&Crosfield и Guthries) в Британской Малайе (Jones 2000). Критически важным строительство транспортной и распределительной инфраструктуры становилось при открытии совершенно новых мировых рынков. В той степени, в которой недоступность рынков накладывала ограничения на развитие капиталистического предприятия, она преодолевалась.
Казалось бы, благодаря инвестициям многонациональных компаний появлялись большие возможности для преодоления разрыва между богатыми странами Атлантики и остальным миром. Этот разрыв наметился в XVIII веке, когда в Западной Европе и Северной Америке началась индустриализация, а остальной мир либо не смог к ней присоединиться, либо, как это было в случае с Индией и Китаем в XIX веке, превратился из гиганта ремесленного производства в поставщика сырья. Фактически использовать эти возможности не смог никто (за исключением малого числа стран) несмотря на постоянный рост ПИИ в период перед 1914 годом (см. гл. 2 настоящего тома).
Оказалось, что инвестиции многонациональных компаний приводят лишь к очень ограниченному переносу знаний в экономику незападных стран. Наибольший результат диффузия технологий приносила тогда, когда иностранные фирмы приходили в страны, уже имевшие институты, человеческий капитал и культуру предпринимательства, необходимые для того, чтобы впитать переносимые знания, значительная часть из которых не была явно сформулирована и не имела кодифицированной формы (см. гл. 4 настоящего тома). Поэтому, хотя в эпоху первой глобальной экономики многонациональные компании стали каналом для значительного трансфера технологий и организационных знаний от Соединенных Штатов к Западной Европе и от Западной Европы к Соединенным Штатам, в передаче знаний и умений от Запада к остальному миру они сыграли более скромную роль. В этом отношении деятельность многонациональных компаний можно рассматривать как одно из объяснений того, почему на Западе произошла конвергенция в области технологий и доходов, а между странами Запада и остальным миром такого сближения не случилось (см. гл. 16 первого тома).
Этому результату способствовала не только недостаточная способность стран – получателей инвестиций к их поглощению, но и стратегия и практика менеджмента многонациональных компаний. Основная часть ПИИ в развивающиеся страны направлялась в добычу природных ресурсов и сопутствующие ей услуги. Подобные инвестиции в сырье носили в высшей степени анклавный характер. Минералы, сырье и сельскохозяйственные товары, как правило, экспортировались, пройдя лишь минимальную переработку. Это означало, что прибавочная стоимость по большей части возникала на территории развитых экономик. Кроме того, иностранные фирмы в тот период выступали крупным работодателем. Однако высококвалифицированные рабочие места обычно занимали иностранцы. Местная рабочая сила обучалась лишь в той степени, в которой это было необходимо для выполнения неквалифицированной или полуквалифицированной работы (Headrick 1988). Находившаяся под французским контролем Компания Суэцкого канала, сначала занимавшаяся строительством этого сооружения, а затем, в 1854–1956 годах, его эксплуатацией, немало стимулировала развитие египетской экономики. И тем не менее вплоть до 1936 года египтяне привлекались почти исключительно к неквалифицированным работам (Piquet 2004).
Избранные для инвестирования отрасли и практики найма означали, что в странах с развивающейся экономикой организационные и технологические навыки, сопряженные с иностранными инвестициями, проникали гораздо хуже, чем в «продвинутые» государства. Безусловно, отдельным развивающимся странам, таким как Мексика в эпоху Порфирио Диаса, до Первой мировой войны удалось достичь значительного экономического роста благодаря иностранным фирмам, добывавшим там минеральное и иное сырье, а также строившим железные дороги и порты, которые обеспечивали их экспорту выход на зарубежные рынки (см. гл. 2 настоящего тома). Однако американские и британские фирмы в Мексике (за некоторым исключением) не были значимым каналом распространения технологий – в силу внушительных институциональных, социальных и культурных препятствий, затруднявших передачу технологий от развитых экономик (Beatty 2003, 2009).
Западные фирмы не только получали выгоду от распространения колониализма на территорию Азии и Африки, но и сами были частью этого процесса распространения формальных и неформальных империалистических практик. Так, например, в ходе опиумных войн с Китаем середины XIX века западные правительства активно поддерживали контрабандную деятельность таких фирм, как Jardine Matheson. В Западной Африке распространению формального колониального господства Великобритании предшествовала деятельность таких британских судоходных и торговых компаний, как Elder Dempster и Королевская Нигерская компания (Jones 2000).
