Фритч пересек двор и зашагал между двумя рядами тополей. Ему представлялось, как он корчится на полу у крысиной норы в собственном кабинете. Холодало, сеялась изморось. Он вспомнил, что сегодня — тяжелый день, что потеряно целое утро и теперь надо поторапливаться с расстрелом. Он хотел взглянуть на часы и тут обнаружил, что несет под мышкой банку «Циклона». Повертел ее в руках, изучил все надписи и при взгляде на черный череп его передернуло. Как она у него оказалась? Кажется, доктор сунул. И в ушах зазвучали слова доктора:
— Настоящий циклон. Одной горстью можно и слона укокошить.
В эти часы лагерь пустовал — заключенные работали вне зоны. Сегодня, по причине массового расстрела, всех без разбора на рассвете выгнали на общие работы.
В дальнем углу двора пожилой фельдфебель, ведавший сворой лагерных овчарок, дрессировал молодого пса. Он обучал его по команде хватать жертву за горло. К железному столбу было примотано соломенное чучело в полосатой тюремной робе, с куском колбасы на шее, привязанным с таким расчетом, чтобы собака до него не доставала. Разъяренный пес по команде снова и снова взлетал в воздух, впиваясь клыками в чучело. Завидев Фритча, фельдфебель прервал урок, отдал честь и продолжил дрессировку, лишь когда тот был уже на порядочном расстоянии.
У одиннадцатого барака Карл Фритч увидел гауптшарфюрера СС Герхарда Палича — высокого, подтянутого молодого человека с длинным бескровным лицом, тонкими губами и точеным прямым носом. Щелкнув каблуками и выбросив вперед руку в перчатке, он громко приветствовал Фритча.
— Все готово! Взвод уже здесь, у блокфюрера. Чтобы солдаты согрелись, я приказал выдать им по полпорции рома.
Фритч не ответил. Он все еще был под впечатлением того, что случилось в кабинете. Насупившись, он молча смотрел под ноги.
— Что с вами? — решился спросить Палич. — Вы нездоровы? Прикажете мне самому руководить акцией?
— О чем вы? — переспросил Фритч. — А… акция… вы, кажется, приказали выдать солдатам ром и хотите сами командовать взводом? Что ж, пожалуйста…
— Разрешите, я понесу эту банку. О, «Циклон Б»! Вы хотите после них продезинфицировать помещение?
— Да… не помешает. Вы правильно распорядились насчет рома, сегодня солдатам не вредно разогреться.
Они поднялись на крыльцо темно-красного кирпичного здания. Палич широко распахнул дверь, с подчеркнутой вежливостью пропуская Фритча вперед. Стоявший у входа часовой, как полагается, отдал честь. В окнах соседнего барака торчали желтые костлявые лица. Остановившиеся, как у мертвецов, глаза смотрели во двор. Фритч поймал на себе эти взгляды и брезгливо скривился. Головы мгновенно исчезли, как марионетки с кукольной сцены.
Фритч едва ответил на приветствие вставшего навытяжку взвода. Почести поднимали его в собственных глазах. Он страдал манией величия и, оставаясь в лагере за главного, был куда суровей на суд и расправу, чем тот, кого он замещал.
— Вы согрелись! — обратился он к солдатам. — Сейчас приступим к делу. Хотелось бы закончить его быстро и «без добавок».
«Добавками» назывались отдельные выстрелы после общего залпа — в тех, кто еще подавал признаки жизни.
— В каких камерах приговоренные?
Блокфюрер выпалил:
— В подвальных — второй, седьмой и десятой. В двух по сотне, в третьей — девяносто семь.
Фритч пошел первым. За ним Палич с банкой «Циклона» под мышкой. Потом блокфюрер с ключами и шесть рядовых эсэсовцев. Они спустились в зацементированный холодный подвал, полутемный, несмотря на то, что блокфюрер услужливо включил все лампочки. Остановились перед камерой номер семь. Эсэсовцы взяли автоматы на изготовку. Через их головы Палич наблюдал, как блокфюрер поворачивал ключ в замочной скважине.
За дверью их встретили две сотни вопросительных глаз. На полу, на голом цементе, вплотную друг к другу сидели люди, в лохмотьях, истощенные, заросшие. Воздух был сырым и спертым — вентиляционные отверстия заложены снаружи досками.
— Закрыть! — приказал Фритч.
Отворили соседнюю дверь. Та же картина. Только в камере номер два, расположенной в глубине коридора, несколько голосов пели что-то заунывное, глухое. Напев доносился, как из преисподней. Но и там, когда ключ заворочался в замке, все смолкло. При виде направленных в дверь автоматов один из пленных, в недавнем прошлом, видно, богатырь и весельчак, а сейчас седобородый старик, выкрикнул:
— Палачи!
— Что он сказал? — спросил Палич.
— Неважно! — ответил Фритч. — Закрыть!
Когда дверь была заперта, Фритч скомандовал:
— Стоп! Здесь и попробуем. Приготовить противогазы! Принести противогазы офицерам. Четверым сбегать наверх, засыпать землей отдушины и немедленно вернуться. Никому ни слова.
Солдаты с тупым недоумением выслушали приказ и, беспрекословно выполнив задание, быстро вернулись. Палич курил, прислонясь к стене, и, усмехаясь, делал вид, что угадывает замысел начальства. Фритч то и дело заглядывал в камеру через смотровой глазок. Из-за двери слышались глухие голоса и выкрики на непонятном языке.
