ерить с помощью номинального коэффициента поддержки (НКП), который рассчитывается как среднее из разницы между внутренними и мировыми ценами (в процентах к последним), взвешенными по доле соответствующего товара в сельскохозяйственном производстве внутри страны. До Первой мировой войны в странах Европы этот коэффициент был низким или даже отрицательным (Swinnen 2009), после непродолжительных опытов с регулированием в военное время, в 1920-е годы он вернулся к низким значениям.
По-настоящему кардинальные перемены произошли после того, как в начале Великой депрессии цены рухнули (см. рис. 3.2). Европейские страны в ответ повысили пошлины и распространили меры защиты на все виды сельскохозяйственных товаров. И все же многие правительства боялись, что пошлин будет недостаточно, поэтому решили дополнить их ограничениями на объемы продукции, установив, к примеру, обязательную минимальную долю на рынке для отечественной пшеницы. Некоторые страны, такие как Германия и Италия, дошли даже до того, что ввели полный государственный контроль над торговлей важнейшими товарами, в частности зерновыми. В результате НКП сильно превысил 50 % и достиг своего наибольшего значения в 160 % в Германии в 1934 году. Главное исключение составляла Великобритания, где была сохранена свобода для импорта из колоний, а фермерам выплачивались субсидии. Внезапное увеличение пошлин на продукты питания и обвал сельскохозяйственных цен вызвали у американских производителей ответную реакцию. Уже в 1924 году власти бразильского штата Сан-Паулу учредили особое торговое управление, которое должно было предоставлять кредит производителям кофе и заключать между ними соглашения о сбыте. Однако больших результатов эти меры не принесли. В 1930-е годы эту политику скопировали администрации колоний (например, Британской Кении в 1933 году), правительства независимых стран Восточной Европы, а также власти территорий, заселенных европейцами. Закон о регулировании сельского хозяйства 1933 года, один из первых законов в рамках Нового курса Рузвельта, включал ряд действий, призванных ограничить предложение и поддержать фермерские хозяйства. Откровенно провозглашалась цель вернуть цены на их предвоенный уровень (восстановление так называемого паритета[19]). Важнейшей мерой стало предоставление займов из средств Товарно-кредитной корпорации под залог зерна по заранее установленным расценкам. Этот, на первый взгляд, скромный жест, по сути, гарантировал, что внутренние цены не опустятся ниже определенного минимума.
По окончании Второй мировой войны по обе стороны Атлантики эти чрезвычайные меры продолжили действовать. Европейское сообщество ввело Единую сельскохозяйственную политику с целью поддержания цен на высоком уровне и их уравнивания во всех странах-участницах. Правительство Японии сохраняло государственную монополию на торговлю рисом, введенную в 1942 году. Согласно недавним оценкам Андерсона и соавторов (Anderson et al. 2009), в 1950-е и 1960-е годы НКП приближался к 100 % в Японии и превышал 50 % в Европе, оставаясь довольно низким в странах-экспортерах. Большинство теперь уже независимых стран Азии и Африки в наследство от колониального прошлого получили торговые управления, которые, однако, приобрели совершенно новые функции. Если раньше их применяли для стимулирования экспорта, то теперь наряду с прямым налогообложением и другими макроэкономическими инструментами, такими как двойной валютный курс, они должны были сдерживать цены на сельскохозяйственные товары в интересах городских потребителей и выкачивать как можно больше налогов из крестьян для финансирования индустриализации. Таким образом, в большинстве наименее развитых стран сельское хозяйство было поставлено в невыгодное положение. Фактически в двух третях наименее развитых стран НКП был отрицательным (то есть внутренние цены были ниже, чем на мировом рынке), а среднее значение НКП в этой группе равнялось примерно минус 10 %, несмотря на присутствие в ней небольшого числа стран-протекционистов, таких как Южная Корея.
С конца 1980-х годов не только страны ОЭСР, но и наименее развитые страны начали снижать уровень вмешательства в рынок. Последние приступили к либерализации, снизили налоги на фермеров и отменили режим двойного обменного курса. В результате внутренние цены на сельскохозяйственные товары в них приблизились к мировому уровню, и НКП вырос. В самом начале XXI века средний уровень НКП в Латинской Америке и, что примечательно, в Азии поменял знак с минуса на плюс, хотя в Африке он продолжал оставаться отрицательным. В развитых странах в середине 1980-х годов политика прямой поддержки фермеров достигла наивысшей точки. С тех пор большинство стран попыталось сократить бремя для налогоплательщиков и потребителей. В частности, реформа сельскохозяйственной политики Европейского союза, проведенная Макшэрри (1992), заменила косвенную поддержку фермеров посредством регулирования рыночных цен на прямое субсидирование их доходов. Схожим образом политика изменилась и в США после принятия в 1996 году Федерального закона о совершенствовании и реформе аграрной политики. В итоге показатели НКП в начале нового тысячелетия резко упали, хотя средний уровень по ОЭСР и остается высоким благодаря малым европейским странам, таким как Швейцария и Исландия, которые не влились в общую волну либерализации.
