— Потрясающе! Гениально! То, что надо! Где вы его нашли? Ах, маэстро, вы просто чудо! Он не кусается? Надеюсь, он дрессированный?
— Скорее, скорее, готовьте кадр, не то солнце зайдет, — кричал режиссер своим подручным. Потом ответил девушке: — Нет, милая, он не кусается, а терзает! Сохраняйте дистанцию, он опаснее тигра. Только этот постреленок добился его признания. Как тебя зовут, малыш?
— Филипп.
— Как же это тебе удается?
— А никак… Просто он меня слушается.
— Тогда, если он тебя слушается, — сказал режиссер, протягивая ему моток нейлонового шнура, — крепко привяжи ему вот это к лапам и отведи вон туда, на вершину Сфинкса. Мы дадим тебе знак, когда его отпустить.
Отец Филиппа подошел к режиссеру и взял моток.
— Постой, постой, начальник, — сказал он. — Такая ниточка хороша для удочки, а не для этого…
— Порви ее, если сможешь!
Кыш-кыш обмотал ниткой руки и, крепко сжав кулаки, рванул изо всех сил в разные стороны. Эластичная прозрачная нить зазвенела, но не порвалась.
— Ишь ты, чертовщина! Здорово! Тогда все как условились… Выкладывайте денежки и — по рукам, а то нас ночь застанет. Эй, ты, чего ждешь, цепляй ниточку!
— А если он вырвется, папа?
— Ты за ним…
— Да, но он высоко летает… Я до него не достану…
— Он никуда не денется. Что он, дурак, чтоб смотаться? Где он найдет еще такую житуху, как у нас? На, сделай узел, как я тебя учил, затяни как следует, а другой конец проденем сквозь решетку в кабину машины и привяжем… Так легче водворить его обратно. Будем держать в десять рук, не волнуйся!
— Но он улетит, папочка, знаю, что улетит… И мы его больше никогда не увидим!
— А если улетит, пусть летит на здоровье, они заплатят! Ты что, будешь жалеть о нем тысячу лет? Он проголодается и вернется как миленький, что ему здесь жрать, камни?
— Не знаю, но здесь ему воля…
— Готовы? — крикнул режиссер. — Что вы там копаетесь?
Отец поднял зарешеченную дверцу и подтолкнул Филиппа в клетку. Подождал, пока сын привязал шнур орлу к лапе, и передал нейлоновый моток через окошечко в шоферскую кабину. Затем вытащил секции проволочного туннеля, по которому пройдет орел до подножия Сфинкса. Под любопытными взглядами съемочной группы Кыш-кыш разложил железный рукав по земле. Когда все было готово, он крикнул:
— Отойдите! Кто не хочет рисковать жизнью — берегись! Мы выпускаем эту бестию! Ну, сынок, выводи орла на травку!
Но плешивый орел был слишком напуган необычной возней. Окружающие смеялись над обилием предосторожностей сторожа зоопарка, кто-то даже потихоньку подкрался сзади и выдернул перышко из орлиного хвоста. Птица молниеносно обернулась и ударила клювом по решетчатому проходу, едва не перевернув его.
Кыш-кыш бросился на статиста, который бежал, высоко держа перышко, как трофей.
— Что ты делаешь, паршивец, со смертью играешь?
— Брось, дядюшка, орлиное перо — лучшее лекарство от страха!
Тут режиссер поднял рупор и властно возгласил:
— Готово! Начинаем!.. Тихо, идет съемка! Всем по местам. Барышня, прошу в кадр! А ты, Даскалеску, вытащи перо из шевелюры, ты что, в индейцев поиграть захотел? Ну, малыш, вперед.
Орел передвигался с трудом, семеня спутанными лапами. Филипп придерживал нить, стараясь, чтобы она не мешала птице идти. Его отец у фургона разматывал клубок. Кондор смешно топал, часто останавливаясь, пробуя развязать клювом узлы, стягивающие лапы, и все пытался взмахнуть крыльями, но ему мешали решетчатые стенки туннеля. Орел словно к чему-то готовился. Словно чувствовал, что в конце трудной дороги его ждет свобода, и шел к ней медленно, успокоившись, покорно следуя за мальчиком, ведущим его. Этот нелепый путь, последний путь среди решеток, вел не в новую клетку, а к подножию серой скалы, похожей на львиную голову, а над скалой голубел вольный простор неба. Нейлоновый шнур змеился по земле позади орла, задевая колючие пучки сухой травы.
Наступила напряженная тишина. Все заняли свои места, золотоволосая красавица начала как-то странно кланяться, бить поклоны перед Сфинксом, камеры приготовились к съемке, а режиссер медленно шел вдоль туннеля и объяснял Филиппу, что тот должен делать:
— Дай ему подняться на вершину скалы, держи его там, чтобы не взлетел раньше времени… Сам спрячешься за скалу, чтоб не попасть в кадр и не испортить мне пленку. Когда услышишь выстрел, отпусти его, пусть летит… Понял?
