Исходя из этих соображений, можно сделать вывод, что крупные пирамидальные бизнес-группы способны повышать эффективность по крайней мере в некоторых условиях и на некоторых фазах экономического развития. Возможно, сегодняшние экономики с высоким доходом обязательно должны были пройти через эпоху олигархии, деятельности баронов-разбойников и т. п., как через своеобразный обряд инициации в статус развитой страны.
Инсайдеры и аутсайдеры
Историческое значение бизнес-групп приводит в замешательство исследователей в сфере корпоративного управления, по логике которых пирамидальные структуры должны были бы страдать от тяжелых агентских проблем (Berle and Means 1932; Bebchuk, Kraaakman, and Triantis 2000). Согласно микроэкономической теории эффективное распределение ресурсов является результатом максимизации фирмами своей стоимости, в частности ожидаемой приведенной стоимости будущих прибылей. Однако во главе фирм стоят топ-менеджеры, которые удовлетворяют собственные потребности. Агентские проблемы возникают в том случае, если эти топ-менеджеры, вместо того чтобы действовать как верные слуги владельцев фирмы (принципала), думают прежде всего о своих прибылях (Jensen and Meckling 1976). На эмпирическом материале показано, что такие проблемы оказывают эффект первого порядка на доходность от капитала. Считается, что желание минимизировать издержки, вызванные агентскими проблемами, лежит в основе решений о слияниях, изъятии инвестиций и в целом о принятии той или иной модели организации бизнеса (Shleifer and Vishny 1997)[94]. Ввиду этого повсеместность бизнес-групп и их историческая устойчивость требуют объяснения.
Ниже следует короткий обзор вопроса о том, почему пирамидальные бизнес-группы, на первый взгляд, должны усиливать агентские проблемы. Сделав этот обзор, мы обратимся к объяснению причин их распространенности и устойчивости.
Агентские проблемы (Jensen and Meckling 1976) вырастают из внутреннего противоречия, существующего в микроэкономике: с одной стороны, считается, что индивиды максимизируют свои доходы, с другой – что фирмы максимизируют свою прибыль. Однако генеральный директор фирмы – это такой же индивид, который, руководя фирмой, вполне вероятно, также преследует свои цели. Чем более серьезные агентские проблемы имеет фирма, тем дешевле ей придется продавать свои акции сторонним инвесторам при первичном размещении – этот дисконт называется агентскими издержками. Значительная часть недавних работ ошибочно утверждает, что агентские издержки приводят к изъятию богатств у внешних инвесторов инсайдерами. На самом деле, если рынок акций эффективен, то вследствие агентских проблем стоимость акций фирмы при первоначальном размещении снижается до уровня, отражающего последствия поведения инсайдеров. Внешние инвесторы приобретают акции по низким ценам и (в среднем) получают доходность, равную ожидаемой. Социальные издержки агентских проблем заключаются не в лишении акционеров части их богатства, а в занижении прибыли предпринимателей от открытия новых фирм и продажи их акций на IPO, то есть в фазах цикла венчурного капитала, который Гомперс и Лернер (Gompers and Lerner 2006) рассматривают как важнейший механизм финансирования непрерывных инноваций. Более высокие агентские издержки означают, что, при прочих равных условиях, открытие новых фирм и размещение их акций на бирже приносит предпринимателям меньшие доходы.
Обширная научная литература о корпоративном управлении (Shleifer and Vishny 1997) посвящена изучению влияния, которое законы, регулирование, устав корпорации и т. д. оказывают на агентские проблемы. Сосредоточение внимания на уровне корпорации оправданно в случае Великобритании и Соединенных Штатов, где бизнесом действительно руководят председатели правления и советы директоров, однако такой подход увел бы теории далеко от реальности в случае с другими странами, где важные решения принимаются на уровне бизнес-группы. Управление ею, хотя очевидным образом и связано с руководством корпорацией, поднимает новые и ранее не изученные темы (Morck 2011)[95].