Все было готово, и Фритч, скрывая за улыбкой свою неуверенность, обратился к Паличу:
— Поставим небольшой эксперимент. Полчаса назад у меня в кабинете два человека чуть не умерли от горстки «Циклона».
— Неужели? А я-то думал: к чему там череп, на этикетке?
— Но, возможно, произошла простая случайность. Вот и проверим. Надеть противогазы!
Палич потушил о стену сигарету и первым натянул на голову противогаз. Фритч отдавал приказания блокфюреру:
— Когда я махну рукой, приоткроешь дверь — так, чтобы прошла банка, — и тут же захлопнешь. Вы все — навалитесь, если с той стороны попытаются выскочить. Будьте готовы ко всему!
Он надел противогаз и взялся за банку. Как только крышка сдвинулась с места, блокфюрер приотворил дверь, и Фритч бросил банку в самую середину камеры, успев заметить, как дождь гранул посыпался на заключенных. Дверь захлопнулась.
В коридоре стояла мертвая тишина, все прислушивались. Палич мял в руках погашенную сигарету. Фритч прилип к двери. Солдаты тупо молчали. За дверью слышалась ругань и возня, словно люди стряхивали с себя что-то. Но через десять секунд камера превратилась в ад. Неслись отчаянные крики, дверь содрогалась под нечеловеческими ударами, казалось, сейчас рухнут стены. Фритч не выдержал и отодвинул задвижку смотрового глазка. Сначала он ничего не мог разобрать, затем понял, что перед ним — разинутый рот, ловящий струйку чистого воздуха. Фритч вынул из кобуры револьвер, выстрелил. Тут же новый рот приник к щели. Фритч снова выстрелил. Разрядив револьвер, он опустил задвижку. Все казалось ему зловещим фарсом. Он взмок от напряжения, а идиот Палич ухмылялся, словно хотел показать, что затея Фритча — ерундовая.
Постепенно замирая, в камере шла борьба людей с чем-то неизмеримо более могущественным, чем они. Почти звериный вой, хрипы, стоны всплескивались и обрывались, и наконец все затихло. Лишь в камерах по соседству стоял шум, их обитатели пытались докричаться до узников камеры номер два, охраняемой эсэсовцами, — но тщетно.
Фритч взглянул на часы: прошло всего семь минут. Он подождал еще десять, подал знак всем быть наготове и приказал блокфюреру открыть дверь.
То, что он увидел, превзошло его ожидания. Проем двери был доверху забит трупами. Казалось, только посторонняя сила могла так спрессовать человеческие тела. Все лица были в крови, кровь сочилась из ртов, носов, ушей. Лица были изуродованы, измяты, как будто по ним прошлась чья-то могучая железная рука. Солдаты попробовали сдвинуть с места эту стену из человеческих тел, но труд оказался непосильным. Тогда стали разбирать ее сверху и складывать трупы в коридоре, пока не расчистили проход. Внутри камеры несколько скрюченных тел поодиночке валялись на полу, рты у всех были широко открыты, языки высунуты. В живых не осталось ни одного. Сильно подтаявшие гранулы продолжали выделять газ…
Дверь быстро закрыли и, не убирая трупы, по сигналу Фритча вышли на воздух. Сдернув противогаз, Фритч вытер пот и, глядя на окружающих пьяными глазами, в которых ужас мешался с ликованием, сказал:
— Вы были свидетелями моего открытия!.. Вызвать по телефону доктора Иоганна Бара. Пусть захватит противогаз. Прикажите всем нашим людям немедленно выйти на воздух… Расчистить вентиляцию в этой камере.
— Поразительно! — повторял Палич, пытаясь дрожащими руками зажечь сигарету. — Вы думаете, они готовы?
— Доктор сейчас определит.
— Неслыханно!
— Я еще не до конца понял, что произошло, но почти уверен, что сегодня — великий день.
— Безусловно! Мои поздравления, герр гауптштурмфюрер!
Появился доктор. Все направились в барак; впереди шагал карательный взвод с автоматами наперевес, замедляя шаг на каждом повороте, как бы в опасении, что мертвые могут воскреснуть.
Но ничего не изменилось ни в коридоре, ни в камере. Доктор, еще при входе надевший противогаз, осмотрел один из трупов, развел руками и констатировал:
— Мертв.
Осмотрел еще нескольких. Признаки смерти у всех были одни и те же. Снова вышли на воздух. Доктор не удержался:
— Потрясающе! Я же говорил вам, герр гауптштурмфюрер, форменный циклон. Этой дозой можно было бы и тысячу таких дохляков уничтожить.
— Чисто, практично, и без расхода боеприпасов! — энергично вмешался Палич, боявшийся, что Фритч припомнит ему недоверчивую улыбку.
— Главное — экономия боеприпасов! Это самое важное! — торжествовал Фритч. — Но у меня остаются сомнения. Вдруг на фабрике произошла ошибка, и содержимое банки не соответствует этикетке. Чтобы не ошибиться, надо попробовать еще раз.
— Засыпать вентиляцию в седьмой? — с готовностью предложил Палич.
— Именно так. И поплотнее. Я буду хронометрировать.
Все повторилось в той же последовательности. Первый крик раздался через восемь секунд после начала, хрипы замолкли через шесть минут. Через четверть часа открыли дверь: сотня трупов.
— Эврика! Вот теперь вы можете меня поздравить, господа! — сдержанно произнес Фритч.