4 году и образование правительства Народного фронта в 1936 году. Если проанализировать хронологию притока капитала в США, а также оттока из Швейцарии в Америку, можно убедиться, что своего пика они достигали, прежде всего, в периоды политических и экономических кризисов во Франции (сентябрь 1936 года, ноябрь 1936 года, февраль 1937 года). Чуть меньшие всплески совпадали по времени с политическими кризисами в Германии (еврейские погромы ноября 1938 года в Германии, вторжение в Чехословакию в марте 1939 года) (Wilkins 1999) – Приливы и отливы спекулятивного капитала создавали опасность двоякого рода: во-первых, для банков, которые хранили депозиты, во-вторых – для Национального банка Швейцарии, которому приходилось обменивать франки на иностранную валюту.
Сначала центральные банки избрали наиболее очевидную тактику – напрочь отрицать возможность изменения паритета. Свою уязвимость ощутили даже самые сильные страны (Straumann 2010) – Когда в сентябре 1931 года разразился кризис стерлинговой зоны, швейцарский франк казался относительно надежным вложением, а наибольший урон от спекулятивных атак против оставшихся участников золотого стандарта понесли Соединенные Штаты и Франция. Со временем становилось все ясней, что краткосрочные депозиты, наполнившие швейцарскую финансовую систему в годы кризиса, не обязательно имели своим конечным пунктом Швейцарию и что их отток способен ослабить банковскую систему и валюту или, иными словами, спровоцировать точно такой же двойной банковсковалютный кризис, который в 1931 году поразил Центральную Европу. Толчком к бегству капитала могло послужить беспокойство относительно политической ситуации в Европе, но в равной мере его могло вызвать и беспокойство относительно того, насколько политика Швейцарии стабильна и заслуживает доверия. Лица, проводившие экономическую политику, осознавали, насколько они ограничены в выборе действий: положение становилось все более шатким и любой их шаг содержал опасность дестабилизации вместо укрепления стабильности.
Эра Бреттон-Вудса
Закладывая в 1944–1945 годах основы нового послевоенного порядка, союзные державы хотели учесть уроки бедствий межвоенного периода. Стоявшую перед ними проблему коллективного выбора можно сформулировать как «трилемму», которая позднее была сформулирована в явном виде. Она гласит, что невозможно одновременно иметь свободное движение капитала, независимую денежную политику и фиксированный валютный курс. У требования контроля над национальной денежной политикой была мощная политическая поддержка. Предсказуемость валютного курса считалась фактором, благоприятствующим торговле, тогда как девальвационная гонка 1930-х годов считалась одной из причин усугубления торговых войн. С другой стороны, движение капитала в понимании архитекторов нового глобального порядка не имело в себе ничего привлекательного.
После войны оформился новый консенсус относительно истоков Великой депрессии. Раньше, в литературе 1930-х годов, главной ее причиной считалась либо неравномерность в распределении золотых запасов и «стерилизующая» политика Банка Англии и Федеральной резервной системы, либо, в другой версии, будто бы чрезмерная инфляция 1920-х годов, либо недостатки экономической структуры в главных индустриальных центрах. После войны в фокусе внимания оказался механизм распространения депрессии. Экономисты решили, что к катастрофе привели большие потоки краткосрочного капитала. Считалось, что эти потоки лишили государства возможности проводить стабильную денежную политику, угрожали устойчивости валютных курсов и делали бюджетную стабилизацию контрпродуктивной.
Представление о том, что источником всех бед межвоенной экономики было движение капитала, высказали в 1930-е годы экономисты Лиги наций. Наиболее влиятельное научное обоснование оно нашло в работе Рагнара Нурксе «Международный валютный опыт» (1944). Его подход пришелся по душе Кейнсу, который не переставал выражать скепсис относительно выгод от экспорта и импорта капитала. Мнение о том, что важнейшей проблемой международного периода было бегство капитала, Кейнс разделял полностью:
Ни одна страна в будущем не сможет чувствовать себя в безопасности, пока будет допускать бегство капитала вне зависимости от того, вызвано оно политическими причинами, желанием уклониться от налогов или предчувствием скорой эмиграции его владельца. В равной мере ни одна страна не сможет без риска для себя принимать беглые фонды. По существу, они представляют собой нежелательный импорт капитала, который, однако, не может стать безопасным источником основного капитала (Horsefield 1986: iii, 31; Moggridge 1992).
Правда, добавлял Кейнс, новые меры контроля, способные превратиться в «непреходящий признак послевоенной системы», не должны положить конец «эре международных инвестиций». Но в то же время на государственном уровне и в международных соглашениях надлежит определить (в соответствии с национальными приоритетами), какие инвестиции относятся к желательным, а какие – представляют собой нежелательное перемещение капитала. Такую точку зрения разделяли и многие американцы.
