зависимости до некоторой степени были незапланированным идеологическим результатом колониального правления. И в еще большей мере таким результатом было представление Неру о том, что политика laissez-faire колониального периода сковывала развитие Индии – эту идею тогда поддержали как экономисты, так и историки (Roy 2005: 15–16, 27).
Капиталистическая и антикапиталистическая оппозиция колониализму
Многие формы антиколониальной борьбы – кампании против засилья иностранных фирм, выступления против конкретных колониальных правительств, борьба за независимость – включали в себя противостояние капитализму. Здесь мы сосредоточимся на особом проявлении антиколониального движения, оставляя за скобками, например, сопротивление налогообложению колоний или призыву в армию, а также иностранному правлению как таковому. Рассматривая тему капитализма, важно различать движения, выступавшие против распространения рыночных отношений, и силы, боровшиеся за доступ к рынку для туземных капиталистов и крестьян против иностранных картелей и импорта.
Согласно Скотту, в Юго-Восточной Азии борьба против колониального правления переплелась с борьбой против рынков. В центре его внимания – крестьянские восстания против французов в Центральном Вьетнаме и британцев в Бирме времен депрессии 1930-х годов. По мнению ученого, крестьяне бунтовали не просто потому, что не желали платить налоги, которыми их облагали колониальные власти, и даже не потому, что прямое налогообложение в сочетании с рыночными отношениями угрожало их продовольственной безопасности. Скорее, как утверждал Скотт, колониальная политика встречала у крестьян сильный отпор потому, что нарушала крестьянскую «этику выживания», согласно которой моральное право на выживание было у каждого (Scott 1976). Попкин оспорил эти выводы, настаивая, что вьетнамские крестьяне добивались не ограничения рынка, а более выгодных условий для себя (Popkin 1979). Не исключено, что выводы обоих авторов верны, но распространяются на разные регионы в соответствии с тем соотношением продовольственной безопасности и возможностей для извлечения прибыли крестьянами, которое существовало при различных экологических условиях и режимах владения землей (Baker 1981: 348).
Объяснения Скотта (в отличие от объяснений Попкина) не позволяют понять той борьбы, которую вели крестьяне, имевшие возможность поставлять на рынок излишки, и торговцы в такой «крестьянской» колонии (или, возможно колонии «туземного капитализма»), как будущая Гана. На протяжении колониального периода африканские фермеры, занимавшиеся выращиванием какао, и торговые посредники регулярно «придерживали» свою продукцию, – то есть коллективно отказывались продавать ее европейским фирмам, – что в итоге превратилось в осознанную традицию и дополнялось частичным бойкотом западного импорта. Целью придерживания было не только заставить фирмы повысить закупочную цену на какао-бобы, но и принудить их к роспуску всякого картеля, созданного с целью занижения цен (Miles 1978). Еще один пример антиколониальной направленности туземного капитализма можно обнаружить в том сознательно-националистическом вызове, который движение за создание независимых африканских банков в Нигерии бросило европейской банковской монополии после 1930-х годов (Hopkins 1966). И хотя ни практика придерживания в Гане, ни движение за независимую банковскую сферу Нигерии напрямую не призывали к свержению колониальных властей – на тот момент подобный призыв показался бы нереалистичным, – они сильно противодействовали европейской картелизации экономики подвластных территорий. Они ни в коей мере не означали отрицания рынка; напротив, они являлись борьбой за беспрепятственный доступ. С другой стороны, в Кении, которая являлась колонией переселенческой элиты, британцам удалось воспользоваться тем, что фермеры, занимавшиеся выращиванием товарных культур, и вожди выступили против повстанцев мау-мау, чьи ряды, по всей видимости, во многом пополнялись за счет бывших безземельных скваттеров, занимавших земли европейцев (Bates 1989: 11–40).
Туземный капитализм также играл определенную роль и в движениях, открыто добивавшихся независимости, хотя в меньшей степени в Африке, чем в Индии. Купцы и промышленники принимали активное участие в деятельности Индийского национального конгресса, в том числе оказывали ему финансовую поддержку (Marko-vits 2008). Уступки в форме концессий, которых добился конгресс от британских властей, позволили бомбейским заводчикам влиять на таможенную политику в межвоенный период гораздо сильнее, чем влияли их соперники в Ланкашире (Dewey 1978). В 1924 году, за семь лет до того, как Британия объявила об общем отказе от свободной торговли, для защиты ряда молодых отраслей было создано специальное управление. В 1930-е годы ланкаширская хлопчатобумажная ткань в кусках оказалась практически вытесненной с индийского рынка – отчасти вследствие 25-процентной таможенной пошлины (хотя японским конкурентам, продукция которых облагалась пошлиной в 50 %, удавалось продавать больше тканей, чем англичанам). В 1938–1939 годах на долю индийских заводов приходилось 86 % местного рынка (Dewey 1978: 36). Особенно примечательной была встреча, состоявшаяся в 1944 году между несколькими крупнейшими индийскими промышленниками и представителями конгресса. На ней обсуждался план государственной политики на период после обретения независимости, касающийся экономики в целом и частного сектора в особенности. Как бы ни оценивались последствия Бомбейского плана, он стал вехой на пути политике государственного протекционизма по отношению к крупным фирмам, проводившейся в 1950-1980-е годы. Целью этой политики было ограничить конкуренцию на внутреннем, а также на международном рынке. Правители новых независимых государств, такие как Неру в Индии и Нкрума в Гане, полагали, что на первом месте стоит политика, а экономика к ней приспособится.
