— Интересная шутка, — ледяной тон, уши прижаты к голове, глаза щелками, — умысел был, понимаю, на смертоубийство? То, что у меня в кружке — противовоспалительное, вяжущее, ну еще запах изо рта убирает… Ничего смешного. Значит эффект ожидался не забавный…
Епископ понюхал кружку, окунул в нее палец, облизнул…
— Зелье причиняет тяжелые мучения всем существам, не обладающим бессмертной душой, — сообщил результат экспертизы. — Эй, ведьма, почему на меня так смотришь? Я ирландец, и я бывший король, а всякий ирландский король немножко друид. И я епископ, а значит, кое-что понимаю в душах. Твоя ведь вина? Покайся…
Сида была настроена менее благодушно.
— Значит так, — сообщила она, — я выпила зелье. Яд — пусть и не смертельный. Первая вина — на хозяине. Перт, вот он, твой случай. Забирай. Ведьма! Кто б не шутил, а зелье я выпила твое. Будет справедливо, если ты выпьешь мое. Любезный хозяин! Мне нужна жаровня, котел, ручные жернова, ведро воды и мешок ячменя. Жаль, мешок с травами на сохранение в городе оставила, у мэтра Амвросия, и цикория нет. Ну да и так обойдемся.
Анна поняла, что до вечера не доживет. А если доживет, то весьма об этом пожалеет. Сида помянула цикорий — вернейшее средство для порчи девиц. Ведунья давно девицей не была, но что может женщина из народа холмов — даже не представляла. Семейные предания на этот счет были страшны и расплывчаты.
Епископ Теодор пытался отговорить сиду от совершения волшбы, то куда там!
— Знахарка — моя, — объявила она. — Или в Камбрии умысел наказывать не принято? Что говорит римский закон о покушении на членовредительство? Вот-вот. И это не колдовство. Просто готовка.
Заморачиваться с просеиванием и промыванием зерна Клирик не стал. Не в этот раз. Результат был нужен быстро. Так что зерно полетело на жаровню, по-старинному воздвигнутую посередине стола. Перемешивать посохом было неудобно. Зато когда преосвященный Теодор расслышал, что Немайн бурчит под нос, широченно разулыбался.
Клирик нарочно читал молитвы о здравии — латынь звучит солидно и страшно. Для всех, кроме епископа. Который уже оценил шутку. А ведьма вместо латыни знает ирландский…
Прожарив зерна, сида взялась за жернова. Тяжеленькая кофемолочка! Мука выходила почти черной. Анна оглянулась на мужа. Может, спасет? Взрослых мужчин под крышей четверо, да сида стоит одного. Но и Анна — не меньше, чем половины. А и надо всего — вырваться за двери, к лошадям. Но — муж стоял белее мела, глаза навыкат… Неужели пропадать?
Клирик догадывался, что епископ сообщает на ушко пастве. Имя. Если хватило барду, почему фермеры должны оказаться крепче?
Сочтя, что намолото достаточно, Немайн засыпала порченую муку в котелок, осторожно залила водой. Поставила на огонь. Понемногу на поверхности начала собираться бурая, ядовитая пена… Поплыл дурманящий запах…
— Я же имею право на суд Божий? — спросила Анна у епископа. — Я неплохо управляюсь с копьем. Согласна даже одну руку сзади привязать… Если сочтешь, что сида меньше ростом.
Надежда… Вдруг на исчадии холмов грехов столько, что высшие силы простят ложь и злоумышление, лишь бы покарать мерзавку? Но епископ безразлично бросает, как про погоду:
— Не советую. Будет очень некрасиво. И — против всякой пристойности. Суди сама. Вот ты на земле валяешься — с дыркой в брюхе, воешь, кишки выпали, воняют, юбка задралась. Сида тебе ворот разорвала, сиськи на трофей отрезает. При мужчинах… Потом голову. Или наоборот? Давно не судил женских поединков насмерть, Бог миловал. Ты ж понимаешь, что будет именно так. Права-то Немайн.
— Стервятник всегда прав… А при чем тут Немайн?
— А вон, при котле за варевом следит. Немайн верх Ллуд. Знакомься.
— Боженьки…
— Вспомнила? Так и помолись, авось услышит.
Пена над варевом начала стремительно подниматься. Сида сдернула котел с огня, тяжесть качнулась в руках, черной жижей плеснуло на пол. И ничего, солома не задымилась.
— Готово. Пить лучше горячим. Анне — тебя так зовут? — первой.
— А кому еще? — осторожно поинтересовался хозяин.
— А всем. Это ж не яд и не зелье. Просто напиток из холмов. Только готовить я его толком не умею. Так что, если вышло невкусно — пусть отдуваются ведьма и стряпунья. И еще: не понравится — приготовьте сами. Может, у вас рука полегче.
Анна отхлебнула. Было слишком горячо, немного горько — но вполне терпимо. Конечно, чтобы пить такое для удовольствия, нужно быть очень странным существом. Например, сидой.
— Гордишься, что добренькой стала? — спросила знахарка. — Вместо отравы подсунула просто гадость.
— Я не добренькая. Я добрая. Кто будет вместо тебя лечить людей? Но больше на снисхождение не рассчитывай. И, кстати о гадости. Что-то ты не плюешься.
