От того, как ЕС справится с кризисом еврозоны, зависит, удастся ли сохранить евро в рамках сложившейся зоны свободной торговли и интегрированного рынка труда, а также сохранят ли государства-члены бюджетную автономию. Будущее капитализма в ЕС также зависит от того, как эти решения повлияют на основополагающие правила функционирования международных финансов. Хотя в США быстрые и решительные действия казначейства и Федерального резерва придали уверенности в будущем американского капитализма, оно также в значительной степени зависит от последствий политики ЕС. Финансы, как наиболее зримое выражение современного капитализма, подвержены самому сильному политическому давлению (Rajan and Zingales 2004) – как со стороны элит, стремящихся сохранить свое положение, так и со стороны разгневанных граждан, жаждущих мщения за свои потери от финансового кризиса и программ экстренной помощи банкам. И все же два защитных механизма помогли сохранить жизненную энергию капитализма и веру в его будущее, и оба эти механизма прошли проверку кризисом. Во-первых, повышалась конкуренция местных фирм с зарубежными – за счет максимального снижения торговых барьеров. Во-вторых, повышалась внутренняя конкуренция – благодаря доступу новых, динамично развивающихся предприятий, к финансированию.
Что нас ждет на финансовом фронте
С какими бы конкретными вызовами ни сталкивалась страна в данный момент времени, ее экономическая политика должна быть направлена на поощрение производительного использования капитала. Сегодня капитал состоит не только из зданий и оборудования (физический капитал) и земли (доступные для эксплуатации природные ресурсы), но и всего того, что воплощено в людях (человеческий капитал). Кроме того, для производительного применения различных видов капитала требуется постоянно решать проблемы координации, возникающие на разных временных горизонтах. История вновь и вновь показывает, что первоначальные достижения могут улетучиться, если капиталисты, упоенные успехами, завоюют расположение правительства и уговорят его защитить их привилегированное положение. Это, по-видимому, и случилось во всем мире, когда после Первой мировой войны началось полномасштабное сворачивание глобализации (Rajan and Zingales 2004: гл. 9). Однако сохранить первоначальный успех возможно, если он постоянно подкрепляется новыми, дополняющими его инициативами в других областях экономики. Примером могут служить семейные фермы, которые справлялись со снабжением городов продовольствием гораздо лучше, чем коллективные хозяйства и плантации (см. гл. 3 настоящего тома и книгу Federico, Feeding the World [2005]).
В 1970-е годы, после того как в течение нескольких десятилетий развивающиеся страны получали правительственную помощь – главным образом от колониальных держав и созданных ими международных агентств, – были сняты ограничения на движение частного капитала, и он устремился в Африку, Южную Америку и Азию, первоначально приняв форму прямых инвестиций в местные капиталистические предприятия. Приток частного капитала оказался на порядок больше, чем помощь, которую в первые десятилетия после войны предоставляли международные агентства и правительства в виде займов и субсидий. С тех пор мы могли убедиться, что капиталистические предприятия, ведущие глобальные операции, могут выступать союзниками репрессивных режимов. Это часто случалось в странах, которые располагают природными ресурсами, требующими шахтной добычи или бурения. Крупные корпорации, эксплуатирующие государственный контроль над природными ресурсами, обычно без труда получали доступ к финансовым ресурсам биржевых рынков акций и облигаций, пользуясь их обезличенностью. Это удавалось и Ост-Индским компаниям Англии и Голландии XVII века, и многонациональным нефтяным и горнорудным компаниям нашего столетия. Найти правильную структуру источников финансирования, от которой выигрывало бы население в целом, – задача государства. Всякий раз, когда в результате внешнего шока, будь то война, природные бедствия, голод, болезни или финансовый кризис, создается критическая ситуация, перед государством встает дилемма: из каких средств финансировать решение этих проблем. В будущем правительства капиталистических стран неизменно будут сталкиваться с вызовами: как сохранить у капиталистических предприятий стимул создавать все новые продукты и повышать производительность и, следовательно, обеспечивать повышение уровня жизни и политическую поддержку правительству. Однако одна частная инициатива может не справиться с этой задачей.
Рост и будущее капитализма
Будущее капитализма в XXI веке будет зависеть от того, насколько удастся поддерживать быстрый экономический рост, мирные отношения между странами на глобальном уровне, а также эффективную работу глобальной торговли и глобальных рынков факторов производства и финансовых ресурсов. Рост привлекательности капитализма для некапиталистических стран в период после 1848 года в огромной мере обусловливался индустриализацией и ростом душевого ВВП в ведущих капиталистических странах. В XXI веке потребуется то же самое. Однако и в первую эпоху глобальной экономики, продлившуюся до 1913 года, и во вторую, наступившую после 1950 года, был необходим коренной слом социальных и экономических отношений, который затрагивал всех их участников. Среди прочего предстояло приспособиться к импорту новых и более дешевых продуктов, к огромному притоку мигрантов из-за рубежа, к новым технологиям, к сложным финансовым институтам и к изменениям в распределении военной и политической мощи. На эти изменения победители и проигравшие реагировали самыми разнообразными способами. Происходило это и на уровне отдельных государств, и на международном уровне. Иногда эта реакция принимала насильственную форму. Чтобы капитализм и глобализация в XXI веке продолжились, эти изменения должны быть жизнеспособны, и в той степени, в которой капитализм и глобализация относятся к общественным благам, эти изменения входят в сферу ответственности государства. В этом вопросе интересные идеи могут подсказать некоторые исторические наблюдения. Тексты, собранные в настоящих двух томах как раз и содержат хронику того, как по мере созревания капитализма в XIX–XX веках попеременно возникали новые вызовы и на них давались новые ответы – то созидательные, то разрушительные.