Во-первых, разделение собственности и контроля, лежащее в основе агентских проблем, в пирамидальных бизнес-группах выражено чрезвычайно резко. Семья контролирует фирму, находящуюся на вершине пирамиды, и, как правило, также имеет в собственности значительную ее долю. Любое решение, приводящее к неэффективному размещению ресурсов семейной фирмы, напрямую сокращает состояние «династии» и поэтому, скорее всего, не будет допускаться. В то же время от судьбы отдельных фирм на более низких ступенях благосостояние семьи зависит лишь в очень малой мере. Возьмем в качестве примера фирму Imperial Windsor, входившую в 1990-е годы в одну из канадских бизнес-групп (Morck, Stangeland, and Yeung 2000). Корпорация Broncorp Inc., принадлежавшая семье Бронфманов, контролировала корпорацию HIL с помощью 19,6-процентного пакета акций. Под контролем HIL находилось 97 % Edper Resources, которому, в свою очередь, принадлежало 60 % Brascan Holdings, который контролировал 5,1 % Brascan, который контролировал 49,9 % Braspower Holdings, который контролировал 49,3 % Great Lakes Power Inc, который контролировал 100 % First Toronto Investments, который контролировал 25 % Trilon Holdings, который контролировал 64,5 % Trilon Financial, который контролировал 41,4 % Gentra, который контролировал 31,9 % Imperial Windsor Group. Если перемножить все доли в акционерном капитале, то можно прийти к такому выводу: падение стоимости Imperial Windsor на один миллион долларов означало бы для семейства, его контролировавшего, потери в 300 долларов. Если предположить, что все остальные акции в каждой из фирм цепочки принадлежат сторонним инвесторам, то Imperial Windsor на 99,97 % финансируется за счет публичных акционеров и лишь на 0,03 % – за счет средств самой семьи. Это означает, что собственность и контроль разделены в данном случае так же сильно, как в компании с распыленным владением, где у топ-менеджмента в собственности находится 0,03 % акций.
Если бы семья, имеющая контроль над бизнес-группой, или менеджеры фирмы потратили бы дополнительный миллион долларов из средств фирмы на покупку ненужных самолетов, оцениваемых ими свыше 300 долларов, выгода для инсайдеров возросла бы, а стоимость фирмы упала. Если бы речь шла о компании с рассеянным владением и ее менеджмент зашел бы в своих действиях слишком далеко, то снижение стоимости акций компании подтолкнуло бы инвесторов к недружественному поглощению. Они бы заменили прежний топ-менеджмент руководителями, несколько менее склонными наслаждаться жизнью. Фирма, входящая в семейную бизнес-группу, однако, не сталкивается с подобным риском. Деловая семья, контролирующая верхнюю фирму пирамиды, контролирует всю цепочку фирм посредством контроля над их материнскими структурами, затем материнскими структурами этих структур и т. д. До тех пор пока менеджмент и директора на всех уровнях управления служат интересам семьи, ее контролирующей, их положению ничто не угрожает – их интересы и интересы семьи тесно переплетены. Даже если глава семейства впадет в маразм или коррумпируется, его ставленников на высших постах компаний, входящих в группу, как и его самого, не смогут сместить ни внешние захватчики, ни восставшие акционеры, ни институциональный инвестор. В действительности во многих странах институциональные инвесторы сами включены в ту или иную пирамидальную бизнес-группу.
В Америке и Британии, экономика которых в настоящее время состоит из обособленных фирм и свободна от бизнес-групп, фирмы с рассеянной структурой владения страдают от агентских проблем, связанных с расходованием инсайдерами денег публичных акционеров, а фирмы с высоко концентрированным владением – от агентских проблем, связанных с деятельностью «окопавшихся» инсайдеров (entrenched insiders) (Morck, Shleifer, and Vishny 1988; Stulz 1988). Фирмы, входящие в пирамидальные группы, сталкиваются с обеими проблемами одновременно[96].
Кроме того, в пирамидальных структурах возникает третья разновидность агентских проблем, получившая название «туннелирования» (Johnson, López-de-Silanes, and Shleifer 2000): средства из фирм, находящихся на более низких уровнях пирамидальной группы, выводятся на более высокие, чтобы тем самым увеличить личное состояние семьи и усилить ее контроль над группой. Как правило, это делается с помощью трансфертного ценообразования, то есть осуществления транзакций между корпорациями одной группы по нерыночным ценам (та же схема применяется международными компаниями, чтобы перераспределять налогооблагаемые доходы от одной страны к другой[97].