Перт гаденько хихикнул. Немайн между тем плеснула варева себе в кружку. Сделала глоток. И мечтательно закатила глаза, показав краешком синеватые белки. Анна была права. Получилась сущая гадость. Если сравнивать с любимой его робустой. Лично жаренной, лично молотой, варенной в нормальной джезве… И все-таки это была гадость, похожая на кофе! Которое здесь и сейчас не купить ни за какие деньги. Потому, что арабы еще не пристрастились к напитку. А возможно, и вообще не придумали… Так что придется довольствоваться суррогатом. Но в следующий раз добавить цикорий.
Камлин вел коня в поводу. Навьюченного походным скарбом Немайн.
— Люди… — бурчала под нос сида, лаская ладонью древко посоха, — бритые обезьяны. Чем больше их узнаю, тем больше люблю простые вещи.
— А народ холмов лучше? — ехидно поинтересовался Камлин. Про то, почему сравнение произошло именно с экзотическими африканскими тварями, которых он и не видел никогда, не задумался. Так обзываться даже менее обидно получается. Вот, например, "отродье крокодилов" — отнюдь ведь не "собачьи дети"?
— Хотелось бы думать, что да. Хотя бы в среднем.
Чувствовал Клирик себя удивительно хорошо. Без груза на горбу шагать куда как легче. Что же касается окружающего мира — да и мира в общественно-церковном понятии, то решение принято. А обсуждение монастырского строительства с опытным человеком приносило хорошие идеи и совершенствовало планы.
Епископа смущало другое. Во всех построениях Немайн была какая-то трещинка. Сформулировать не мог. Неувязка раздражала, как соринка в глазу, и так же была невидима. Пока Теодор вдруг не понял: она невидима потому, что он принял главную идею — о том, что Немайн, как и Бригите, нужно строить монастырь. Но — сида много говорила о ремеслах, торговле, иной мирской суете. Многое — об учебе и распространении знаний, о войне, об устройстве государства и церкви. И совсем ни слова — о молитве. Камлин остановился.
— Немайн, а зачем тебе монастырь? Богу можно служить по-разному… Построй город.
Кейр после свадьбы остался в столице. Тестюшка настоял. Оно и верно — сыновей-то у него нет, дело придется зятьям оставлять. И раз уж выдал старшую за хуторянина с холмов, так и взялся натаскивать его на городское хозяйствование. Впрочем, учить пришлось не с нуля и не всему. Торговаться парень уже умел здорово. И успел уменьшить расходы тестя едва не наполовину. Просто скупив у заезжих купцов именно то, что нужно хуторянам. Все-таки Дэффид ап Ллиувеллин был потомственный горожанин, и о нуждах сельских жителей представление имел по их же запросам. Ну как тем было не слукавить?
Зато с другими навыками у Кейра были сложности. Например, со счетом. В эпоху натурального обмена вычислений при торговле приходилось делать едва ли не в несколько раз больше, чем при расчете деньгами. От быстроты и точности зависела прибыль, от прибыли — качество жизни семейного теперь человека. Так что Кейру приходилось тренироваться, сидя за абаком и гоняя по расчерченной квадратами доске раскрашенные деревянные кругляки. За этим занятием его и застало второе явление Немайн в Кер-Мирддине.
Сида вернулась. Вечером, а скорее ранней ночью, постучала в дверь. Клирик не то, чтобы особо таился, но заявился в час, когда большинство обывателей уже спят, не желая фурора и глазения. Стража, не пикнув и не посмев требовать с богини мзду, пустила ее на двор.
Войдя, Клирик поприветствовал общество и устроился в своем кресле у огня.
— Хозяин, — кричать или хотя бы повышать голос ей теперь требовалось еще меньше, чем в прошлый раз, — мешок с образцами — в мою комнату. Кстати, за нее все еще заплачено. Еще: подготовь завтра с утра баню. И поставь в комнату самую широкую емкость с водой, какая есть. Вместо зеркала. Надо привести себя в порядок. Не идти же к королю растрепой?
— Нашла место, леди Немайн? — спросил Кейр.
— Точно. Лучше и быть не может. — Немайн щурилась на огонь, и вид у нее был совершенно домашний. — Холм высокий, футов пятьдесят. Хорошая такая глина поверху, внутри — песчаник. У подошвы, что интересно, почти то же самое — футов двенадцать глины, потом трещиноватый песчаник. Притом водоносный. Если там ров вырыть, он получится сухой. Но подкоп вести нельзя — и в камне долбиться тяжело, и водой будет заливать.
— Так наверху ж воды не будет! — заметил трактирщик.
— Будет, если колодец пробить. Шестьдесят футов в глине и песчанике — это совсем немного. Не гранит! Так что — вода будет. Хотя и солоноватая — море недалеко. Лес рядом есть. Камень — есть. Строиться можно. Дорога неподалеку — хорошо. Река неподалеку — хорошо… Ну а главное — преосвященный Теодор благословил на служение.
— Так ты теперь матушка Немайн?
— Не угадал. По-прежнему «леди». Или "леди сида", как вы любите меня называть. Хотя и мое имя поминать всуе не грех. Я остаюсь в миру. Мы с преосвященным Теодором решили, что так правильнее. По крайней мере, пока.
— А монастырь?
— Будет. Вернее, будет крепость. Чего-то вроде Круглого Стола. В конце концов, Господу, принесшему меч, можно служить не только молитвой.
— А сам-то епископ где?
— Уехал назад. Но еще заглянет, к ярмарке. Поставит нескольких священников и нового епископа поприветствует.