Многочисленные международные картели стремились к регулированию цен и уровня выпуска в глобальном масштабе. К началу 1930-х годов большая доля мировой торговли находилась под контролем подобного рода структур. В обрабатывающей промышленности в период с середины 1920-х годов и до конца Второй мировой войны мировой картель по производству ламп накаливания контролировал три четверти их мирового выпуска (Reich 1992). На рынках таких сырьевых товаров, как нефть, олово и чай, образовались обширные и устойчивые картели. Не слишком очевидно, какую роль в повествовании о глобальном капитализме должны играть эти организации. Хотя они и укладываются в историю об институтах, тормозивших в ту эпоху экономический рост, очевидно, что большинство картелей без сильной поддержки правительств не были бы способны контролировать рынки слишком долго и вскоре у них появлялись бы новые конкуренты. Важно, что зачастую в свертывании глобализации не было их вины. Во многих случаях они представляли собой скорее иную форму конкуренции, нежели полное уничтожение одного соперника другим. Иногда они выступали мощным механизмом передачи знаний и объектов интеллектуальной собственности между странами. Объединение в картель немецкой IG Farben и американской Standard Oil of New Jersey в 1930-е годы обеспечило распространение новых химических процессов на значительную территорию, и это был далеко не единственный пример широкого обмена патентами и знаниями внутри такого рода картелей (Fear 2008; Schroter 1988).
Несколько менее непосредственное участие глобальные фирмы принимали в развитии капитализма незападных стран, но и там они выступали в качестве важной ролевой модели для местных компаний, соперничали друг с другом в конкурентной борьбе, а иногда действовали и как партнеры. В этот период экономический рост современного типа в значительной степени обеспечивался местными предпринимателями, приступившими к созданию предприятий, способных конкурировать с западными фирмами – хотя большинство из них в то же время находилось в симбиотической связи с этими фирмами. Так, к примеру, после Первой мировой войны начался бурный рост индийского бизнеса. С маленьких полосок на западе и востоке страны современная промышленность перекинулась во многие другие регионы Индии. Во время войны Ганшьям Дас Бирла был первым представителем марвари (этнической группы, известной своими деловыми успехами), начавшим на постоянной основе осуществлять инвестиции в обрабатывающую промышленность. Его оскорблял расизм британцев, однако это не помешало ему учиться у них современным методам ведения бизнеса. Во время войны предприниматели-марвари и выходцы из других групп расширили свои вложения в обрабатывающую промышленность, иногда путем выкупа акций британских компаний. Индийские предприниматели вкладывали в новые отрасли, такие как сахароварение, изготовление бумаги, судоходство и химическое производство, а также бросили вызов британцам в джутовой и угледобывающей промышленности (Timburg 1978; Tripathi 2004).
Стремительный рост переживали и китайские предприятия современного типа. Часть из них развивалась в альянсе с западными фирмами, такими как British American Tobacco, которая сбывала свои сигареты не только через свою собственную организацию, но и через независимую китайскую фирму (Cox 2000). В период с 1914 по 1922 год объем производственных мощностей в текстильной промышленности также утроился и Китай стал самым быстро развивающимся производителем в мире. С середины 1920-х годов введение внешнеторговых бойкотов, ставшее выражением усиливавшегося китайского национализма, дало местному предпринимательству толчок к дальнейшему росту. Развитие этих предприятий приводило к появлению смешанных организационных форм, сочетавших западные и китайские практики ведения бизнеса (Chan 2006, 2010; Koll 2003; Zelin 2005). В отрасли фармацевтики и китайской медицины предприниматели проявили творческий подход к рекламным и сбытовым стратегиям, что позволило им выстроить бизнес не только в своей стране, но и в других регионах Юго-Восточной Азии (Cochran 2006).
Деловые предприятия после Второй мировой войны
Когда после окончания конфликта началось восстановление глобальной экономики, многонациональные компании внесли в этот процесс значительный вклад. Предприятия сферы услуг (управленческий консалтинг и реклама) а также гостиничного бизнеса и кинопроката выступали на международной арене важным проводником американских управленческих практик, ценностей и образа жизни (Quek 2012; West 1987). Разворачивая с конца 1950-х годов деятельность в глобальном масштабе, американские консалтинговые агентства, такие как McKinsey, одновременно формировали мировой рынок услуг и заполняли его. Они отбирали наилучшие управленческие практики в США и распространяли их на остальной мир – на первоначальном этапе в основном в Западную Европу, где они открывали свои отделения (Kipping 1999; McKenna 2006). Извлекая выгоду из существующей асимметрии информации, торговые компании выстраивали глобальные сети. Японские универсальные торговые компании (яп. сого сёся[83]), несмотря на попытки союзников после Второй мировой войны расформировать их, выжили и превратились в главный двигатель иностранной торговли и ПИИ Японии (Yonekawa 1990).
