72: 104–132.
Williamson, J. G. (1995). “The Evolution of Global Labor Markets since 1830: Background Evidence and Hypotheses,” Explorations in Economic History 32: 141–196.
–-. (2002). “Land, Labor, and Globalization in the Third World, 1870–1940,” Journal of Economic History 62: 55–85.
16. Будущее капитализмаЛарри нил и джеффри дж. уильямсон
В 2005 ГОДУ, когда возникла идея проекта «Кембриджской истории капитализма», казалось, что капитализм по всему миру празднует свой триумф. В газете Wall Street Journal от 31 июля 2007 года даже вышла колонка экономиста Дэвида Хейла под заголовком «Лучшее в истории самочувствие экономики». И на тот момент факты оправдывали подобный заголовок. Никогда в истории землю не населяло столько людей, а уровень бедности не был таким низким. Средний душевой доход в мире составлял 10 200 долларов в год в ценах 2006 года, опять же, больше, чем когда-либо. Мировой валовый продукт в реальном выражении каждый год рос больше чем на 5 %, что повышало душевые доходы населения на 2–4 % в год – опять-таки, невиданное экономическое достижение. Но летом 2007 года «лучшее самочувствие экономики» стало сменяться болезненными симптомами – сначала в Германии, затем в Соединенных Штатах, Великобритании и Нидерландах. За некоторое время до этого, в сентябре 2006 года, Международный валютный фонд (МВФ) в своих «Перспективах развития мировой экономики» превозносил достижения этих четырех стран. Их назвали мотором финансовых сдвигов, преобразующих глобальную экономику – а стояли за этими сдвигами дерегулирование и технический прогресс (IMF 2006: гл. 4). Теперь эти страны первыми подошли к краю глобального финансового кризиса – самого серьезного со времен Великой депрессии 1930-х годов.
В итоге, когда работа над двумя томами «Истории» – первым, «Подъем капитализма», и вторым, «Распространение капитализма», – близилась к завершению, будущее этой системы в привычном виде было окутано густым туманом. Не стоит и объяснять, насколько неловко писать главу о «Будущем капитализма» в обстановке, когда мир с таким трудом выбирается из затянувшейся рецессии. Некоторые критики проекта даже предложили нам сразу же приступить к написанию третьего тома – «Об упадке и гибели капитализма». Однако, если смотреть на продолжающийся кризис глобальной экономики в широкой исторической ретроспективе, которой посвящены два настоящих тома, то его можно счесть лишь новым приступом той прогрессирующей болезни, которая сопровождала капитализм с самого начала и на всем протяжении его развития. Не будет лишним вспомнить, что именно в 1848 году, взятом нами за точку отчета во втором томе, Маркс и Энгельс опубликовали свой «Манифест коммунистической партии», в котором предрекли гибель капитализма. Как показывают главы, собранные в настоящем томе, в десятилетия, предшествовавшие Первой мировой войне капитализм не только не погиб, но, наоборот, охватил весь мир, став, наконец, по-настоящему глобальной экономической системой[263]. В 1913 году, на пике глобализационного подъема, из-под пера Нормана Энджелла вышел бестселлер «Великая иллюзия», в котором он утверждал, что опасения всеобщей европейской войны беспочвенны. Он убедительно доказывал, что индустриальные страны обросли настолько плотными и взаимовыгодными финансовыми связями, что невозможно было бы себе представить войну между ними, которая не разрушила бы глобальную экономику. На деле, конечно, вышло иначе: государства дорого заплатили сначала за «Великую войну», как назвали Первую мировую, затем Великую депрессию, а затем еще большие страдания пережили во Второй мировой войне (см. гл. 11 настоящего тома и Broadberry and Harrison 2005). В исторической памяти твердо закрепились слова Ирвинга Фишера, виднейшего американского экономиста, который 17 октября 1929 года сказал: «цены на акции достигли высокой отметки и, похоже, больше не опустятся». Это случилось всего за несколько дней до «черного понедельника», наступившего 28 октября, когда на биржах начался обвал, вследствие которого акции к середине 1932 года потеряли почти 90 % своей стоимости. И даже когда капиталистический Запад вовсю переживал свой «золотой век экономического роста», в 1956 году, Никита Хрущев грозился его «догнать и перегнать», предсказывая, что Запад в конце концов рухнет, а советский коммунизм одержит верх (журнал Time, 26 ноября 1956 года).
