Благодаря тому, что в США из федерального бюджета выделялись большие средства на НИОКР в сфере военных и биомедицинских технологий, а также благодаря тому, что в США – в отличие от многих европейских стран – новые поставщики высокотехнологичных компонентов не терпели на себе дискриминацию в доступе к оборонному заказу, наконец, благодаря тому, что в США в 1945–1980 годы действовала более жесткая, чем в Европе, конкурентная политика, в Америке процесс коммерциализации новых технологий претерпел глубокую трансформацию. В том числе она коснулась новых отраслей, созданных в послевоенное время, – производства ЭВМ, полупроводников и биотехнологий. Во всех этих сферах важную роль в коммерциализации инноваций сыграли новообразованные компании. В этом отношении экономика США отличалась от экономики Японии и Западной Европы, где ведущую роль в коммерциализации технологий в указанных отраслях сохранили за собой уже состоявшиеся фирмы по производству электроники и лекарственных препаратов.
Во многих странах Западной Европы по мере послевоенного восстановления экономики государство также наращивало свое участие в различных высокотехнологичных отраслях – начиная с атомной энергетики и заканчивая аэрокосмической и электронной промышленностью. В послевоенный период многие европейские правительства стали усиленно вкладывать в НИОКР, но при этом, в отличие от правительства США, основной упор они делали не на промышленные компании или университеты, а на государственные лаборатории. Поскольку правительства Великобритании, Франции, Германии, Италии и Норвегии придерживались концепции «национальной компании-лидера» (national champion) в сфере военных, аэрокосмических, вычислительных и иных технологий, к началу 1960-х годов в этих отраслях производство высокотехнологичной продукции оказалось в руках квазимонополистов (в некоторых случаях, но отнюдь не всегда, в государственной собственности).
Стратегия создания «национальной компании-лидера» для разработки передовых промышленных технологий, которой в 1960-е и 1970-е годы следовали многие западноевропейские государства, в 1990-е годы по ряду причин потеряла свою притягательность. Поскольку эти «компании-лидеры» были избавлены от конкурентного давления, а также из-за нехватки бюджетных средств на их поддержку и на заказ у них продукции, многие из этих компаний в итоге не смогли достичь того коммерческого результата, который был бы адекватен их богатому техническому потенциалу. Национальным компаниям-лидерам приходилось выделять все большие и большие суммы, а коммерческие результаты они давали чаще всего неутешительные – и поэтому политическая поддержка подобной стратегии в столь различных странах, как Норвегия и Великобритания, постепенно угасла. Заморозка, а то и сокращение, военных бюджетов на закате холодной войны также сократили ресурс для поддержки национальных высокотехнологичных фирм с помощью расходов на НИОКР и оборонного заказа. Наконец, экономическая интеграция Европейского союза также сузила возможность выделять национальным фирмам субсидии и предоставлять им преимущества в исполнении государственного заказа, что долгое время являлось основой политики создания компаний-лидеров.
Международный перенос технологий и глобальное распространение капитализма
Перенос технологий из стран передовых в техническом отношении в страны с более низким уровнем производительности и доходов внес решающий вклад в то, что «страны-последователи» смогли нагнать и даже перегнать Великобританию в конце XIX века. Первыми двумя регионами, где запустился процесс догоняющей индустриализации, были Соединенные Штаты и ряд стран континентальной Европы. Причин, по которым эти регионы смогли достичь успехов на пути догоняющего развития, было несколько: им удалось сформировать собственные мощности по выработке новых знаний; они могли приобретать на международном рынке новые технологии и сопряженные с ними знания; получили доступ к иностранным инвестициям и квалифицированным кадрам. К концу XIX века этим путем более или менее успешно пошли новые регионы: сначала Япония, а затем, во второй половине XX века, и другие страны Азии и страны Латинской Америки.
Перенос технологий и знаний между странами имел не только узко экономическое значение. Если разобраться, какие условия необходимы, чтобы процесс переноса к странам-последователям (то есть приобретение и дальнейшее использование ими иностранных технологий) способствовал их экономическому развитию, то наглядней проступает природа НИОКР. А кроме того – яснее становится, насколько сильно использование технологий зависит от ресурса знаний. И для того, чтобы внедрить технологии, взятые вовне, и для того, чтобы извлечь из них выгоду, потенциальный пользователь уже должен находиться на высоком уровне развития знаний, – достаточно вспомнить пример американских химических фирм, которые не смогли воспользоваться патентами в области органической химии, изъятыми у немецких концернов. Информация подобного рода важна потому, что значительную долю знаний, необходимых для внедрения технологий, трудно формализовать, а кроме того, из специфической природы условий, в которых эти технологии применяются, – а они в каждой области применения могут отличаться специфическими деталями. История развития технологий в связи с капитализмом, начиная с промышленной революции, показывает, что успешный перенос и использование иностранных технологий зависит от процесса образования человеческого капитала внутри страны, который, в свою очередь, является результатом государственных и частных вложений в образование и обучение профессиональным навыкам.