Деятельность международных фирм не вела к преобразованию местных институтов, которые во многих случаях сдерживали экономический рост в незападных странах. Хотя теоретически они могли бы служить передаточным механизмом тех или иных элементов институциональной структуры своих родных стран, по большей части они лишь укрепляли локальные институты. Особенно наглядный в этом отношении пример дает концессионная система. Чтобы создать стимул к инвестированию в строительство шахт, железных дорог и т. п., в Латинской Америке и иных странах иностранным фирмам часто предоставляли большие, длительные и освобождавшие от налогов концессии. В результате западные компании превратились в одну из опор репрессивной политики правительств. Установилась прочная связь между западным капитализмом с одной стороны и диктаторскими и колониальными режимами – с другой.
Прекрасный пример того, как иностранные фирмы приводили не к ослаблению, а к укреплению институтов, сдерживающих экономический рост, дает Гватемала. Эта страна – одна из тех «банановых республик», которые создала бостонская United Fruit Company. С конца XIX века эта фирма выстроила бизнес по перевозке и сбыту бананов, который, в сущности, и сделал их товаром массового потребления в Соединенных Штатах. Задача контроля качества подтолкнула компанию к вертикальной интеграции и созданию собственных банановых плантаций. В Гватемале и других странах Центральной Америки United Fruit получила крупные земельные концессии и расчистила землю под плантации. Гватемальский диктатор Мануэль Эстрада Кабрера, правивший в 1898–1920 годах, предоставляя концессии United Fruit, рассчитывал, что она не только разовьет экспортную отрасль, но и будет инвестировать в модернизацию, в частности в строительство железных дорог, устройство телеграфных линий и иных объектов инфраструктуры.
Однако диктаторский гватемальский режим вообще не чтил принцип верховенства права, что во многом и объясняло первоначальную бедность этой страны. Итогом колониального владычества Испании стало то, что белое меньшинство владело большей частью земли, а большинство населения (потомки индейцев майя) оставалось необразованным и влачило нищенское и почти что рабское существование. Плантационное хозяйство United Fruit лишь усиливало неравенство и репрессивные практики, присущие социальным структурам Гватемалы, и тем самым вело к дальнейшей «консервации» страны. Компания помогала местному режиму и сама пользовалась стратегической поддержкой американского правительства. Когда в начале 1950-х годов демократическое правительство попыталось провести аграрную реформу, оно было свергнуто в результате переворота, инспирированного ЦРУ, и United Fruit восстановила собственность на земли (Bucheli 2005; Gleijeses 1991).
В результате гражданской войны в 1868 году в Японии к власти пришло правительство, которое разрушило до основания традиционные институты страны и заменило их структурами и законами, призванными стимулировать экономический рост. Япония эпохи Мэйдзи стала редким примером незападного государства, проявившего исключительную способность к впитыванию подобного рода иностранных знаний. Достичь этого результата в значительной степени позволила государственная политика (см. гл. 2 настоящего тома). Выгоду из институтов, введенных режимом Мэйдзи, извлекли предприниматели, создававшие свой бизнес в то время – например, Ятаро Ивасаки, основатель Mitsubishi, и Сакити Тоёда, производитель машин для текстильной промышленности (впоследствии на их основе стартовало автомобильное производство Toyota). Однако было бы неверно считать их успех исключительно результатом поддержки государства (в том числе финансовой). На самом деле Ятаро приходилось мириться с попытками правительства создать ему конкурентов в судоходной отрасли – специально для противодействия его бизнесу (Wray 1984; Yonekura and Shimizu 2010). Скорее, успех этих предпринимателей объяснялся тем, что они учились на примере зарубежных бизнесменов и фирм, с которыми им иногда приходилось сотрудничать, одновременно закладывая потенциал для победы над ними в конкурентной борьбе. Хотя объем ПИИ, поступавших в Японию, был невелик, необычайно большой объем знаний передавался фирмам, принадлежавшим местным собственникам, от таких многонациональных компаний, как Western Electric (Mason 1992; Wilkins 1990).
В более широкой перспективе перед Первой мировой войной западные деловые предприятия сыграли важную роль в сглаживании, пусть и далеко не полном, различий между культурами мира, что стало одним из наиболее значительных результатов глобализации. Феномен «кока-колонизации», о котором заговорили после 1945 года, не был чем-то совершенно новым: более ранние примеры того же рода обнаруживаются с конца XIX века, когда американская культура потребления стала распространяться по всему свету (Grazia 2005). Так, развитие международной индустрии красоты, к примеру, вносило единообразие в идеалы красоты, присущие разным культурам. До начала XIX века народы мира сильно различались по своим представлениям о гигиене, стандартам внешнего вида и способам соответствовать им. Однако современная индустрия красоты, появившаяся на Западе в XIX веке, а также выход на международную арену европейских и американских фирм превратили западные идеалы, нормы и традиционные способы достижения красоты в глобальный стандарт. В XIX веке такие предприниматели, как Харли Проктер из США и Томас Баррет и Уильям Левер из Великобритании, используя методы маркетинга и современные промышленные технологии, превратили мыло в продукт массового потребления, а также создали торговые марки, вызы