Мы хотим уберечься от насмешек грядущих поколений экономистов и историков и поэтому в настоящей главе будем опираться на анализ, проделанный в предшествующих главах (а также в первом томе). Он указывает на вызовы, которые ждут капитализм в будущем. Кроме того, он повествует о том, насколько успешно или неуспешно капитализму удавалось справиться с ними в прошлом. По мере того как в последней четверти XX столетия капитализм охватывал земной шар, а альтернативные экономические системы терпели поражение, в разных странах и культурах устанавливались различные виды капитализма. Это происходило и в первую эпоху его стремительной глобализации, продлившуюся до 1914 года. Различия возникали потому, что в разных странах процесс приспособления к мировой экономике протекал различно, в зависимости от условий времени и места. Каждой стране, сталкивавшейся с вызовами глобальной экономики, следовало решить для себя, какие стороны капитализма для нее более всего привлекательны и какие ей легче всего встроить в существующую структуру экономических институтов. С завистью смотря на наиболее яркие исторические примеры процветания развитых стран, местные политики пытались разобраться, в чем же главный залог их успеха и как можно его повторить, хотя на первоначальных этапах они часто приходили к ошибочным выводам. Не так легко понять, какие условия необходимы для образования свободных рынков капитала, труда и товаров. Это особенно трудная задача в случае с рынком капитала. Государству необходим доступ к рынку капитала, как для того, чтобы запустить переход к капитализму у себя в стране, так и для того, чтобы этот процесс поддерживать. Но доступ этот не так легко получить, учитывая, насколько элиты могут легко экспроприировать финансовые ресурсы и тем самым еще сильней сосредоточить власть в своих руках.
Тем не менее во всех странах, перешедших в течение XIX века к той или иной разновидности капитализма, начался экономический рост современного типа. За этим последовал устойчивый рост душевого дохода, продлившийся по меньшей мере до начала Первой мировой войны, а в ряде случаев – до наступления во всем мире Великой депрессии. Тот факт, что капитализм, финансовые рынки и экономический рост современного типа возникли в одно и то же время, конечно, заставляет задуматься, есть ли между этими явлениями связь, является ли она причинно-следственной (и если да, то в какую сторону направлена), а также насколько эти явления устойчивы. Этот вопрос до сих пор открыт – даже несмотря на то, что в начале XXI века, наконец, настал тот момент, когда капитализм, по всей видимости, проник в самые удаленные уголки мира. Конец XX века стал периодом, когда огромное число стран впервые попыталось приспособить капитализм к своим условиям и, таким образом, отведать плоды экономического роста современного типа, которые до них сорвали капиталистические страны. В течение полувека, предшествовавшего 1914 году, капитализм также приобретал глобальный характер, однако развить его помешали события второй трети XX века (см. гл. 1 настоящего тома). Приведет ли бурное развитие капитализма, возобновившееся в первое десятилетие XXI века, к непрерывному экономическому росту во всем мире или же те трудности, о которых говорится в конце настоящей главы, обернутся гибелью капитализма или по меньшей мере его серьезной трансформацией? Для начала посмотрим, почему после Второй мировой войны возобновилось бурное развитие капитализма и к каким противоречиям это привело.
Переход к рыночной экономике, вашингтонский консенсус и копенгагенские критерии
До Первой мировой войны принято было считать, что ключевым фактором успешности американского капитализма была широта его внутреннего рынка, а британского – его глобальный охват, достигнутый благодаря зарубежным и, в первую очередь, колониальным рынкам. Попытки Германии, Японии и Италии повторить эту модель самодостаточной экономической империи в 1930-е годы провалились из-за поражения во Второй мировой войне. Опыт последней положил конец стремлению Германии расширить свой Lebensraum, а Японии – создать «Великую восточноазиатскую сферу взаимного процветания». Сверх того, события послевоенного времени положили конец и колониальным проектам Бельгии, Британии, Голландии, Франции и Португалии, и даже, в позднейшее время, США. После того как европейские державы завершили деколонизацию, должно было пройти по крайней мере одно поколение, прежде чем правительствам в остальном мире стало ясно: успех американского и британского капитализма объяснялся не только размерами рынка. Государства, пережившие войну, также вспомнили уроки конца XIX века: мировой рынок предоставляет даже малым и обделенным природными богатствами государствам возможность выиграть от эффекта масштаба и компенсировать недостаток естественных ресурсов. Итак, всплеск экономического развития капиталистических стран после Второй мировой войны совпал с деколонизацией (см. гл. 10 настоящего тома) и ростом мировой торговли. С другой стороны, Советский Союз и Китай сохраняли закрытость и проводили эксперименты по колонизации своих обширных евразийских пространств под руководством центральных плановых органов и партийных верхов. Советская империя рухнула, хотя империалистический и капиталистический проект Китая, по-видимому, продолжает жить. Эти эксперименты с альтернативными экономическими системами наталкивают на мысль, что наше понимание движущих сил развития капитализма в прошлом, а соответственно, и его развития в будущем, требует пересмотра. Хотя наличие внешних рынков позволяет отраслям промышленности реализовать экономию за счет масштабов производства, очевидно, что острота, с которой ведется борьба за технологическое превосходство внутри этих рынков, – пожалуй, еще более важный фактор устойчивого экономического роста.