Хотя первые такие предприятия относятся к началу XIX века, главные институциональные инновации были осуществлены в 1880-е годы датскими производителями молока. К этому их подтолкнуло изобретение машины для получения молока – центробежного молочного сепаратора, который, согласно недавним оценкам, позволял осуществлять сепарацию на 10–20 % эффективнее, чем традиционный метод (Henriksen, Lampe, and Sharp 2011). Члены кооператива обязывались передать весь надой кооперативу, который имел право не принимать молоко, если оно не соответствовало стандартам качества. Сам факт наличия кооператива в данной местности препятствовал созданию там промышленных компаний и за отсутствием альтернативного покупателя фермерам приходилось поставлять молоко высокого качества и не обманывать. С другой стороны, все прибыли кооператива доставались фермерам и они не сомневались, что получат полную отдачу от своих вложений в породистых коров. Кооперативные маслобойни моментально завоевали успех в стране. За несколько лет их торговая марка («Датское масло») стала известна каждой семье, а сама Дания превратилась в главного поставщика масла в Европу, вытеснив с британского рынка Ирландию. Ирландские производители переняли датскую кооперативную модель лишь с задержкой и не в полном виде. Как показывают новые исследования, они не смогли сделать этого из-за слабой концентрации стад на данной территории, не оправдывавшей применение техники (то есть из-за недостаточного предложения молока), низкой доли ферм средних размеров и высокого уровня социальных конфликтов (O’Rourke 2007). В начале XX века датскую модель приспособили, пусть и с некоторым запозданием и не столь большими результатами, к производству вина, мясных изделий, а также фруктов и овощей. В последнем случае кооперативы осуществляют отбор, упаковку и сбыт продукции под своей собственной маркой (например, марка Sunkist в Соединенных Штатах). В конце XX века на долю кооперативов приходилось около половины всех продаж молока в Европейском союзе (до 94 % в Дании) и высокая доля продаж фруктов и овощей.
В Соединенных Штатах совокупные продажи кооперативов в период с 1915 по 2002 год в реальном выражении увеличились в восемь раз, достигнув 35_45 % от полного объема сельскохозяйственного производства. В наименее развитых странах, где потребность в производственных кооперативах острее всего, они добились гораздо меньшего успеха, несмотря на государственную поддержку. В научной литературе можно найти длинный список причин, которые могли привести к этому неудовлетворительному результату: высокая доля продуктов длительного хранения в совокупном выпуске; подверженность производственным шокам при отсутствии чрезвычайной помощи извне; высокая частота социальных и политических конфликтов; и последнее по порядку, но не по значению, – низкая обеспеченность социальным капиталом (Beltran Tapia 2012). В каждом отдельном случае важность каждого из этих фактов требует конкретного анализа.
Методы финансирования сельского хозяйства – формальные и неформальные
В сельском хозяйстве традиционного типа земледельцы обращались за кредитом в основном ради покупки потребительских товаров. Большой процент земледельцев обращался за займом на короткий срок, когда нужно было протянуть до следующего урожая, и еще больший процент обращался за долгосрочными займами, когда неурожай ставил их на грань голода. Причиной тому было отсутствие всяких форм государственной поддержки, кроме весьма специфического приходского пособия беднякам. Модернизация сельского хозяйства изменила характер спроса на кредит, но не уменьшила его. Повышение благосостояния фермеров и возросший доступ к субсидиям на национальном и международном уровне резко сократили спрос на чрезвычайный кредит, однако технический прогресс породил новые потребности в краткосрочном финансировании для покупки удобрений и в долгосрочном – для приобретения машин. Теоретически сельское хозяйство должно было извлечь немало выгод из развития банков, страховых компаний и других кредитных институтов. На практике же эти выгоды сильно сокращались из-за проблемы асимметричной информации, которая пронизывает сельское хозяйство сверху донизу (Banerjee and Duflo 2011). Как говорилось в предыдущем параграфе, производительность, а следовательно, и способность платить по долгам, зависят от обстоятельств, которые не поддаются контролю со стороны фермеров – например, от погоды и уровня цен. Поэтому у недобросовестного заемщика есть соблазн обмануть заимодавца. Сбор информации, необходимой для выявления надежных клиентов, обходится банку настолько дорого, что займы теряют всякую привлекательность. Сократить риски можно потребовав обеспечение в виде физических активов, но это дает доступ к кредиту только тем фермерам, у которых есть полные права собственности. А это значит, что доступа к нему нет не только у крестьян с традиционными правами собственности, но и у арендаторов, если у них нет согласия владельца земли. Кроме того, перспектива получить во владение семейное хозяйство и вести его дела для городского банка может выглядеть не слишком заманчивой, особенно в годы общего сельскохозяйственного кризиса. Поэтому банки и другие формальные финансовые институты заинтересованы выдавать кредиты свободно лишь заемщикам с большими и легкими для продажи активами, то есть только крупным землевладельцам. В итоге в традиционных обществах на долю институтов такого рода приходилась лишь очень небольшая доля сельскохозяйственных кредитов, к примеру лишь 2,5 % в Китае в 1930-е годы. Большинству земледельцев приходилось прибегать к услугам неформальных кредиторов – владельцев земли, местных ростовщиков, купцов и т. д., которые иногда заимствовали капитал у «формальных» институтов, зарабатывая на посредничестве немалые прибыли. Даже в 1970-е годы, согласно обширному исследованию Всемирного банка, на долю «неформальных» источников приходилось от 60 до 70 % всех кредитов в странах Азии, Ближнего Востока и Африки. Эти «неформальные» заимодавцы располагали гораздо большей информацией о том, кто из фермеров заслуживает доверия, поэтому могли избирательно подходить к каждому из клиентов. Надежных данных об уровне процентных ставок, которые они взимали, почти нет, однако величина свыше 100 % годовых встречалась нередко. Поэтому неудивительно, что «неформальные» кредиторы пользовались дурной славой лихоимцев, которые безжалостно эксплуатируют несчастных крестьян. Рэнсом и Сатч (Ransom and Sutch 1977) в своей знаменитой книге об американском Юге после Гражданской войны утверждали, что владельцы лавок имели монополию на выдачу кредитов и использовали ее, чтобы «финансово задушить» бывших рабов, не давая им тем самым выбраться из крайней нищеты. Существовала подобная монополия или нет, вопрос спорный, и, вообще говоря, одни лишь высокие ставки – это еще не достаточное свидетельство эксплуатации. Выдача займов крестьянам сопряжена с большими рисками. У них мало обеспечения и они подвержены одним и тем же видам шоков, поэтому местному неформальному кредитору почти невозможно диверсифицировать свой портфель. Тем не менее каковы бы ни были причины высоких процентных ставок, они мешали инвестициям и замедляли технический прогресс.