По мнению экономистов, государственное вмешательство оправданно только в том случае, если оно восстанавливает конкуренцию или исправляет ошибки рынка. Сельскохозяйственная политика, описанная в данном параграфе, не удовлетворяет ни одному из критериев. Сельхозпроизводители не мешали свободной конкуренции. Что же касается государственных инвестиций в НИОКР, то они, в самом деле, позволяли устранить самый серьезный провал рынка. Второй такой порок – это вред окружающей среде, который наносит ирригация и использование химических продуктов. Судя по всему, сельскохозяйственная политика развитых стран лишь усугубляла, а не смягчала эту проблему. На самом деле, гарантируя высокие цены, государство создавало для фермеров мощный стимул производить как можно больше, что вело к активному использованию химикатов. С другой стороны, искусственно завышая цены на сельскохозяйственные продукты, государство наносило ущерб потребителям. В 1980-е годы, когда политика поддержки сельского хозяйства находилась в самом расцвете, ее стоимость была равнозначна более чем 120-процентному налогу на потребление сельскохозяйственных продуктов. Несмотря на этот факт, большого неприятия эта политика не вызывала, по всей видимости, потому, что доля сельскохозяйственных товаров до стадии обработки в совокупном потреблении была крайне мала. По некоторым оценкам, около трех четвертей этих средств попадало к фермерам, тогда как оставшаяся часть представляла собой чистую потерю для экономики (Federico 2009). Либерализация 1990-х годов сократила потери потребителей примерно на две трети. В наименее развитых странах политика имела прямо противоположные последствия: производители теряли, а городские потребители приобретали. В большинстве этих стран на протяжении всего периода стоимость сельскохозяйственной политики была равнозначна отрицательному налогу (то есть потребители получали субсидии), хотя в 1990-е и 2000-е годы эта диспропорция сгладилась. Эти цифры, как и данные о НКП, приведенные выше, не учитывают всех тех вторичных эффектов, которые сельскохозяйственная политика оказывает на цены факторов и размещение ресурсов. Учесть эти эффекты можно применив более сложный и требовательный к данным метод оценки – моделирование вычислимого общего равновесия. К примеру, согласно оценкам Клайна (Cline 2004) и Андерсона и Мартина (Anderson and Martin 2005), одна только полная либерализация торговли сельскохозяйственными товарами без каких-либо иных изменений в области поддержки фермеров, увеличила бы мировой ВВП примерно на полпроцента, что является совсем не маленькой величиной. Кроме того, больше всего от этого выиграли бы бедные страны, экспорт которых был избавлен от преград: ВВП этих стран увеличился бы на 1–1,5 %. Однако очевидно, что такой смелый шаг не стоит на повестке дня политиков.
Заключение
Достижения в области сельского хозяйства за последние два десятилетия с точки зрения увеличения выпуска и, прежде всего, совокупной производительности не уступают достижениям промышленности, а то и превосходят их. Они стали возможны благодаря процессу модернизации, которому были присущи по крайней мере три характерные особенности:
1. Технический прогресс не привел к глубоким изменениям в организации производства: по-прежнему в сельском хозяйстве преобладают небольшие производственные единицы под семейным управлением, а не гигантские корпорации.
2. Права собственности традиционного типа и «неформальный» кредит сохранялись гораздо дольше, чем в других секторах экономики. Они оказались не такими уж неэффективными, как думали экономисты, хотя, может быть, на рост они все-таки воздействуют отрицательно.
3. В сельское хозяйство государство вмешивалось гораздо активней, чем в промышленность, и у этого были свои положительные стороны (сельскому хозяйству поддержка в сфере НИОКР была нужна больше, чем промышленности) и свои отрицательные стороны. Большую часть XX века торговля зерном, фруктами и так далее усиленно регулировалась, и сельское хозяйство до сих пор противостоит глобализации.
Если совсем коротко: сельское хозяйство всегда было и остается особым случаем.
Литература
де Сото, Э. (2004). Загадка капитала. Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире. М.: Олимп-Пресс.
Anderson, K. and W. Martin (2005). “Agricultural Trade and the Doha Development Agenda,” World Economy 28: 1301–1327.
Aparicio, G., V.Pinilla, and R.Serrano (2009). “Europe and the International Trade in Agricultural and Food Products, 1870–2000,” in P.Lains and V.Pinilla (eds.),