В период, рассматриваемый в настоящей главе, можно выделить как минимум три механизма перемещения технологий между странами. Хотя все три играли в это время важную роль, их относительное значение постепенно менялось. Первый механизм, имевший громадное значение в начале XIX века, – это передвижение людей со специальными знаниями о тех или иных технологиях. Второй важный механизм международного переноса технологий возник благодаря развитию особого сектора производства капитальных благ, поставлявшего свою продукцию на глобальный рынок, – именно этот механизм определял развитие текстильной промышленности в Великобритании и США в середине XIX века. Часто экспортеры капитальных товаров прилагали особые усилия к сбыту продукции и дальнейшей поддержке своих покупателей. В результате в арсенале производителей появлялись дополнительные ноу-хау. Важно было не просто продать машины – предстояло поставить целый «технологический пакет», включая рабочих-специалистов, управленцев, услуги по обслуживанию проданной техники и дополнительную информацию. Примером этого явления служат поставки технологий текстильным и машиностроительным фирмам в Скандинавии (Bruland 2010). В конце XIX – начале XX века технологии начали перетекать по еще одному важному каналу – американские и европейские фирмы стали открывать производства за рубежом. Этот внутрифирменный канал передачи технологий породил важные внешние эффекты, действовавшие на внутреннем рынке стран-реципиентов (подробнее об этом см. гл. 2 и гл. 6 настоящего тома, а также Jones 2006).
Эти три механизма не противоречили друг другу, а создавали взаимодополняющий эффект и к концу XX века действовали параллельно. Однако та польза, которую передача технологий по одному из трех каналов приносила или не приносила экономическому развитию страны-реципиента, как правило, зависела от того, имела ли эта страна существенный запас собственных технологических знаний и развитую образовательную систему.
Ближе к концу XX века появился четвертый канал переноса технологий – инвестиции компаний, в первую очередь многонациональных, в связанную с инновациями деятельность за рубежом. Во многих случаях этот четвертый канал предполагал создание на зарубежном рынке собственного подразделения, занимающегося НИОКР. Еще одним способом наладить отношения между фирмами в сфере инноваций было заключение соглашений и выстраивание альянсов. Из статистики следует, что большую часть инвестиций в НИОКР за рубежом компании тратили на приспособление своей продукции к особенностям местного рынка. Наряду с этим, развертывая научно-исследовательскую деятельность за рубежом, они рассчитывали как можно ближе придвинуться к иностранным научно-инновационным центрам (centers of excellence), в первую очередь иностранным университетам, которые занимались производством определенных типов знаний или создавали инновационные технологии. Наконец, чтобы сотрудничать с зарубежными фирмами в производстве или продвижении новых видов продукции, местные компании выстраивали совместные предприятия. Несомненно, что переносом технологий дело не ограничивалось. Благодаря зарубежным инвестициям в НИОКР местные фирмы также получали богатые возможности перенимать методы управления инновациями и опыт ведения исследовательской деятельности.
Где и почему инновации и перенос технологий ускорили капиталистическое развитие в глобальном контексте
Цель настоящей главы, как и всего тома, – объяснить, как капитализм распространялся по земному шару. Соответственно, основная задача настоящей главы – выяснить взаимосвязь между инновациями, процессом переноса технологий и тем, насколько больших темпов экономического роста удалось достичь капиталистическим и некапиталистическим странам, пытавшимся использовать новые технологии. В особенности интересен вопрос: почему странам, изначально отстававшим от экономических и технологических лидеров, удалось или не удалось сократить разрыв в уровне дохода и производительности по сравнению с ведущими странами? Иными словами, повлиял ли, и если повлиял, то как, научно-технический прогресс и международное движение технологий на «догоняющее» развитие?
Как мы покажем ниже, в разные периоды инновации способствовали догоняющему росту в разной степени, и этот эффект часто зависел от политических и экономических тенденций более общего порядка. Вместе с тем способность экономик-последователей сократить дистанцию в уровне дохода по сравнению со странами-лидерами в значительной степени зависела от того, удавалось ли им развить институты, которые бы обеспечивали инвестиции в знания и человеческий капитал.
