Journal of Economic History 39: 225–241.
Sanderson, M. (1972). “Research and the Firm in British Industry,” Science Studies 2: 107–151.
Sapolsky, H. M. (1990). Science and the Navy. Princeton University Press.
Scranton, P. (1997). Endless Novelty. Speciality Production and American Industrialization 1865–1925. Princeton University Press.
Schumpeter, J. A. (1943). Capitalism, Socialism, and Democracy. New York: Harper & Row. Smil, V. (2005). Creating the Twentieth Century. New York: Oxford University Press.
Stigler, G.J. (1968). “Monopoly and Oligopoly by Merger,” in G.J.Stigler (ed.), The Organization of Industry, Homewood, IL: Irwin, pp. 95-107.
Sutton, A. C. (1968–1973). Western Technology and Soviet Economic Development, 3 vols. Stanford, CA: Hoover Institution Press.
Thorelli, H.B. (1954). Federal Antitrust Policy. Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press.
Trebilcock, C. (1969). “‘Spin-Off’ in British Economic History: Armaments and Industry, 1760–1914,” Economic History Review 22: 474–490.
–-. (1973). “British Armaments and European Industrialization, 1890–1914,” Economic History Review 26: 254–272.
Wade, N. (1990). Governing the Market: Economic Theory and the Role of the Government in East Asian Industrialization. Princeton University Press.
Whitehead, A. N. (1925). Science and the Modern World. New York: Macmillan.
Whitley, R. (2000). Divergent Capitalisms: The Social Structuring and Change of Business Systems. New York: Oxford University Press.
Wilkins, M. (2004). The History of Foreign Investment in the United States, 1914–1945. Cambridge, MA: Harvard University Press.
Williamson, O. E. (1975). Markets and Hierarchies. New York: Free Press.
World Bank (2008). Global Economic Prospects: 2008. Washington, DC: World Bank.
Yamamura, K. (1978). “The Industrialization of Japan: Entrepreneurship, Ownership, and Management,” in P. Mathias and M. Postan (eds.), The Cambridge Economic History of Europe. Vol. VII: The Industrial Economies: Capital, Labor, and Enterprise, Part II. New York: Cambridge University Press, pp. 215–264.
5. Распространение правовых нововведений, определяющих частную и публичную сферуРон Хэррис
Научная литература о роли права в подъеме и распространении капитализма в основном посвящена двум крупным дискуссиям. В первой спор идет между теми, кто признает право вторичным в процессе возвышения капитализма, и теми, кто считает право важным фактором капиталистического роста. Вторая дискуссия протекает между теми, кто считает, что по мере своего развития западное право все сильнее разделялось на две различные правовые традиции – английское общее право и римское гражданское право, – и теми, кто указывает на их соединение в единую правовую модель, благоприятствующую развитию капитализма. Настоящая глава строится вокруг второй дискуссии.
В первой ее части дается обзор существующих работ, из которого можно сделать вывод, что во многом они посвящены специфическим чертам той или иной европейской традиции, а также различному их влиянию на развитие капитализма. В последнее время все больше авторов склоняются на сторону общего права, полагая, что англоамериканская юриспруденция и британско-американская конституционная традиция способствовали более быстрому и устойчивому экономическому росту.
Далее коротко рассматривается, как развивалось право в главных капиталистических странах в четырех сферах, которые – если верить выводам экономической теории, – наиболее важны для экономического роста. А именно: принцип свободы контракта, земельные кадастры, патентное право и принцип акционирования предприятий. В общем и целом нормы права в этих четырех сферах приходили к капиталистическому виду вовсе не из-за каких-то особенностей той или иной правовой традиции. Страны, изначально имевшие схожие правовые системы, скажем Германия и Франция или Великобритания и Соединенные Штаты, в ряде случаев выработали разные способы для решения похожих проблем, тогда как страны с разной правовой «родословной» иногда приходили к сходным институционально-правовым выводам.
В последней части главы рассматривается, как капиталистические правовые нормы в этих четырех сферах распространились из Европы на остальной мир. Здесь, опять же, нельзя утверждать, будто право в своем расширении следовало границам юридических традиций. Иногда право метрополии переносилось в ее заморские колонии вместе с переселенцами или торговцами. Однако, распространяясь по империи таким образом, оно часто наталкивалось на местные условия и различные случайные обстоятельства.
Кроме того, периферийные территории империи часто попадали под перекрестное влияние нескольких метрополий, что вело к заимствованию правовых моделей империй-соперников. Те страны, которые формально не входили в состав ни одной из европейских империй, могли свободней заимствовать право любой из европейских стран – либо препятствовать ему, пусть и в отдельных областях, предпочитая местное право. Наконец, важным каналом распространения европейского капиталистического права стали международные организации, в деятельности которых, стремясь достичь правового единообразия, государства участвовали добровольно.