В основе Бреттон-Вудского плана лежало согласие всех стран о том, что контроль над движением капитала необходим и должен стать «непреходящим признаком» послевоенной системы (Horsefield 1986: iii, 13). Общая дефляция времен Великой депрессии имела настолько тяжелые последствия, что разработка механизмов, которые позволили бы не допустить ее повторения, была центральной задачей послевоенной институциональной модели. Для решения прежде всего этой проблемы и был создан Международный валютный фонд (МВФ). Средства МВФ предназначались для сглаживания процессов корректировки в странах с дефицитом. Однако в уставе организации содержался также пункт о «дефицитных валютах», согласно которому любая страна с хроническим профицитом должна была принимать меры для его ликвидации. Подобный расчет, однако, был характерен не только для глобальных соглашений. Римский договор 1957 года, заложивший основу для Европейского экономического сообщества, также содержал статью 104, в которой говорилось:
Каждое государство-участник должно проводить экономическую политику, необходимую для обеспечения равновесия его суммарного платежного баланса, а также для поддержания доверия к своей валюте, в то же время обеспечивая высокий уровень занятости и стабильность уровня цен.
Тем не менее реализовать на практике задуманные институциональные механизмы, которые обеспечили бы изменение политики государств и корректировку ими внешних профицитов, оказалось сложно. Пункт о «дефицитной валюте» ни разу не был применен. Его реализация сразу после окончания войны потребовала бы действий, невыгодных США, которые были крупнейшим пайщиком МВФ и, несомненно, наиболее могущественной страной в мире. В 1980-е годы МВФ адресовал Швеции и Корее постановление о том, что их валюта недооценена. Однако он ни разу этого не делал по отношению к главным экономикам, находившимся в 1970-е и 1980-е годы в центре дискуссий о корректировке внешних балансов, – Германии и Японии.
Когда с наступлением второй волны глобализации возобновилось глобальное движение капитала, то хронологический порядок, в котором оживлялись составные части этих потоков, был обратным по сравнению с эпохой первой глобализации XIX века.
Первым оживился государственный кредит в рамках плана Маршалла и других государственных программ восстановления экономики. Первой частной формой движения капитала, которая приобрела значение после Второй мировой войны, стали ПИИ. Они сопровождались перемещением крупных потоков умений, технологий и управленческих ресурсов. Зачастую направление этих потоков определялось торговым протекционизмом и барьерами, отделявшими рынки друг от друга – посредством ПИИ производство переносилось на рынки, которые в противном случае были бы недоступны. Изначально главной движущей силой второй глобализационной волны были многонациональные компании. Они сыграли большую роль в преобразовании структуры европейского производства, а кроме того – в развитии Латинской Америки.
В 1960-е годы, несмотря на жесткий контроль над движением капитала, стали намечаться и другие виды его потоков. Допускалось перемещение значительных краткосрочных средств – например, через каналы торгового кредита при оплате товаров авансом или с отсрочкой. Развился заграничный рынок долларовых облигаций (еврооблигаций), а благодаря ряду американских банков Лондон вновь сумел стать международным центром, где получали финансирование иностранные компании. Однако по своей ориентации банки в основном оставались национальными и, кроме того, старомодными, не склонными к риску, «ретро-банками», по выражению Амара Бхайда (Bhide 2010).
Глобализации современности
В современном значении термин «глобализация» впервые был применен в 1970 году, хотя тогда он все еще сохранял остатки старого дипломатического содержания и обозначал сцепку, связь или взаимодействие между различными проблемами. В 1970-е годы по-настоящему международный характер стала приобретать банковская сфера, и международное банковское дело сплелось с политическим расчетом так тесно, как никогда после межвоенного периода. Капитал при посредстве банкиров стал активно перемещаться, реагируя на значительные дисбалансы текущего счета, которые образовались вследствие общего роста сырьевых цен и, в частности, манипулирования нефтяным рынком, имевшего значительную политическую составляющую. Вызвали финансовую революцию 1970-х годов следующие причины:
1) Изменения в финансовом секторе на национальном уровне, прежде всего в США. Благодаря развитию рынка капитала у крупных корпораций появилась возможность финансировать свою деятельность за счет выпуска облигаций. В результате объем кредита, выдаваемого американскими банками промышленности, уменьшился и банки почувствовали необходимость расширять круг заемщиков и увеличивать их число. Рост выдачи займов за рубежом, таким образом, в значительной степени был вынужденным.