Новые технологии и рост империй
Если верно, что импульс к развитию инноваций способствовал росту капитализма, то столь же верно, что и сами технологии, в том числе военные, оказали мощное влияние на процесс распространения капитализма в мире. Инновации в военной промышленности, судостроении и средствах связи в XIX веке облегчили империалистическую экспансию европейских стран, эксплуатацию природных ресурсов в колониях и торговлю сельскохозяйственной продукцией (в нее включились Россия, Северная Америка и Австралия). Хотя, создавая и совершенствуя новые оружейные технологии, европейским странам в XIX веке становилось заметно проще расширять сферу своего политического влияния, постепенное перетекание этих технологий к остальным странам, в том числе и тем, которые в середине XIX века и были объектом усилившихся имперских притязаний, также сдвигало баланс сил. Одна из самых ярких иллюстраций – поражение российского флота в Цусимском сражении в 1905 году. Как показано ниже, Японии удалось быстро внедрить и в совершенстве освоить современные методы проектировки и строительства военно-морских судов благодаря тому, что она прошла через сложные институциональные преобразования и перенимала западные технологии. Это позволило Японии запустить процесс догоняющего развития и ускорить индустриализацию.
Процесс догоняющего развития и перенос технологий в XIX – начале XX века
XIX век стал эпохой глобального распространения новых технологий (без них индустриализация была бы невозможна), а также вовлечения новых стран в процессы производства этих технологий. Не было такой части мира, куда бы в значительных объемах не проникали новые технологии, однако далеко не везде это дало большой результат. С одной стороны, некоторые крупные страны, в первую очередь Индия и Китай, находившиеся в начале XVIII века на схожем уровне с Европой, начали от нее быстро отставать. Другие крупные страны, в том числе бывшие колонии, такие как Бразилия, ввозили технологии, но не смогли запустить быстрое промышленное развитие. С другой стороны, независимые страны Европы и Азии (Германия, Франция, малые европейские страны, а позднее Япония) и колонизированные территории (США, Канада и Австралия) умело воспользовались международными потоками технологий, чтобы подняться до уровня промышленно развитых стран. Несмотря на огромные размеры, независимость и ресурсное изобилие, почти никаких выгод из значительного ввоза технологий в этот период не извлекла Россия.
Таким образом, хотя доступ к передовым промышленным технологиям получили все перечисленные государства, одного этого оказалось недостаточно, чтобы запустить бурное развитие. Так как, внедряя импортные технологии, страны-последователи добились очень неоднородных результатов, можно заключить, что институты, связанные с производством знаний, составляют необходимую предпосылку и для развития новых технологий, и для их использования. К таким институтам относятся массовое образование, система подготовки технических кадров, научные сообщества и система защиты интеллектуальной собственности. В совокупности они облегчают приобретение, приспособление и использование технологий. Общее правило гласит, что успехов добивались те страны, которым удалось выстроить и укрепить такого рода потенциал и институты. Государства, которым этого не удавалось сделать, терпели неудачу.
Несмотря на авторитарную политическую систему и полуфеодальное сельское хозяйство, в 1840-е годы Россия смогла вступить на путь быстрого создания промышленности за счет импорта машин из Британии. В 1860-е и 1870-е годы предприниматели импортировали технологии уже не только из Британии, но и из Германии, благодаря чему российский капитализм стал делать крупные шаги в развитии. Железные дороги, построенные государством, помогли создать обширный внутренний рынок промышленных товаров, быстро нарастить сельскохозяйственный экспорт и обеспечили обширный спрос на сталь, вагоны и другие капитальные товары. Импорт средств производства, а также бурный поток частных инвестиций из Германии, Британии, Франции и Бельгии способствовали проникновению иностранных технологий в российскую промышленность. В ряде случаев сочетание иностранных технологий и более качественного природного сырья позволило российским фабрикам выйти на более высокий уровень производительности, чем у более передовых в техническом плане предприятий в Западной Европе. Тем не менее гораздо более низкий уровень государственных вложений в образование всех ступеней, а также сохранение громадного и отсталого сельского хозяйства привели к тому, что ввоз иностранного капитала и технологий вызвал лишь очень скромные преобразования.
Китай в докапиталистическую эпоху заложил грандиозный пласт научных и технологических знаний, равно как и технических достижений, в том числе воплотив широкомасштабные инженерные проекты огромной сложности[45]. Однако к середине XIX века в китайской экономике выделились два замкнутых сектора: один сектор состоял из небольшого числа промышленных отраслей, располагался на побережье, был ориентирован на экспорт и широко применял западноевропейские технологии; другой сектор был представлен обширными сельскими регионами внутреннего Китая, которые по-прежнему вели натуральное хозяйство. Многие прибрежные города, где индустриализация зашла дальше всего, к примеру Шанхай, по сути, находились в колониальном подчинении у различных европейских держав и имели статус «открытых портов», в которых иностранцы обладали всевозможными торговыми привилегиями (Maddison 2007: chap.3). Таким образом, в Китае в XIX веке, как и в России, перенос технологий влиял лишь на развитие промышленного сектора, ограниченного небольшим числом отраслей и регионов, в первую очередь прибрежными городскими центрами.