Даже несмотря на то, что глобальный капитализм всегда будет порождать борьбу между победителями и проигравшими (что прекрасно показано в гл. 1, 10, 11, 12 и 13 настоящего тома), стремительный экономический рост – это тот общий пирог, который делает всех участников более терпимыми к финансовым кризисам и конкурентному процессу подстройки экономики. Участники европейского клуба капиталистических держав в течение XIX века опережали остальных по темпам экономического роста, и в результате все большее число европейских стран и их заморских «ответвлений» стремилось к этому клубу присоединиться. Это заслужило капитализму терпимое, а то и восторженно-примирительное отношение. В межвоенный период замедление роста и наступление Великой депрессии поколебали прежнее восприятие. Стало казаться, что пирог в виде экономического роста будет больше, если перейти к конкурирующим экономическим системам, таким как коммунизм и фашизм, экономика которых в тот момент росла быстрее капиталистической. В годы после Второй мировой войны капитализм снова одержал верх. Почему? Потому что пирог экономического роста снова стал увеличиваться. С другой стороны, как показывают в гл. 14 и 15 настоящего тома соответственно Питер Линдерт и Леандро Прадос де ла Эскосура, в капиталистических странах были запущены программы социального обеспечения, одновременно способствовавшие и экономическому росту (за счет улучшения образования, питания и здоровья населения), и благосостоянию (жизнь людей стала дольше, здоровее и полнее возможностями для счастья). В результате капиталистические институты сохраняли политическую легитимность, несмотря на временами болезненные перемены, которые требовались для возобновления быстрого экономического роста.
Итак, что можно сказать об увеличении экономического пирога в XXI веке?
Чтобы ответить на этот вопрос, для начала повторим наблюдение, высказанное в начале главы: с наступления XXI века и до недавней Великой рецессии мировой ВВП в реальном выражении рос более чем на 5 % в год, что было невиданным экономическим достижением. Следует добавить, что это достижение капитализм мог полностью записать на свой счет. Насколько вероятно, что этот стремительный экономический рост продолжится в течение века? Почти наверняка этого не случится. В последнее время резкий скачок мировой экономики был главным образом вызван «чудом» экономического роста в крупнейших странах с формирующимся рынком, таких как Китай, Индия, Индонезия, Бразилия и Россия. Любая страна с формирующимся рынком по мере того, как она догоняет лидеров, как правило, переживает эпизод экономического чуда. Это предсказывает неоклассическая экономическая теория (Barro 1991, 1997; Solow 1956), а также подтверждают новейшие работы по теории эндогенного роста (Helpman 2004; Lucas 1988; Romer 1986, 1990). Дело в том, что наилучшие технологии, институты и модели экономической политики переносятся в бедные страны и замещают там старые и неэффективные. Чем быстрее бедные страны их переносят и адаптируют, тем более чудесным выглядит их рост. Но по мере того как страны с формирующимся рынком догоняют лидеров, разрыв между наилучшей зарубежной практикой и их реалиями сокращается и в результате истощаются возможности для «чудесного» роста.
Существует и еще одна причина замедления роста в странах с формирующимся рынком – это демография. По мере того как эти страны переходят от доиндустриальной нищеты к индустриальному достатку, они также совершают так называемый демографический переход (Bloom and Williamson 1998; Williamson 2013). Уровень младенческой смертности снижается, удельный вес детской когорты в возрастной структуре населения увеличивается. В итоге через два десятилетия доля трудоспособного населения повышается, что приводит к усилению роста душевого дохода. Иначе говоря, демографический переход приносит «демографический дивиденд». Вследствие всех трех причин, о которых говорят неоклассическая экономика, теория эндогенного роста и демография, экономический рост принимает облик «чуда». Но «брошенное вверх яблоко должно упасть». Так и эти страны завершают процесс перехода, и в стадии зрелости достигают некоего стационарного состояния, во многом так же, как и индустриальные лидеры. Это, естественно, замедлит темпы роста мировой экономики. Единственное, что могло бы оттянуть это будущее замедление Третьего мира, – это появление новых стран с формирующимся рынком, например в Африке южнее Сахары или на Ближнем Востоке, и начало «чуда» экономического роста там. Но по мере того, как число бедных и доиндустриальных стран убывает, мировое замедление становится все более и более неизбежным.