Стоит упомянуть несколько эпизодов, когда триумфальное шествие современных прав собственности по миру натолкнулось на непреодолимое препятствие в виде крестьянской революции. Так, в Мексике в период с 1920 по 1964 год около половины всей земли было экспроприировано и возвращено сельским обществам (эйхидос). После революции в России большевики захватили все оставшиеся помещичьи хозяйства и раздали наделы крестьянам. Наконец, в 1930 году они изъяли землю и создали огромные коллективные хозяйства. Последовавший за этим спад производства и репрессии против недовольных крестьян обернулись ужасным голодом, который унес миллионы человеческих жизней. Этот горький опыт не помешал Советскому Союзу навязать коллективную форму собственности в большинстве стран Восточной Европы после Второй мировой войны. Советский опыт попыталась повторить китайская Коммунистическая партия в начале своей политики Большого скачка, в 1958 году. В долгосрочной перспективе коллективная форма сельского хозяйства доказала свою крайнюю неэффективность. В ней сочетались трудности надзора, возникающие у крупных хозяйств капиталистического типа (см. следующий параграф), к тому же еще и усугубленные отсутствием денежных стимулов, и недостатки централизованного планирования, характерные для социалистической системы в целом. Производство росло лишь благодаря огромному увеличению затрат ресурсов – в первую очередь удобрений. Возврат к рыночной системе занял много времени и, по всей видимости, не завершился до сих пор. После ряда локальных экспериментов Китай в 1979–1980 годах на национальном уровне вернулся к системе семейных хозяйств, которая получила вполне бюрократическое название системы подворной ответственности. Затем, в 1980-е годы Китай либерализовал рынки сельскохозяйственных товаров и в 1992 году отменил планирование вовсе. Тем не менее семейные фермерские хозяйства до сих пор формально выступают как долгосрочные арендаторы государственной земли, которую они не могут продать (хотя имеют право субаренды и передачи в наследство). Отменив в 1992 году коллективную собственность на землю, бывшие социалистические страны пошли очень разными путями – от полной приватизации в Польше и Чехословакии до сохранения коллективных хозяйств в Беларуси.
Насколько факты подтверждают пользу частной собственности для сельского хозяйства? Китай служит самым ярким положительным примером. Вслед за возвратом к семейным хозяйствам в 1980-е годы начался бурный рост совокупной производительности факторов (см. предыдущий параграф). Тем не менее во многих случаях, в том числе в бывших социалистических странах Европы, переход к праву частной собственности дал гораздо менее впечатляющие результаты. Некоторые эконометрические оценки не обнаруживают никаких положительных эффектов от «наделения титулами», в большинстве же случаев выгоды не оправдывают ожиданий. Как утверждают Дайнингер и Цзинь (Deininger and Jin 2006), иногда результаты можно объяснить несовершенством статистических инструментов, однако в остальных случаях выгоды действительно могут быть маленькими, что говорит о довольно высокой эффективности традиционных прав. К примеру, некогда исследователи полагали, что без огораживания остатков общинной земли частными лицами в Европе не возник бы современный севооборот и не высвободилась бы необходимая для городов рабочая сила. Сегодня огораживание больше не считается важным условием для промышленной революции в Англии, хотя Олссон и Свенссон (Olsson and Svensson 2010) находят подтверждение тому, что в Южной Швеции огораживания положительно повлияли на производительность. Гершенкрон (Gerschenkron 1966) утверждал, что общинное владение землей было одной из причин отсталости России в XIX веке и в конечном итоге привело к большевистской революции. С его точки зрения, столыпинские реформы наступили слишком поздно и были слишком ограниченными. С другой стороны, Грегори (Gregory 1994) заявлял, что на практике крестьяне могли легко обходить правила, установленные общиной. Ни тот ни другой автор не подкрепил свои доводы количественными данными – их привел лишь Нафцигер (Nafziger 2010). Он показывает, что рынки факторов сельскохозяйственного производства существовали и что домохозяйства прибегали к ним, чтобы сгладить шоки (например, внезапную смерть кормильца). Тем не менее правила общины были вовсе не так малозначительны, как считал Грегори, – они замедляли этот процесс адаптации. Данные, которые достоверно подтверждают этот вывод, доступны лишь для Московской губернии. Но они подталкивают и к выводу более общего свойства: права собственности традиционного и современного типа – это лишь обобщенные понятия, которые могут объединять очень разнородные явления. Чисто теоретически последний тип, конечно, совершенней, однако во многих случаях крестьяне находили способ обойти преграды традиционной системы.
Капиталистический подход к организации сельскохозяйственного производства: тупиковый путь?