Олигархи и батраки
Сравнительные межстрановые исследования указывают на корреляцию между степенью преобладания бизнес-групп под семейным контролем и несовершенством институтов самого разного рода. Неэффективность в затратах капитала, труда и на рынках продукции, плохая инфраструктура транспорта, коммуникаций, энерго- и водоснабжения, низкое качество государственного образования, злоупотребляющее интервенциями правительство, высокое неравенство и низкий уровень доходов – все эти явления коррелируют с высоким влиянием в экономике семейных бизнес-групп (Fogel 2006).
Однако такое положение дела не просто повторяет ситуацию на исторически ранних этапах стремительного процесса развития (когда сначала действуют бизнес-группы, а потом, по достижении индустриальной зрелости, бизнес приобретает более атомистический характер). Общий вывод состоит в том, что преобладание в экономике бизнес-групп под контролем старых династий бизнесменов коррелирует с более медленным, а не более быстрым ростом (Fogel 2006; Morck, Stangeland, and Yeung 2000)[98]. На первый взгляд это кажется парадоксальным: именно фирмы, входящие в семейные бизнес-группы, имеют в развивающихся странах наиболее сильные экономические показатели (Khanna and Yafeh 2007), так что следовало бы ожидать, что для экономики их влияние будет более благотворным. Это вполне возможно – однако не все, что хорошо для Tata Motors, обязательно хорошо для Индии. Чтобы понять причину данного явления, нужно обратиться к нескольким примерам.
Исследования, посвященные странам, которые, кажется, навсегда застряли в состоянии развивающейся экономики, обнаруживают, что господствующие позиции там занимают семейные бизнес-группы, отличающиеся большим долголетием и устойчивостью. Хотя на протяжении индийской истории неоднократно возникали и исчезали новые, меньшие по размерам бизнес-группы, группы семей Бирла и Тата сохраняли господство в экономике со времен британского господства и на протяжении всей истории Индии как независимой страны (Khanna and Palepu 2005). Лишь в последние несколько лет их дуумвирату бросила вызов третья группа. Примерно одна треть крупных бизнес-групп в Аргентине находится под контролем у сыновей их основателей, еще одна треть контролируется внуками их основателей, а оставшуюся треть контролируют правнуки основателей (Fracchia, Mesquita, and Quiroga 2011). Еще одна группа межстрановых сравнительных исследований показывает: стремительный экономический рост испытывают страны, где господствуют бизнес-группы во главе с магнатами, которые самостоятельно выбились в люди. Там, где господствуют бизнес-группы, принадлежащие старым династиям бизнесменов или контролируемые политическими лидерами (Morck, Stangeland, and Yeung 2000), экономика растет гораздо медленней. Само собой, в беднейших странах мира отсутствует рынок акций, а потому и бизнес-группы.
Исходя из этих свидетельств, можно заключить, что для стран существует угроза попасть в «ловушку среднего уровня дохода»: то есть устойчивую ситуацию, когда горстка крупных бизнес-групп будет в течение долгого времени господствовать в экономике со слаборазвитыми институтами и, защищая свое господство, препятствовать дальнейшему развитию институтов. Последнее становится возможным благодаря захвату контроля над регуляторами или даже целыми правительствами или над банками страны и, таким образом, перекрытию доступа к капиталу новым потенциальным участникам (Rajan and Zingales 2003, 2004). Если бизнес-группы получают доход прежде всего за счет административной ренты, то деловая статистика (например, показывающая, что эти фирмы превосходят независимые по уровню прибылей) не может служить доказательством эффективного менеджмента. Наоборот, в таком случае высокие прибыли бизнес-групп могут создавать большие отрицательные внешние эффекты для остальной экономики (Morck, Wolfenzon, and Yeung 2005)[99]. Таким образом, из того, что фирмы российских олигархов имеют наилучшие экономические показатели в стране, еще не вытекает (Guriev and Rachinsky 2005), что олигархам нужно позволить захватить контроль над еще большим числом компаний.
Баронов-разбойников, олигархов и других подобных им персонажей принято беспощадно ругать за экономические проблемы их стран. Тогда как литература по корпоративному управлению делает акцент на агентских проблемах, связанных с пирамидами, литература по истории отдельных стран подчеркивает проблемы более широкого плана. Преобладание небольшого числа крупных пирамидальных групп вызывает политэкономические проблемы более общего свойства. Там, где сектор большого бизнеса в значительной степени состоит из громадных бизнес-групп, распределение капитала между отраслями больше определяют предпочтения контролирующего акционера, а не силы рынка. Это обстоятельство может повышать эффективность, если контролирующий акционер располагает наилучшей информацией, мудростью оценок и надлежащими стимулами. Но, с другой стороны, это может приводить к ужасным ошибкам в распределении ресурсов.