Как и Россия, Бразилия в XIX веке закупала промышленные технологии у Великобритании и Соединенных Штатов. Это происходило по мере увеличения доли промышленности в бразильской экономике, в основном сохранявшей сельскохозяйственную и добывающую направленности[46]. В ходе XIX века в Бразилии развивались немногочисленные текстильные фабрики, железоплавильные заводы, железнодорожный транспорт и электроэнергетика. При этом местные технические знания практически не задействовались, а «большинство отраслей» полагалось на импортные технологии, особенно в текстильной промышленности, экономическое значение которой сохранялось вплоть до 1930-х годов[47]. Хотя Бразилии удавалось перенимать и внедрять зарубежные технологии для развития новых отраслей, этот процесс переноса не оказал большого влияния на отраслевую структуру ее экономики, которая, как и экономика Китая и России, по-прежнему ориентировалась в основном на производство сырьевых товаров. Одного доступа к технологиям было мало, чтобы переместить бразильскую экономику на новую колею экономического развития, невзирая на появляющиеся в стране зачатки промышленности.
Наконец, крупным получателем зарубежных технологий в середине XIX века выступала колониальная Индия. В начале XIX века индийская паровая энергетика, железоделательное, металлообрабатывающее и текстильное производство основывались на технологиях, импортированных из Великобритании. Однако с укрупнением аппарата колониальной администрации начали расти частные инвестиции британских фирм в индийское текстильное производство, добычу полезных ископаемых, металлургию, а впоследствии – в выработку паровой энергии. К началу 1870-х годов 12 % экспорта компании братьев Платт, крупнейшего производителя текстильного оборудования, приходились на Индию. Несмотря на богатую историю местной чугунной и сталелитейной промышленности, британская колониальная администрация спонсировала проекты по переносу технологий из самых различных стран, в том числе из Швеции. В частности, британские власти попытались привить на железоделательном заводе в Бурвани, штат Мадхья-Прадеш, шведскую технологию изготовления железа с применением древесного угля, для чего на завод привлекли трех шведских инженеров. Тем не менее, как отмечают Бирчелл (Birchal 2001), аф Гейерстам (af Geijerstam 2004), Хедрик (Headrick 1988) и другие авторы, этот масштабный процесс вложения иностранных инвестиций и переноса технологий не оказал большого влияния на промышленное развитие Индии.
Причина, по которой привлечение иностранных технологий не оказало большого влияния на экономическое развитие Индии в XIX веке, по-видимому, в меньшей степени связана с масштабом применения или вариантом технологий, импортированных индийскими и британскими промышленниками или колониальной администрацией. Скорее, это связано с влиянием британского колониального правления на развитие внутренних индийских институтов и политикой низких таможенных пошлин на импорт тканей из Британии, которая действовала вплоть до начала 1920-х годов (Headrick 1988; Maddison 2007)[48].
Иначе развивались события в ряде регионов Европы. Хотя туда технологии передавались через те же каналы, что и в Бразилию, Индию и Китай, в них индустриализация XIX века стала синонимом стремительного технологического развития. Северные страны Европы, Швейцария, Бенилюкс и такие регионы, как Эльзас (его национальная принадлежность оставалась неопределенной до середины XX века) развивались за счет импортных технологий, в частности оборудования для металлообработки и текстильного производства. Причина, по которой эти регионы смогли развить свою промышленность на основе заимствованных технологий, в отличие от стран, речь о которых шла выше, состояла в том, что в их системе образования и профессионального обучения произошли крупные изменения. На примере Северной Европы, прошедшей в середине XIX века путь от нищеты к благосостоянию, можно увидеть, какую роль играют институциональные факторы в индустриализации, основанной на переносе технологий.
В конце XIX – начале XX века в результате технического прогресса, а также увеличения спроса на промышленное сырье, богатые природными ресурсами Норвегия и Швеция стали привлекательными для инвестиций со стороны как собственных, так и и иностранных фирм. Благодаря этим вложениям в Скандинавию проникли передовые технологии, часто претерпевавшие дальнейшую переработку в руках местных фирм и предпринимателей. Инновации в сфере электроэнергетики и в ряде промышленных процессов позволили использовать природные условия Скандинавии для экспорта на внешние рынки. В Норвегии гидроэнергетика стала ценным источником энергии для таких отраслей, как электрохимия и выплавка алюминия (Moen 2009). Применение богатых водных ресурсов Норвегии для выработки электроэнергии облегчалось благодаря существенному притоку капитала и технологий в страну, а также благодаря важным открытиям местных ученых и инженеров в области электрохимии. Среди них были Кристиан Биркеланд, профессор Университета Осло, и Самуэль Эйде, которые вместе основали компанию Norsk Hydro, занимавшуюся производством удобрений и других продуктов электрохимической промышленности.