Вопрос первой дискуссии (о роли права в экономическом развитии) напрямую в настоящей главе не ставится. Однако разнообразие правовых моделей, которое проявилось во всех четырех сферах, наводит на мысль, что ни одна из моделей не выступала обязательным условием для перехода к капитализму. Конвергенции в пользу единой, самой эффективной, правовой модели не произошло. Добиться успехов в развитии смогли страны, воспринявшие в свое время довольно разные модели. Вопрос о том, ведут ли различия в правовых традициях или в отдельных институтах и нормах к различиям в темпах экономического роста или типе роста, – предмет ожесточенных споров. В заключении главы высказывается мысль о том, что, несмотря на разнообразие правовых форм, они, возможно, с равным успехом выполняли одни и те же функции. Следовательно, можно говорить о конвергенции второго порядка.
Закон и экономическое развитие
Одним из первых авторов, отметившим существенную роль права в возвышении капитализма, был Макс Вебер. Разрабатывали европейское право юристы, которые в качестве основы использовали общие нормы, уточнявшиеся с течением столетий, начиная с римских времен, и запечатленные в кодексах. На практике его применяли независимые судебные власти, юрисконсульты, связанные с университетскими кафедрами, и правоведы, составлявшие особую профессию. Их силами право было надежно отделено от других областей общественной жизни, вроде религии и политики. Европейскому праву были присущи значительная автономия, а также опора на старые нормы при принятии решений (Weber 1968: 641–901). Вебер утверждал, что право других цивилизаций, в особенности китайское, не было столь формализованным и рациональным, как европейское. Следовательно, право этих цивилизаций не способствовало подъему капитализма. Однако его аргументы не объясняют, почему именно Англия, страна, где право не было представлено на университетских кафедрах, а развивалось из судебных прецедентов, наименее формализованное и рациональное в Европе, стала родиной промышленной революции. Так называемая проблема Англии преследовала сторонников Вебера и породила новые объяснения, которые, наоборот, указывали на преимущества англосаксонского права (Likhovski 1999; Trubek 1972).
После Вебера и вплоть до 1970-х годов право не рассматривалось как важный фактор экономического развития. Внимание историков главным образом привлекали технологии, накопление капитала, торговля и образование. Но были два исключения. В 1920-х и начале 1930-х годов две традиции, восходившие к Торстейну Веблену и Оливеру Уэнделлу Холмсу, – институциональная экономика и правовой реализм, – наконец слились в работах Джона Коммонса, Роберта Хейла и их современников, начавших рассматривать право в качестве предпосылки для функционирования рынка (Fried 1998; Hovenkamp 1990: 993-1058; Pearson 1997). В 1960-х и начале 1970-х годов убеждение, что право может дать ключ к экономическому росту, стало разделять все большее число юристов. Они полагали, что менее формализованное и автономное, более пластичное и отзывчивое к задачам экономической политики право могло бы помочь странам Латинской Америки и Азии ускорить развитие. Они сотрудничали в программах иностранной помощи, разрабатываемых на юридических факультетах, в агентствах помощи развитию, а также работали с Фондом Форда, продвигая реформу правовых норм и институтов, задачей которой было усилить исполняемость законов и упрочить легитимность правовых систем развивающихся стран (Trubek and Santos 2006).
В последние три десятилетия в общественных науках и, в частности, в экономике наметился институциональный поворот. Многие экономисты начали помещать в центр своего внимания не рынки, а институты, в том числе правовые институты. Этот институциональный поворот, совершившийся, в первую очередь, благодаря нобелевскому лауреату Дугласу Норту, привлек внимание авторов к нескольким темам. Во-первых, стали изучать, как в догосударственном состоянии возникает обезличенный обмен, во-вторых, – как зарождается государство, способное надежно гарантировать защиту прав собственности, в-третьих, – как эволюционирует рыночная инфраструктура. Этот поворот можно связать с теми новшествами, которые в неоклассическую парадигму экономической науки внесли концепции транзакционных издержек и прав собственности, впервые сформулированные на языке теоретической экономики в 1960-е годы Рональдом Коузом, а затем Оливером Уильямсоном и Арменом Алчианом, Гарольдом Демзецем и другими. В то же десятилетие такие авторы, как Джеймс Бьюкенен, Рональда Коуз, Гари Беккер и Ричард Познер, начали применять неоклассическую экономическую теорию к условиям, где нет рынка, в особенности к проблемам общественного выбора и для экономического анализа права. Вопросы коллективного действия были рассмотрены Кеннетом Эрроу, Манкуром Олсоном и другими авторами. Таким образом, поправляя и уточняя неоклассическую парад