Считается, что для устойчивого долгосрочного роста необходимо созидательное разрушение, в процессе которого постоянно возникают инновационные, высокопроизводительные стартапы, занимая место давно состоявшихся фирм с низкой производительностью. Кинг и Левайн (King and Levine 1993) показывают, что созидательное разрушение предполагает развитие финансового сектора, поскольку творческие предприниматели, с их потенциально подрывными идеями, скорее всего, не смогут получить финансирование у действующих крупных фирм или бизнес-групп, находящихся под угрозой разрушения. Те, у кого в руках богатство и власть, стремятся сохранить статус-кво. Действительно, для них лучше отвлекать ресурсы на проекты с низкой доходностью, но в пределах уже состоявшихся фирм, чем на гораздо более прибыльные, но рискованные проекты, контроль над которыми будут иметь посторонние люди (Almeida and Wolfenzon 2006). Руководствуясь схожими рассуждениями, группы не стремятся финансировать фирмы, которые могут составить конкуренцию входящим в них компаниям. Это порождает скрытую картелизацию, несмотря на видимость конкуренции многочисленных корпораций (Morck, Wolfenzon, and Yeung 2005). Таким образом, для стран, в которых господствуют крупные бизнес-группы, жизненно важным средством повышения производительности является осторожное внедрение иностранных инноваций старыми фирмами, а фактором, обеспечивающим ценовую конкуренцию, – открытость во внешней торговле. Превосходство компаний, входящих в бизнес-группу, в репутации, информации и координации, которое позволяет им в условиях слабых институтов вести бизнес с более низкими транзакционными издержками, имеет оборотную сторону. Благодаря этому превосходству акционеры, контролирующие группы, могут оказывать влияние на государственных чиновников. Именно поэтому экономические преимущества бизнес-групп достигаются отчасти за счет извлечения административной ренты, а не за счет более эффективного размещения ресурсов (Morck and Yeung 2004). Если сформулировать основную мысль в более общем виде: когда от слишком малого числа людей зависит слишком многое, одно ошибочное суждение отца семейства способно обернуться макроэкономическим кризисом.
Комиссары и спецы
Считается, что централизованное планирование является одной из функций правительства. Пауль Розенштейн-Родан (Rosenstein-Rodan 1943), один из самых влиятельных экономистов XX века, утверждал, что «проблема экономической недоразвитости» вырастает из сложностей в сфере финансирования и координации. В современной рыночной экономике простое, но одновременно критическое важное условие, без которого не может действовать ни одна фирма, – это наличие вокруг нее достаточно плотной среды из других компаний. Благодаря этой среде обеспечивается конкурентный уровень цен на продукцию и на дополнительные товары. Еще одно условие – это существование инфраструктуры общественных благ. Когда страна с неразвитой капиталистической экономикой начинает стремительно двигаться вперед, многие компоненты этой среды отсутствуют. Заполнение лакун несет потенциальные выгоды для остальной экономики, однако фирмам-первопроходцам не так легко воспользоваться этими выгодами. В самом деле, проблема вымогательства (hold-up problem) способна стать серьезным препятствием на пути у тех, кто делает первый ход, и задержать развитие экономики. Чтобы преодолеть затруднения такого рода, Розенштейн-Родан предлагал политику «большого толчка» – руководство промышленностью со стороны государства, финансируемое за счет иностранной помощи, при которой крупные государственные предприятия координируют развитие всех секторов экономики. Лишь «большой толчок» под руководством государства, по его мнению, позволяет справиться с многочисленными проблемами (вымогательство, внешние факторы, неразвитость инфраструктуры), которые препятствуют частным инвестициям и обрекают бедные страны на вечное состояние низкоуровневого равновесия.