Схожим образом Швеция смогла использовать для развития промышленности свои запасы фосфористого чугуна – их выгодная эксплуатация стала возможна после открытия в 1870-х годах процесса Гилкриста – Томаса[49], – и другие природные ресурсы страны. Также Швеции удалось извлечь пользу из зарубежных инвестиций и достижений все более многочисленных местных изобретателей и предпринимателей (Sandberg 1979). Нововведения в процессах производства целлюлозы и бумаги, а также в изготовлении спичек позволили освоить богатые лесные ресурсы страны, прибыльно экспортируя продукцию из древесины. В конце XIX века на базе инновационных процессов в электротехнической и инжиниринговой отрасли образовались крупные шведские концерны: Alfa-Laval, Ericsson, ASEA и SKF. Они завоевали важные позиции на экспортных рынках и стали одними из первых многонациональных корпораций (Edquist and Lundvall 1993).
Способность всех трех скандинавских экономик задействовать технологии из иностранных источников, быстро внедрить инновации, созданные у себя, и разработать новые виды продукции и технологические процессы объяснялась тем, что они создали разветвленную инфраструктуру начального и среднего образования, которая к началу XIX века проникла во все уголки региона (Sandberg 1979). К началу XX века, помимо вложения средств в начальное и среднее образование, скандинавские государства стали выделять все больше и больше ресурсов на систему профессионального технического обучения в университетах и иных институтах высшего образования. Кроме того, они начали наращивать расходы на исследования в области техники в тех промышленных отраслях, которые, с их точки зрения, имели долговременное экономическое значение. Иными словами, в тот период в Скандинавии одним из важнейших ресурсов стал человеческий капитал, использование и развитие которого осуществлялось благодаря государственным и частным инвестициям. Однако помимо системы образования скандинавские страны создали и целый ряд дополнительных институтов, связанных со сферой знаний. К числу последних относятся инженерные сообщества, система высшего отраслевого образования (в частности, образование в сфере добычи полезных ископаемых), система интеллектуальной собственности (включая оригинальные формы патентования, разрешавшие использовать патенты иностранных государств), нормы регулирования, способствовавшие притоку квалифицированного труда, командировки специалистов за рубеж (в том числе спонсируемый государством промышленный шпионаж), а также участие в международных выставках (Bruland 1989; Bruland and Smith 2010).
Первый пример успешного догоняющего развития среди крупных стран Азии продемонстрировала в XIX веке Япония. Когда в 1853 году коммодор Военно-морских сил США Мэтью Перри насильно «открыл» Японию, стало еще очевидней, насколько сильно она отставала в военном отношении от стран Запада[50]. Поэтому после реставрации Мэйдзи в 1868 году японская политическая элита начала всесторонне развивать промышленность страны, в том числе поддерживая перенос технологий и финансируя образование. В конце XIX века начальное и среднее образование в Японии сделало большой шаг вперед: доля учащихся в начальной школе мальчиков выросла с 46 % в 1875 году до 99 % в 1904 году, доля девочек – с 17 % до 96 %. Таким образом, рост важнейшего фактора промышленного развития, образованной рабочей силы, происходил благодаря инвестициям государства. Кроме того, пригласив из-за рубежа экспертов, японское правительство в 1874 году основало Инженерный колледж, ставший впоследствии краеугольным камнем в фундаменте Императорского университета (предвестника Токийского университета). Этот колледж, наряду с колледжами, появившимися позднее, выпустил многих предпринимателей, которые сыграли видную роль в японской индустриализации конца XIX – начала XX века.
Режим Мэйдзи напрямую вкладывал средства в создание предприятий в таких стратегически важных отраслях, как судостроение, выплавка стали, угледобыча и текстильное производство, приглашая иностранных экспертов для консультаций по вопросу об использовании импортных технологий во всех этих отраслях. К концу XIX века многие предприятия, находившиеся в государственной собственности, были проданы японским частным предпринимателям, хотя сталелитейная промышленность оставалась при этом отраслью с существенным участием государства в силу своего военного значения[51]. Значительную долю продукции многих из этих ранних промышленных предприятий потребляло военное ведомство. Это говорило о том, насколько тогда были важны военные мотивы в развитии японской промышленности[52]. На долю военных заводов выпадала существенная доля импорта иностранных технологий, и они выполняли функцию плацдарма для подготовки обширной армии промышленных рабочих и технических специалистов, которые после Русско-японской войны 1904–1905 годов перешли на частные заводы. Кроме того, перед Первой мировой государством был учрежден ряд государственных исследовательских лабораторий, в том числе в 1900 году – Институт промышленных исследований, а также увеличено число университетов и профессиональных училищ.