Европейские торговые компании с долгой историей, многие из которых перенесли полное разорение в период войны, также были восстановлены или воссозданы заново. Например, Jardine Matheson и Swire потеряли существенную часть своих активов в Китае после революции 1949 года. Однако они сумели развить новый бизнес в британском Гонконге и других частях региона, создав там порты, верфи, судоходные и авиационные компании и наладив их деятельность. Развитие группой Swire авиакомпании Cathay Pacific привело к появлению к 1960-м годам сильной авиационной инфраструктуры, способствовавшей экономической интеграции региона и связавшей Азию с Европой и Австралией (Jones 2000). Принадлежавшая Unilever Объединенная Африканская компания в Западной Африке перешла от торговли сырьем к созданию бизнеса в обрабатывающей промышленности, транспортировке товаров и розничной торговле. ОАК разрослась до крупнейшего делового предприятия в послевоенной Западной Африке и стала первопроходцем в сфере обрабатывающей промышленности региона (Jones 2005b; Fieldhouse 1994).
Особенно важную роль в послевоенном экономическом подъеме играли судоходные компании. Морской транспорт отвечал за львиную долю международной торговли, в том числе топливом, сырьем и продовольствием, нужным западному миру и Японии. Новое поколение греческих судовладельцев под предводительством Аристотеля Онассиса и Ставроса Ниархоса основало ряд новых компаний в сфере крупнотоннажных морских перевозок, воспользовавшись выгодами, которые создавала разница регулятивных режимов между различными государствами, – в частности, выбирая, под каким флагом регистрировать свои судна. Используя такие финансовые инновации, как кредитование под залог морского чартера (charter)[84], эти компании осуществляли строительство танкеров большой грузоподъемности для перевозки нефти, являвшейся главным источником топлива для послевоенного экономического роста. Доля греческих грузовых компаний в мировых морских грузоперевозках выросла с 3 % в 1949 году до 15 % в 1973 году (Harlaftis 1993).
Также возросло значение международных банков (Jones 1993). Британским и американским кредитным организациям, осуществлявшим заграничные операции, таким как Банк Лондона и Южной Америки и Citibank соответственно, удалось воспользоваться либеральной политикой Банка Англии в отношении рынка иностранной валюты, проводившейся им в конце 1950-х годов. В результате образовался лондонской рынок евродолларов, давший богатый источник финансирования для глобального капитализма. После Великой депрессии, стремясь поддерживать стабильность, правительства постарались поставить под жесткий контроль свои финансовые рынки и установили между ними перегородки в виде контроля над движением валюты. Вскоре образовались новые нерегулируемые рынки евровалюты и еврооблигаций, куда с регулируемых национальных рынков постепенно перемещалась все большая доля посреднических финансовых операций. Эти новые финансовые рынки имели глобальный охват, хотя физически располагались в небольшом числе центров во главе с Лондоном. Размещались они и офшорных зонах, куда их притягивал не размер внутреннего рынка, а сочетание регулятивных и фискальных условий, а также политической стабильности (Jones 1992; Michie 1992; Roberts 1994; Schenk 2001, 2011).
Коммерческие и инвестиционные банки на новых еврорынках создавали все большее число инновационных финансовых продуктов, пользуясь сначала негласной, а затем и открытой поддержкой британского и американского правительства (Helleiner 1994). Банкиры, создавая эти рынки, подрывали стратегию правительств, желавших тщательно регулировать финансовые операции. В некоторых случаях (например, с британским торговым банком Warburg) они руководствовались нескрываемыми политическими и экономическими амбициями – разрушить национальный суверенитет государств и ускорить европейскую интеграцию (Ferguson 2009).
Сосредоточение международных финансовых рынков в небольшом числе географических точек отражало более общую тенденцию послевоенного десятилетия – деловая жизнь концентрировалась в определенном наборе городов и регионов. Причиной тому стали преимущества, вытекавшие из географической близости и создания агломераций. Хотя кластеризация всегда была характерна для мировой экономики, увеличение важности производства знания и работников, занятых в этом производстве, усилило эту тенденцию. Хороший пример – возникновение в 1950-х и 1960-х годах Силиконовой долины. Уникальное сочетание технологических навыков, образовательных институтов и венчурного капитала в этом кластере привело к созданию множества предпринимательских фирм, занявших господствующее положение во многих сегментах информационно-коммуникационной отрасли вплоть д