Постановка проблемы Розенштейн-Роданом по-прежнему признается учеными и служит отправной точкой для всей экономики развития как научной дисциплины (Murphy, Shleifer, and Vishny 1989). От данного им решения сохранилось, однако, не слишком много. Качество работы правительства может так же сильно ухудшаться, если страна – получатель помощи попадает в ловушку иностранной помощи (Sachs and Warner 2001), как и в том случае, когда она попадает в более известный тип ловушки – ловушку природных ресурсов (Djankov, Montalvo, and Reynal-Querol 2008; Easterly 2006). Точно так же, как рента от обильных природных ресурсов позволяет политикам наполнять бюджет, не уделяя практически никакого внимания развитию реальной экономики, так же и вливания иностранной помощи позволяют политикам заботиться лишь о том, как угодить донорам. В обоих случаях подлинное развитие для политической элиты как минимум необязательно, а может даже и нежелательно из-за опасности, что слишком большую власть могут приобрести владельцы новых инновационных предприятий. Масштабная промышленная политика под руководством государства дискредитировала себя еще сильнее (Ades and di Tella 1997). Сегодня большинство экономистов признают, что в развивающихся странах первостепенное значение имеют такие проблемы, как извлечение административной ренты (Krueger 1974), пленение экономики регулирующими органами (Stigler 1971) и коррупция (Shleifer and Vishny 1993). В то же время мало какой вид политики чреват этими проблемами в такой же большой степени, как политика «большого толчка» под руководством государства, описанная Розенштейн-Роданом.
В 1950-е и 1960-е годы Розенштейн-Родан и его студенты из Лондонской школы экономики предприняли множество попыток провести индустриализацию «большого толчка» в различных странах Африки, арабского мира и Азии, недавно получивших независимость. Им даже удалось найти себе последователей в странах Латинской Америки, которые получили независимость уже давно, но переживали экономический застой. Спустя полвека большинство стран, опробовавших на себе указанный рецепт, продолжают прозябать в нищете, изнемогая от безудержной коррупции, погони за рентой и тирании элит. Горстка азиатских экономик, которым в конце XX века удалось успешно развиться до состояния стран с высоким уровнем дохода, – Гонконг, Малайзия, Тайвань и Южная Корея, – доверили свою экономику могущественным магнатам и династиям бизнесменов, чье состояние было привязано к развитию их стран, а не центральным плановым органам, о которых писал Розенштейн-Родан. Ошибка экономиста заключалась в том, что он не предвидел возникновения таких явлений, как рентоориентированное поведение, удушение экономики регулирующими органами и других ошибок государства. То же самое, впрочем, можно сказать о всех представителях основного течения экономической науки той эпохи.
Розенштейн-Родан (Rosenstein-Rodan 1943) считал, что государственный контроль необходим, поскольку в финансовых решениях отдельных корпораций нет согласованности:
Финансовые рынки и институты не годятся для решения задачи индустриализации целой страны. Они оперируют в слишком малых масштабах и не учитывают внешних эффектов. Они занимаются предоставлением капитала лишь отдельным фирмам <….> Они никогда не применяли схему плановой индустриализации, которая позволила бы единовременно спланировать развитие нескольких взаимодополняющих отраслей.
Розенштейн-Родан более или менее точно поставил диагноз, однако ошибался с лечением. Крупные пирамидальные бизнес-группы вполне способны «единовременно спланировать развитие нескольких взаимодополняющих отраслей». На самом деле их первоочередная функция как раз в том, чтобы интернализировать сетевые внешние эффекты, преодолеть проблему вымогательства и силами частного сектора обеспечить общественные блага. То есть они выполняют именно ту функцию, которую Розенштейн-Родан приписывает государству. В качестве примера успешного «большого толчка» под руководством государства чаще всего приводят развитие Японии (см., например: Ohkawa and Rosovsky 1973). Однако экономика Японии прочно встала на ноги лишь после того, как за дело взялись дзайбацу (Morck and Nakamura 2007). В 1970-е годы правительство Южной Кореи почти перестало напрямую вмешиваться в экономику (за исключением секторов, связанных с военными поставками), а в 1980-е годы взяло курс на откровенно неолиберальную политику (Lim and Morck 2013). С конца 1970-х годов и в течение 1980-х годов Южная Корея поднялась в своем статусе из третьего мира в первый. Даже в 1960-е годы, в период, когда вмешательство правительства в экономику чувствовалось, пожалуй, наиболее сильно, выделение субсидий было привязано к успехам на экспортных рынках (см. гл. 4 настоящего тома). По всей видимости, и на первых этапах истории, и сегодня в стремительно развивающихся экономиках, бизнес-группы выполняли функцию частного планового органа, заменяя собой централизованное государственное планирование.