Поскольку Япония могла опереться на этот фундамент, заложенный в XIX веке, в начале XX века она получила большие выгоды для развития своей промышленности благодаря ввозу иностранных технологий. Этот ввоз осуществлялся путем инвестиций таких крупных иностранных корпораций, как General Electric и Western Electric из США, в японские фирмы, работавшие в целом ряде отраслей от связи до электротехнической промышленности. Беспримерное экономическое развитие, которого Япония достигла в последние десятилетия XIX века и первые десятилетия XX века, уступало по силе разве лишь стремительному росту Японии после 1945 года. ВВП Японии в период с 1885 по 1914 год удвоился, причем 70 % роста выпуска в добывающей и обрабатывающей промышленности объяснялись ростом совокупной производительности факторов производства. Как отмечалось выше, успешное догоняющее развитие Японии позволило ей сначала бросить военный вызов России, а затем нанести ей поражение в ходе Русско-японской войны начала XX века.
В России, где в царское время индустриализация осталась в лучшем случае незавершенной, после революции, в 1920-е и 1930-е годы, наступил новый этап промышленного развития. И если этот «некапиталистический эксперимент» догоняющего развития и имел успех, то куплен он был ценой громадных человеческих жертв и ущемления свобод. Вместе с тем, как указывал Саттон (Sutton 1968–1973) и другие авторы, развитие социалистической экономики в СССР в значительной степени обеспечивалось импортом технологий и технических ноу-хау из Северной Америки и Европы. Хотя СССР вкладывал значительные средства в НИОКР – по расчетам Льюиса (Lewis 1979), 0,6 % ВВП в 1935 году, тогда как в США этот показатель в 194° году оценивался лишь в 0,35 % от ВВП, – советские исследования проводились централизованно, в работавших независимо друг от друга исследовательских институтах, имевших слабые связи как с университетами, так и с промышленными предприятиями. Можно согласиться, что эти крупные инвестиции в НИОКР облегчали перенос и внедрение импортных технологий. Однако, как пишет Льюис (Lewis 1979), в отличие от западных стран, где НИОКР происходили внутри крупных корпораций, в СССР исследовательская работа и применение ее результатов на практике были оторваны друг от друга – что снижало эффективность советских НИОКР. Эти слабые связи между НИОКР, финансируемыми государством, и производством, находящимися под контролем государства, препятствовали инновациям в СССР и его странах-союзницах по Варшавскому договору.
Выше мы отмечали: несмотря на широкое распространение технологий, в разных странах это дало очень неоднородные результаты с точки зрения экономического роста. Что приводило к успеху или, наоборот, неудачам в догоняющем развитии? Более или менее ярко выраженный успех, которого удавалось достичь странам-последователям, импортировавшим технологии, отражает тот факт, что развитие технологий и их применение требуют определенного ресурса знаний. Он, в свою очередь, формируется благодаря специальным институтам, работающим на приобретение, подгонку и применение технологий. Те страны, которые либо не имели, либо лишились этого потенциала в сфере знаний, а также институтов, его укрепляющих, потерпели неудачу. Наоборот, успех ждал те государства, которые смогли выстроить и усилить этот потенциал и институты.
Догоняющее экономическое развитие в послевоенный «Золотой век», 1945–1973: успехи и неудачи
Экономическое восстановление Японии и догоняющее развитие в Восточной Азии после 1945 года
Восстановление промышленности после 1945 года, опять же, происходило в русле целенаправленной политики государства по переносу технологий и созданию инноваций. В Японии на долю центрального правительства приходилась меньшая доля совокупных инвестиций в НИОКР, чем в США и многих европейских странах. Однако благодаря большому, развитому и большую часть времени защищенному протекционистскими мерами внутреннему рынку японское правительство успешно привлекало иностранные технологии посредством лицензий и прямых иностранных инвестиций американских и европейских фирм. И эта стратегия доказала свою эффективность в самых разных отраслях от литья стали до выпуска полупроводников и компьютеров. Также японское правительство помогало фирмам-конкурентам объединить усилия в сфере НИОКР. Это позволяло легче усваивать и распространять на внутреннем рынке технологии, взятые за рубежом. Наконец, хотя эффективность такой политики далеко не очевидна, правительство осуществляло умеренное «индикативное» планирование. В рамках этой политики, между прочим, в первые годы после войны было ограничено количество фирм в автомобильной отрасли. В результате к началу 1970-х годов японская экономика не только полностью восстановилась, но прошла через глубочайшую перестройку.
И хотя догоняющее экономическое развитие Японии послевоенного времени началось не на ровном месте, а на основе мощных технологий и институтов (к примеру, широкое начальное и среднее образование, о котором говорилось выше), заложенных еще в XIX веке, пример Страны восходящего солнца оказался заразительным. Скорость и масштаб достижений японской промышленности в послевоенный период, а также решение правительства опереться на сложное сочетание государственных и частных инвестиций, направленных на НИОКР и внедрение новых технологий, оказали большое влияние на политику все более многочисленного клуба азиатских экономик. Постепенно к этому клубу присоединились Южная Корея, Тайвань, Сингапур и, наконец, Китайская Народная Республика.
