Чем объяснить то, что богатым капиталистическим экономикам лучше удавалось повышать свой уровень человеческого развития? Ряд авторов доказывали, что системные провалы рынка делают необходимым государственное вмешательство, поскольку сам рынок не стал бы инвестировать в профилактику болезней, поощрять население к прививкам и стимулировать медицинские исследования (Easter-lin 1999). Сыграло ли вмешательство государства, расширение социальных расходов и учреждение государства всеобщего благосостояния ключевую роль в росте благополучия в странах ОЭСР? Линдерт (Lindert 2004: 20–21, 188; см. также его гл. 14 настоящего тома) связывает повышение относительного уровня социальных расходов с глобализацией, экономическим ростом, демократизацией и ростом долголетия. Отмечая связь между глобализацией и социальными расходами, авторы отталкиваются от того, что международная интеграция рынков повышает для стран внешнеэкономические риски и, следовательно, граждане начинают требовать руководящей роли государства в системе социальной защиты (Rodrik 1997). В эпоху первой глобализации (1870–1913) жизнь европейских рабочих стала зависеть от перипетий международной торговли. Чувствуя неопределенность, они требовали от государства создать систему социальной защиты и принять участие в «соглашениях между трудом и капиталом» (Huberman and Lewchuk 2003). Поэтому глобализация и социальная защита, по всей видимости, развиваются параллельно (Huberman 2012; см. также гл. 13 настоящего тома), а расширение свободы рынков коррелирует с экономическим процветанием и демократией.
РИС. 15.5
Индекс человеческого развития (по вертикали) и социальные трансферты (в % от ВВП, по горизонтали), выборка стран ОЭСР, 1880-2000
Повышали ли социальные расходы долголетие и уровень образованности населения, и, следовательно, уровень человеческого развития? На рис. 15.5 представлена диаграмма рассеяния, отражающая уровень человеческого развития в зависимости от уровня трансфертов (то есть всех социальных расходов, кроме вложений в образование) в процентах от ВВП для выборки из стран ОЭСР[258]. Диаграмма указывает на положительную нелинейную связь между расширением социальных расходов и человеческим развитием, причем связь эта становится пологой по достижении довольно низкого порога социальных трансфертов (в процентах от ВВП). Точки, расположенные в левой части диаграммы, показывают, что небольшие изменения в уровне социальных трансфертов сочетаются с большим увеличением ИЧР. Чем правее, тем с меньшими положительными изменениями в ИЧР связаны изменения в уровне социальных трансфертов. После того как социальные трансферты достигают 25 % от ВВП, кривая становится все более плоской, и при уровне более 30 %, по-видимому, отношение становится отрицательным.
Расширение государства всеобщего благосостояния в капиталистических странах совпало по времени с возникновением социализма как альтернативной экономической и общественной системы[259]. К каким выводам приводит сравнение капитализма и социализма? Часто утверждалось, что на ранних этапах экономического развития социалистическая система превосходит капиталистическую в прогрессе человеческого благополучия и в особенности его составляющих, отличных от дохода. Бросив беглый взгляд на данные Советского Союза, можно убедиться, что значительное повышение индекса человеческого развития произошло в 1920-1960-е годы, что позволило быстро сократить отставание от ОЭСР. После 1960-х годов прогресс, однако, уступил место стагнации, а с 2000-х годов, если сравнивать со странами ОЭСР, – резкому спаду, особенно сильному в 1990-е годы. Значительные достижения в области здравоохранения и образования, которые приводили к росту ИЧР в Советском Союзе до середины 1960-х годов и сокращали его отставание от стран ОЭСР, также можно наблюдать и в странах Центральной и Восточной Европы после 1950 года.
Более того, успехи в повышении долголетия и образовании, достигнутые Советским Союзом в середине XX века, сделали его после Второй мировой войны привлекательной моделью для новых независимых государств Азии и Африки, перед которыми стояла задача удовлетворить базовые человеческие потребности (Collier and O’Connell 2008; Ivanov and Peleah 2010). После революции 1959 года Куба, единственный пример социалистического эксперимента в Новом Свете, добилась большого повышения ИЧР. В основном оно было обеспечено составляющими, отличными от дохода. Что касается Азии, ИЧР значительно повысился в Китае в первой половине XX века. Его ускоренный рост начался при социализме и продолжался до 1960-х годов, а затем возобновился в 1990-е годы, после начала экономических реформ. Тем не менее попытки социальной инженерии в эпоху «культурной революции» в Китае и правления красных кхмеров в Камбодже обернулись бедствием для человеческого развития. В Индокитае социалистический эксперимент принес относительный успех лишь в конце XX века, когда в результате институциональных реформ была проведена либерализация экономики. Так, Вьетнам, Лаос и Камбоджа начали догонять средний восточноазиатский уровень лишь после 1990 года. В Африке южнее Сахары социалистические эксперименты не дали результатов в области человеческого развития, что иллюстрируют примеры Бенина, Эфиопии, Конго, Анголы и Мозамбика. Как, по-видимому, показывает опыт тропической Африки, политико-экономические искажения, в частности возникающие из-за отказа от рыночного размещения ресурсов, отрицательно связаны с индексом экономического развития (Prados de la Escosura 2013a). Из этой предварительной оценки можно сделать вывод, что нигде в развивающемся мире, за исключением России середины XX столетия и Кубы, социализм не имел преимущества в повышении уровня человеческого развития.