Заключение
В данной главе мы рассмотрели связь между колониализмом и капитализмом в контексте непрерывного распространения индустриализации. По-прежнему много оснований полагать, что предшествовавший опыт создания заморских империй был одним из факторов зарождения индустриализации. Благодаря своей морской мощи Британия играла ведущую роль в расширении атлантической торговли в XVII–XVIII веках. Фундаментом этой экспансии стало применение рабского труда африканцев в производстве товаров для европейских колоний Нового Света. Сформировавшиеся в результате этого капитал, рынки и стимулы к внедрению определенных типов технических инноваций облегчили промышленную революцию. После того как она совершилась, в метрополиях стали развиваться голоса критиков, полагавших, что теперь империя стала анахронизмом. Однако в конце XIX – начале XX века разразился еще один приступ территориальной экспансии. Новая гонка за колониями стала результатом стимулов и благоприятствующих условий, созданных неравномерным распространением промышленности на Западе и в Восточной Азии. Однако к середине 1950-х годов, в результате структурных изменений в промышленной капиталистической экономике ведущих империй, цена ухода из колоний или их отсоединения снизились до минимума (в каждом из сценариев этот уровень был разным). Может быть, в этом можно усмотреть некую диалектику: колонии помогли начать индустриализацию, однако, когда промышленные страны поднялись на более высокую ступень эволюции, нуждаться в подвластных территориях они стали меньше.
В настоящей главе подчеркивалось значение туземного капитализма. Как полноценная система, капитализм на захваченных европейцами территориях прежде не существовал, однако повсеместно существовали его элементы – умение воспользоваться возможностями торговли (постольку, поскольку это позволяла продовольственная безопасность), рынки со свободным ценообразованием, купеческие сообщества. И предшествующая ориентация на потребности рынка, безусловно, оказала важное влияние на те формы, которые принял колониализм в различных частях мира: где-то местные институты затрудняли европейским фирмам доступ на внутренний рынок; где-то они порождали у колониальных властей стимулы к сотрудничеству с туземными предпринимателями. Туземные фермеры, торговцы и промышленники, действуя кулуарно или вступая в открытую борьбу (особенно если они сталкивались с европейскими картелями и не получали защиты от государства), стремились улучшить свой доступ к рынкам. Хотя в постколониальный период местные капиталисты, как правило, не имели господствующего влияния на государства, они играли ключевую роль в финансировании Индийского национального конгресса, крупнейшего из всех движений за независимость.
Мы рассмотрели вопрос, насколько колониальные администрации выполнили ту историческую миссию, которую определил для них Маркс, а именно – вырвать с корнем докапиталистические институты и поставить на их место капиталистические. В эпоху индустриализации их роль оказалась гораздо более неоднозначной[133]. Хотя в большей части колониального мира, в том числе в «крестьянских» колониях, наблюдался существенный рост применения наемного труда, как в абсолютном, так и в относительном выражении, правительство способствовало этому процессу зачастую лишь косвенно и неосознанно. Хотя из этого правила был ряд важных исключений, администрация колоний чаще всего стремилась ограничить куплю-продажу земли и тем самым избежать пролетаризации или задержать ее.
Колониализм внес существенный вклад в углубление такого разделения труда между странами, в рамках которого Запад (а позднее и Япония) экспортировали изделия обрабатывающей промышленности, а третий мир поставлял сырьевые товары. В середине XIX века для этого часто применялась сила оружия: империализм свободной торговли изменил условия внешней торговли для Китая и других независимых государств таким образом, что для них становилось выгоднее экспортировать сырьевые товары. Администрации колоний, в частности в Юго-Восточной Азии и Западной Африке, направляли инвестиции в расчете на укрепление конкурентных преимуществ этих территорий в экспортном сельском хозяйстве (Austin 2013). И все же, хотя это может показаться несколько противоестественным, в колониях наблюдался значительный рост обрабатывающей промышленности, особенно после 1930-х годов. Особенно большую роль в этом процессе играли правительства переселенческих колоний, где элите удалось добиться права на самоуправление. Однако в индустриальном развитии стран Южной и Юго-Восточной Азии иноземные властители тоже сыграли важную роль. Ни одно колониальное государство не превратилось в мотор догоняющего промышленного развития, о котором писал Гершенкрон. Однако во многих важных случаях оно постепенно оказывало все большую поддержку обрабатывающей промышленности – иногда, как в Индии, реагируя на давление со стороны предпринимателей и политических движений колонизированных стран.