К началу 1980-х годов Южная Корея, Тайвань и Сингапур[53] достигли высоких темпов экономического роста, благодаря которым они покинули ряды «развивающихся стран с низким уровнем дохода». И силу, и значение догоняющего экономического развития восточноазиатских стран после 1960 года трудно переоценить. Достаточно красноречивую сравнительную статистику приводит Уэйд (Wade 1990). Он отмечает, что еще в 1962 году Южная Корея после военных разрушений начала 1950-х годов по уровню душевого ВНП находилась на 99 месте в мире. Ступенью ниже стоял Судан, ступенью выше – Маврикий. Тайвань по уровню душевого ВНП находился на 85 месте в мире, на одну строчку выше страны, которая теперь называется Республикой Конго.
Объединяло все три азиатские экономики то, что в основе их стремительного роста лежало привлечение технологий из богатых стран. По типу экономической политики они и различались между собой, и – в большей или меньшей мере – отличались от Японии. Во всех трех странах правительство вкладывало громадные суммы в начальное и среднее образование, чтобы увеличить массу грамотного населения, а Тайвань и Южная Корея, помимо этого, стремительно расширяли сферу высшего образования. Накопление человеческого капитала, следовательно, играло ключевую роль в стратегии промышленного роста каждой из трех стран – так же, как и в Японии и странах Скандинавии в XIX веке.
Но если вынести за скобки это фундаментальное и решающее сходство, то можно увидеть, что в области импорта технологий эти три промышленно развивающиеся экономики Азии проводили очень разную политику, и причиной тому были экономические и политические различия. Южная Корея применяла стратегию избирательной защиты внутреннего рынка, покупки лицензий на технологии и ввоза капитальных товаров. Это сочеталось с масштабным вмешательством государства в финансовую сферу с целью помочь развитию гигантских промышленных конгломератов – чеболей. По замыслу авторов южнокорейской экономической политики, чеболи, в свою очередь, должны были выполнять жесткие целевые ориентиры по экспорту, что накладывало на их деятельность определенную конкурентную дисциплину. С другой стороны, Тайвань следовал экономической политике финансовой либерализации, с помощью которой ему удалось вдохнуть жизнь во внутренний рынок капитала и открыть широкое поле для многочисленных мелких фирм, специализирующихся на том или ином обрабатывающем производстве. Южная Корея и Тайвань проводили в целом похожую политику государственных инвестиций в институты НИОКР, за счет которой удавалось устранить институциональный разрыв между промышленными фирмами, действующими на внутреннем рынке, и каналами фундаментальных и прикладных исследований за рубежом. В рамках этой политики были учреждены Корейский институт науки и технологий и Институт промышленных технологий и исследований и Тайване.
Среди этих экономик Сингапур сохранял наибольшую открытость для иностранных инвестиций. Он сочетал их с вложениями в национальную систему высшего образования, что создавало эффективный канал переноса передовых промышленных технологий из-за рубежа.
Провал догоняющего развития за пределами Восточной Азии в период «золотого века»
Сравнительная статистика, приведенная выше в связи с догоняющим экономическим развитием в Азии, с одной стороны, указывает на удивительно быстрый рост восточноазиатских стран в последующие десятилетия, а с другой – подчеркивает, сколь провальным был путь тропической Африки. Если брать мировую экономику в целом, то в период с 1950 по 2000 год произошла настоящая «Великая конвергенция», которой сопутствовало торможение развития в Латинской Америке, Северной и тропической Африке, Восточной Европе (Dowrick and De Long 2003). Те страны, которые в межвоенный период начали нагонять по уровню дохода промышленно развитые экономики, теперь оказались среди отстающих, тогда как западноевропейские страны, в межвоенный период отдалившиеся от США по уровню доходов, теперь стремительно росли и сокращали дистанцию.
Сыграл ли процесс технологических инноваций какую-либо роль в грустной судьбе столь многочисленной группы стран, объединенных под общей вывеской «Третий мир», – вывеской, которая к концу XX века уже начала маскировать значительные различия по уровню экономического роста внутри этой группы? Как отмечалось выше, степень, в которой технологические инновации способны облегчить догоняющее развитие, зависит от способности страны-последователя эффективно и продуктивно перенимать и приспосабливать технологии из внешних источников. Примеры стран Латинской Америки, Европы и Азии XIX–XX века, рассмотренные выше, показывают, что существенные внутренние инвестиции в человеческий капитал, образовательную инфраструктуру и создание конкурентоспособных фирм являлись необходимой предпосылкой для успешного догоняющего развития. Та или иная степень нехватки внутренних инвестиций или отсутствие тех или иных компонентов политики обусловили провал догоняющего развития в странах Третьего мира за пределами Восточной Азии во второй половине XX века. К провалу вели неразумные решения в области экономической политики, особенно упор на импортозамещение во многих странах Латинской Америки и использование государственных предприятий в капиталоемких отраслях во многих странах Африки южнее Сахары, получивших после войны независимость.