Одновременно происходил рост общего объема формального кредита, что, возможно, хотя бы отчасти компенсировало недостатки неформальных займов. В Индии доля формального кредита в общем объеме кредитования возросла с 7 % в 1950 году до 25 % в 1970 году и 60 % в 1981 году.
Это повышение было вызвано ростом сельского хозяйства, а также расширением полноценных прав собственности среди фермеров, хотя государственная поддержка, безусловно, также внесла свой вклад. С конца XIX века правительства стали создавать институты как для краткосрочного, так и – прежде всего – для долгосрочного кредитования земледельцев. Эти организации доказали свою эффективность в качестве каналов доставки в сельскую местность финансовых средств, хотя обходились они недешево. Коммерческие институты, пользовавшиеся государственной поддержкой, разорялись крайне часто. Более успешной оказалась деятельность организаций, созданных самими фермерами. Кредитные кооперативы в развитых странах имеют длительную традицию: первые институты такого рода были образованы в Германии в 1850-е и 1860-е годы. И с тех пор они получили широкое распространение, хотя и меньшее, чем кооперативы производственные. С другой стороны, в наименее развитых странах рост этих институтов был намного медленней, по крайней мере до недавнего расцвета микрофинансирования (в форме так называемых сельских банков[16]). По сравнению с «формальными» институтами кредитные кооперативы обладают явным преимуществом: земледельцы из одной деревни хорошо знакомы друг с другом и поэтому могут оценить кредитный риск, связанный с займами односельчанам – гораздо лучше, чем банковский клерк из города. В то же время кредитный кооператив крайне уязвим для внезапных шоков. Если по всем его членам ударяет одно и то же несчастье, например засуха, выжить кооператив сможет только прибегая к помощи внешних займодавцев. И действительно, уже на заре движения кредитных кооперативов они стали объединяться в региональные и национальные организации взаимной поддержки. Наконец, не так давно эти частные организации приобрели и формальные гарантии от государства.
Мягкое государство: защита потребителей и поддержка сельскохозяйственных исследований
Появление у государства в зрелой капиталистической системе нескольких новых задач сильно повлияло на развитие сельского хозяйства. В данном параграфе мы сосредоточимся на трех темах: защита интересов потребителей, политика в сфере конкуренции и поддержка научных исследований.
В большинстве доиндустриальных обществ задолго до появления капитализма современного типа правители оказывали помощь городским потребителям, хотя и исходили при этом, в первую очередь, из своих интересов. Они боялись голодных бунтов и поэтому старались обеспечить горожанам доступ к основным продуктам питания по умеренным ценам. Китайские императоры династии Цин создали обширную сеть государственных и местных зернохранилищ (Will and Wong 1991). В Европе центральные и местные органы власти использовали для поддержки целый ряд мер: вводили лицензию на куплю-продажу или полностью ее запрещали, приобретали или продавали зерно от имени города, устанавливали стандарты качества и цены на хлеб и другие продукты питания. В XIX веке эти старые формы регулирования исчезли. В Европе доверие к ним подорвали своей сокрушительной критикой деятели Просвещения, и во второй половине XVIII – первые десятилетия XIX века эти меры медленно были упразднены (Miller 1999; Persson 1999). В тот же самый период из-за усугубляющейся нехватки средств под угрозой закрытия оказались зернохранилища в Китае, и их работа окончательно прекратилась после восстания тайпинов в 1860-е годы. В XIX веке вопрос о защите городских потребителей встал с новой остротой: из-за низкой скорости транспорта, несовершенства методов консервации скоропортящихся продуктов и частой подделки качество пищи стало ухудшаться, и это создавало опасность для здоровья населения. Уже в 1856 году в США вступил в силу закон о минимальных стандартах качества молока, а в 1906 году был принят обширный закон о контроле качества мясных продуктов и закон о чистоте продуктов питания и лекарств. Эти нормы, нацеленные на улучшение качества пищи, непосредственно фермеров не затрагивали, поскольку они, как правило, продавали молоко и скот в хорошем состоянии. С другой