Не до конца очевидно, насколько такой вывод верен по отношению к Китаю. Практически все крупные китайские фирмы, классифицируемые правительством как частные, в действительности входят в пирамидальные группы, над которыми возвышаются государственные предприятия, а не семейства бизнесменов. Подобные структуры занимали видное место в фашистской Италии (Aganin and Volpin 2005). Тем не менее под маской государственного контроля, возможно, скрывается контроль могущественных семейств «царьков» – прямых потомков коммунистических революционеров, основавших КНР. В исследовании Bloomberg отражены позиции, которые в рейтинге владельцев крупнейших государственных предприятий занимают 103 потомка «восьми бессмертных руководителей»[100] (все они к настоящему моменту мертвы и причислены к коммунистическому пантеону выдающихся революционных деятелей). На основе этих данных авторы заключают (Osteretal 2012):
Двадцать шесть потомков «бессмертных» возглавляют государственные компании, господствующие в экономике, либо занимают в них высшие посты <….> Тройка наиболее могущественных наследников – Ван Цзюнь, сын генерала Ван Чжэня, Хэ Пин, зять Дэна Сяопина, и Чэнь Юнь, сын властелина экономической политики при Мао, – либо возглавляли в прошлом, либо продолжают возглавлять государственные компании с совокупной стоимостью активов примерно в 1,6 трлн долларов (по состоянию на 2011 год). Эта сумма превышает одну пятую годового выпуска Китая.
Контролирующие акционеры подобных бизнес-групп – это аналоги советских центральных плановых органов в рамках свободного рынка. Координируя инвестиции в большом и разнообразном наборе секторов экономики, контролируя все важнейшие решения и перераспределяя средства от одних подконтрольных фирм к другим, они, по крайней мере теоретически, осуществляют интернализацию внешних эффектов, преодолевают проблемы вымогательства и даже производят общественные блага частными средствами (Morck 2009). Однако в отличие от центральных плановых органов советского образца, магнаты, стоявшие у руля успешного развития Канады, Японии, Южной Кореи и Швеции (возможно, также и Китая), в качестве инструмента использовали рынки и публичный акционерный капитал, между делом сколачивая личное состояние. Необходимые стимулы, таким образом, обеспечивались.
Морк и Накамура (Morck and Nakamura 2007) приводят свидетельства, что таким образом в эпоху быстрого роста Японии конца XIX – начала XX века действовали семейства, владевшие дзайбацу. У крупнейших бизнес-групп в Турции есть свои частные университеты – такого рода инвестиции делаются прибыльными, возможно, потому, что по окончании университета выпускники с очень высокой долей вероятности устроятся на работу в одну из компаний той же группы (выбор у них невелик).
В замечательном по своей полноте изложении того, как естественный ход событий может привести бизнес-группу к организации «большого толчка» в целом ряде секторов, Ку Ча Кьюн, директор корейской пирамидальной группы LG, объясняет, почему бизнес-группы способны найти решение многочисленным проблемам координации, перечисленным Розенштейн-Роданом (Kim 2011):
В конце 1940-х годов мой отец и я открыли фабрику по изготовлению косметического крема. В то время ни одна компания не могла предложить нам пластиковых крышек для баночек с кремом нужного качества, и нам пришлось открыть бизнес по производству пластика. Производства одних пластиковых крышек было мало для загрузки завода по литью пластика, поэтому мы расширили ассортимент за счет расчесок, зубных щеток и коробочек для мыла. Бизнес по пластику привел нас к производству лопастей для электровентиляторов и телефонных коробок, а это, в свою очередь, привело нас к изготовлению электронных приборов и телекоммуникационного оборудования. Также бизнес по производству пластика привел нас к нефтепереработке, для которой потребовалась компания, осуществляющая танкерные перевозки. Одной только нефтеперерабатывающей компании приходилось выплачивать страховые премии размером в более чем половину совокупной выручки крупнейшей страховой компании в Корее. В результате мы открыли страховую компанию. Этот естественный постепенный процесс эволюции от одного вида бизнеса к другим, связанным с ним, привел к образованию корпорации LG в том виде, в котором мы знаем ее сегодня.