Упрощенный подход к «измерению» уровня человеческого развития, применявшийся до сих пор, не берет в расчет агентность[260] и свободу человека. Без учета агентности, то есть способности человека преследовать и достигать цели, которые он имеет основание желать, и без учета личной свободы индекс человеческого развития превращается в индекс «базовых потребностей» (Ivanov and Peleah 2010). Следовательно, чтобы всесторонне отразить человеческое развитие, нужно принять во внимание, насколько люди могут реализовывать свой политический потенциал и влиять на решения в обществе (Cheibub 2010; Dasgupta and Weale 1992). Вместе с тем после 1950 года между ИЧР и индексом демократизации наблюдается корреляция, и она становится тем сильнее, чем выше уровень соответствующих индексов (о чем свидетельствует положительный знак при квадратичном члене регрессионного уравнения, рис. 15.6)[261].
Эта оговорка особенно уместна при сопоставлении капитализма и социализма. Строго говоря, поскольку в социалистических странах индивидуальный выбор ограничивается – коллективизация, принудительная индустриализация и политические репрессии отрицательно воздействуют на агентность и свободу человека, – их достижения в области здоровья и образования граждан следует оценивать скорее как достижения в удовлетворении «базовых потребностей» человека, а не в области человеческого развития (Ivanov and Peleah 2010). С такой точки зрения гибель социализма после 1989 года следовало бы оценивать как фактор повышения уровня человеческого развития (Brainerd 2010a). Те же рассуждения верны и применительно к фашизму, а также другим тоталитарным режимам в рамках капитализма.
РИС. 15.6
Индекс человеческого развития (по вертикали) и индекс демократизации (по горизонтали) в мире, 1950-2007
Факторы роста уровня человеческого развития
Долгосрочное повышение уровня человеческого развития обеспечивается главным образом за счет прогресса составляющих, отличных от дохода – продолжительности жизни и образования. Индекс ожидаемой продолжительности жизни при рождении и индекс образования, рассчитанные по методологии Каквани, на протяжении рассматриваемого периода устойчиво повышались в разных регионах мира. Исключение составляли Центральная и Восточная Европа после 1960-х годов и Африка южнее Сахары после 1980-х, где индекс ожидаемой продолжительности жизни практически не менялся. Тем не менее по темпам повышения этих показателей остальной мир отставал от стран ОЭСР и либо вообще перестал сокращать разрыв (по индексу ожидаемой продолжительности жизни после 1970 года), либо не смог его до конца ликвидировать (рис. 15.7 и 15.8).
Можно проанализировать, какой вклад в итоговый прирост гибридного индекса человеческого развития (ГИЧР) вносят входящие в него показатели – ожидаемая продолжительность жизни при рождении (ОПЖР)
РИС. 15.7
Индекс ожидаемой продолжительности жизни в регионах мира, 1870–2007 (по методике Каквани, ОЭСР =1)
РИС. 15.8
Индекс образования в регионах мира, 1870-2007
(по методике Каквани, ОЭСР =1)
и доход с учетом неравенства (ДН). Раскладывая выражение [2] выше на приросты факторов (обозначаются строчными буквами):
Оказывается, что основной вклад в течение рассматриваемого периода вносили социальные показатели: ожидаемая продолжительность жизни была движущей силой в 1920-1940-е годы, а уровень образования определял итог в 1930-е, 1950-е и 1990-е годы (рис. 15.9).
Рост ожидаемой продолжительности жизни был вызван распространением профилактических мероприятий по борьбе с болезнями (Preston 1975; Riley 2005), техническим прогрессом в медицине (начало применения вакцин в 1890-е годы, сульфамидных препаратов в 1930-е годы и антибиотиков в 1950-е годы для лечения инфекционных заболеваний) (Easterlin 1999; Jayachandran, Lleras-Muney, and Smith 2010) и созданием государственной системы здравоохранения (Cutler and Miller 2005; Loudon 2000). Эти факторы стали ключевой предпосылкой эпидемио – логического перехода, в процессе которого смертность постоянно снижалась, выживаемость повышалась, а инфекционные заболевания в качестве главной причины заболеваемости и смертности уступили место хроническим болезням (Omran 1971; Riley 2005).