Учитывая, какое важное место занимало сельское хозяйство во многих странах, не добившихся успехов на пути догоняющего развития, столь же негативное политическое воздействие оказали импортозамещение и квазисоциалистическое планирование. Они, как правило, создавали в сельском хозяйстве относительно неблагоприятные условия для повышения производительности и инноваций, вне зависимости от того, был этот процесс основан на внутренних инновациях или на переносе технологий извне. Неблагоприятные условия часто включали и сокращение государственных инвестиций в сельскохозяйственные НИОКР. Особенно это касалось Африки и Латинской Америки (в Бразилии, Индии и КНР в рассматриваемый период сопоставимого по масштабу снижения государственных инвестиций не было)[54]. Вследствие нехватки инвестиций и гражданской войны в таких молодых независимых государствах, как Заир и Уганда, система сельскохозяйственных исследований в 1980-е и 1990-е годы практически развалилась[55].
В конце XX века и первое десятилетие XXI века этим странам удалось до некоторой степени обратить вспять эти неблагоприятные тенденции и ускорить свой рост. Отчасти укрепление их позиций произошло благодаря бурному росту сырьевых цен, вызванному стремительным ростом крупных развивающихся экономик, таких как Бразилия, Индия и КНР. Усиливающийся приток иностранных инвестиций из этих стран также положительно сказался на многих некогда отстававших экономиках Африки и Латинской Америки. И это привело к тому, что страны с низким уровнем дохода «перескочили» через целое поколение коммуникационных технологий, сразу перейдя к интернету и беспроводным средствам связи. По данным Всемирного банка, к 2003 году уровень проникновения беспроводной телефонной связи в развивающихся странах был почти таким же, как в странах с высоким уровнем дохода в 1995 году[56]. Стремительное распространение этих технологий в странах с низким уровнем дохода открывало дорогу для важных инноваций в сфере финансовых услуг и сфере сбыта сельскохозяйственной продукции. Однако во многом продолжительный период слабого экономического роста в этих странах был вызван политикой их правительств. Они оказались не способны обеспечить государственные капиталовложения, необходимые для переноса технологий извне, и в связи с этим не могли помочь инновациям и повышению производительности в сельском хозяйстве, а также создать более конкурентную среду для промышленных предприятий.
Провал догоняющего развития некапиталистического типа: Советский Союз и страны Варшавского договора, 1973–1989 годы
Пожалуй, высшей точки своего политического, экономического и военного влияния Советский Союз достиг в 1950-е годы – после революции в Китае и испытания первой советской атомной бомбы в 1949 году. Обретя политический контроль над большей частью Восточной Европы, а также оказывая техническую и экспертную помощь новым властям КНР, СССР распространил советскую систему НИОКР в такие страны, как Польша и Венгрия, уже имевшие устоявшуюся систему университетов и исследовательских институтов – как правительственных, так и на основе частных промышленных предприятий. В Восточной Европе и КНР укоренилась базовая модель, не предполагавшая тесной связи между государственными исследовательскими институтами с одной стороны и университетами и промышленностью – с другой. По всей видимости, это оказало на производительность гражданских отраслей экономики то же воздействие, что и в СССР. Советская система НИОКР всегда с большим трудом решала задачу обмена технологиями и знаниями между исследовательскими институтами и промышленными предприятиями, и, оказавшись в орбите советского влияния, новые страны столкнулись с той же проблемой.
Глобальное замедление роста производительности после 1973 года особенно сильно сказалось на восточноевропейских экономиках с системой централизованного планирования, и без того отстававших от благополучного общества потребления на Западе. Хотя правительства и фирмы капстран поставляли многим восточноевропейским экономикам все большие и большие займы и инвестиции, технологии с Запада проникали в гораздо меньших объемах и не оказали на уровень доходов большого влияния. Экономическая и технологическая стагнация, поглотившая и сам Советский Союз, в конечном итоге привела к распаду Варшавского договора и концу холодной войны в Европе. И в бывшем Советском Союзе, и в Восточной Европе после окончания холодной войны встал вопрос о реконструкции национальных систем НИОКР, которые до сих пор были организованы централизованно на основе лабораторий отраслевых исследований и научно-исследовательских институтов и не имели тесных связей ни с университетами, ни с отдельными фирмами. Чтобы взяться за решение этой проблемы, потребовалось больше десятилетия. На схожий вызов – реорганизовать и реконструировать систему, – с несколько большим успехом ответил КНР, пойдя по пути экономической либерализации. Во всех этих странах произошло резкое снижение государственных расходов на исследовательскую деятельность, проводимую в стенах академий и НИИ, в то время как поддержка НИОКР на базе университетов и отдельных фирм повышалась очень слабо.