Распространение фабричной системы было одним из главных новшеств промышленной революции. Аналогом фабрики в сельском хозяйстве была ферма капиталистического типа – крупное хозяйство силой, управляемое помещиком или арендатором, где трудились батраки. Наемных работников в сельском хозяйстве привлекали и до сих пор широко привлекают как дополнительный источник трудовых ресурсов, особенно на время сбора урожая. Но называть хозяйство «капиталистическим» следует только в том случае, если наемные работники составляют большую часть ее постоянной рабочей силы. В начале XVIII века фермы такого типа были широко распространены в зерновых районах юго-восточной Англии и в последующие десятилетия они распространились на остальную территорию страны, к 1851 году превратившись в господствующую форму организации сельского хозяйства (Shaw – Taylor 2012). В других частях Европы «капиталистические» фермы встречались довольно редко и были ограничены отдельными областями: долина реки По в Италии, восточный берег реки Эльбы в Германии, некоторые винодельческие районы Франции (Бордо). Крупные имения с наемным трудом (латифундии) существовали в Южной Америке и Средиземноморье, однако их редко относили к капиталистическим, поскольку считали слишком отсталыми в технологическом плане (см. гл. 13 первого тома). Предполагалось, что они способны конкурировать на мировом рынке только ценой нещадной эксплуатации своих батраков, прикованных к земле квазифеодальными отношениями. Таким образом, в середине XIX века сельское хозяйство капиталистического типа было принято рассматривать как почти британскую новинку. Но тогда и современная фабричная система была почти исключительно британским явлением. Поэтому марксисты предсказывали, что Европа и остальной мир видит в лице Англии свою будущую эпоху промышленного сельского хозяйства, в котором капиталистические фермы не будут уступать по размерам промышленным компаниям и вытеснят с рынка неэффективные семейные хозяйства и традиционные латифундии.
Любой, кто обладает хотя бы самыми скромными знаниями о мировом сельском хозяйстве, подтвердит, что предсказание марксистов не сбылось. Тем не менее доказать этот тезис не так легко, как кажется на первый взгляд, потому что у нас нет данных о доле «капиталистических» хозяйств и ее динамике. Многие государства начали собирать информацию о размерах и формах управления хозяйствами в XIX веке, и начиная с 1930 года ФАО стало обобщать эту информацию в своих выпусках всемирной сельскохозяйственной переписи. К сожалению, охват стран от одного выпуска к другому меняется и, что самое главное, в переписи «капиталистические» фермы не выделяются в особую категорию. В них проводится различие между землями племен, хозяйствами арендаторов и участками в личной собственности; на долю последних приходилось около двух третей всей пахотной площади в 1950 году и трех четвертей в 2000 году (Federico 2006). В эту последнюю категорию как раз и попадают «капиталистические» фермы, при прочих равных, более крупные, чем семейные хозяйства. Следовательно, если бы произошло их распространение, то средний размер хозяйства должен был бы увеличиться. Но согласно переписи, в период с 1950 по 1990 год размер хозяйств сократился на 40 % в Азии, где он изначально был небольшим, и на 30 % в Латинской Америке. Средняя площадь возделываемых одним домохозяйством земель выросла на 20 % в Европе и более чем вдвое в Северной Америке. Теоретически этот рост мог бы означать распространение хозяйств «капиталистического» типа, однако ситуация в Соединенных Штатах, где сельское хозяйство имеет, пожалуй, самые развитые в мире формы, не подтверждает эту гипотезу. В американской сельскохозяйственной переписи 2007 года (US Department of Agriculture 2007, Table 64) выделяется семь категорий, начиная с «хозяйств с ограниченными ресурсами» и заканчивая «очень крупными»), а также категория «несемейных» хозяйств (находящихся в собственности у корпораций). На долю последних приходится около одной пятой совокупных продаж, однако в каждом из них работало в среднем лишь трое постоянных наемных работников и, что самое главное, 90 % этих предприятий принадлежали семьям. Если добавить к ним «очень крупные семейные хозяйства» (с годовой выручкой свыше 1 млн долларов и средней численностью постоянных работников равной четырем), то доля крупнейших ферм в совокупной выручке вырастет до 75 %. Это очень крупные предприятия по сравнению с крестьянскими владениями в традиционной сельскохозяйственной системе, однако они все равно теряются на фоне сектора в целом. Лишь 5,584 тыс. хозяйств (всех категорий) имели выручку более 5 млн долларов, при этом их средняя выручка составляла 14,9 млн долларов, что равно 0,05 % совокупного оборота сельскохозяйственной продукции.
Подводя итог, мы видим, что данные однозначно указывают на то, что крупные хозяйства «капиталистического» типа всегда являлись периферийным типом организации производства, и если и имели хоть какой-то вес в мировом производстве, то в ходе XX века он падал. Можно возразить: опираясь на данные о площади земель из переписей, мы занижаем долю «капиталист