Филипп остановился. Плешивый орел сурово глядел сквозь решетку на режиссера. Под его скошенным лбом рождались, казалось, еще неясные замыслы.
— Какой такой выстрел? Кто будет стрелять?
— Я. Мы должны заставить орла взлететь, не так ли? Я выстрелю, а ты отпустишь привязь, и птица взлетит, насколько сможет. Потом мы вернем ее обратно и повторим этот эпизод два-три раза.
— Опять с ружьем?
— С пистолетом.
— Настоящей пулей?
— Какая разница? Я же стреляю в воздух!
— Так нельзя, так мы не договаривались… Так застрелили Уганду, льва, когда он выскочил из клетки.
— Кого, кого?
— Уганду, льва, его больше нет, шкуру содрали, а мясо отец отдал гиенам, а это был африканский лев, ласковый, как старый пес…
— Кто же его пристрелил?
— Милиционер.
— Лев убегал?
— Да, убегал… но вернулся, а тот получил приказ застрелить его, потому что он опасен для людей. А Уганда часа два побродил по лесу и вернулся к своей клетке, тут подоспел милиционер и застрелил его, у него был приказ… Лев был старый, ел один фарш, почти ничего не видел. Но у милиционера был приказ застрелить его… В лесу гуляет народ, на машинах ездят, а убил он его у самой клетки… Умоляю вас, не стреляйте, а то я его не выпущу.
— Так у меня же холостые патроны.
— Как это — холостые?
— Холостые. Вроде хлопушки. Надо пугнуть его, чтоб он взлетел в тот момент, когда нужно. Понял?
— Да, теперь понял. Но только правда без пуль стреляйте, ведь пуля слепая, ничего не видит, кто знает, куда попадет. А нельзя как-нибудь иначе?
— Нельзя. Говорю тебе, от этих выстрелов никому никакого вреда, один только шум, можно считать, что их вообще нет!
— Это точно?
— Если я говорю…
— Ладно, а вон тот дяденька в руках ружье держит. Он что будет делать?
— Это охрана, на всякий случай…
— Какой случай?
— Ну… Кто его знает. Птица-то опасная, ты же сам говорил… У нас здесь знаменитые актеры, они соглашаются играть, только если им будет обеспечена полная безопасность… Но он не будет стрелять, ты не беспокойся… Даю тебе честное слово!
— Ладно.
— Значит, ты понял. Как услышишь выстрел, отпусти его. Будь внимателен, не суйся в кадр, иначе все испортишь…
Плешивый орел покорно пошел с Филиппом на самую вершину Сфинкса. Там мальчик остановился, погладил крылья орла, ласково шепча ему что-то. Снизу эта огромная птица, застывшая на каменной львиной голове, казалась зловещим символом смерти. Внизу голубели горные долины, по ним струился белый туман, небо затягивалось свинцовыми тучами, резкий ветер засвистел в слепых глазницах Сфинкса.
Режиссер крикнул в рупор:
— Эй, постреленок, прячься, а то скоро стемнеет.
Филипп оставил орла одного. Его распущенные крылья покрывали почти всю голову Сфинкса. Филипп держал нейлоновый шнур, ощущая ладонью каждое движение кондора, а тот кривым клювом дергал узлы, связывающие его лапы, с силой тянул их, пытаясь разорвать.
Спустившись вниз, Филипп услышал металлический голос режиссера, прозвучавший словно призыв к атаке:
— Готово!.. Внимание!.. Мотор!..
И тут же тишину разорвал выстрел, швырнув по горам испуганное эхо, сухое, как хлопок пощечины.
Филипп отпустил нейлоновую нить. Но орел не взлетел. Он широко раскинул крылья, словно хотел сохранить равновесие, и стал гневно скрести когтями скалу.
— Сто-о-оп! Сто-о-оп! — раздался крик из рупора, сопровождаемый градом ругательств, в которых не без труда можно было разобрать несколько слов, адресованных Филиппу:
— Что ты наделал, олух, почему не отпустил его?
Филипп увидел пунцовое от гнева лицо режиссера.
— Но я же его отпустил!
— А почему он не взлетел, черт бы его побрал?
— Не знаю! Может, потому, что связан?
— А может, он глухой?
— Нет, он не глухой. Он всегда все слышит. Хотите, я позову его?
— Тогда скажи ему, чтоб взлетел! Черт возьми, он же не индюк!..
— Я думал, он взлетит, обязательно должен был взлететь, но я же сказал, может, ему мешает привязь!..
— Развяжи его.
— Как же это развязать? А если он не вернется?
— Пусть улетает ко всем чертям! Сниму всего один кадр, я готов рискнуть. Кстати, ты говорил, что он тебя слушается! Позовешь его потом, и он вернется! Ну, развязывай!..
Глаза мальчика заговорщицки сверкнули. Ему понравилось, что плешивый орел улетит навсегда, что он взовьется ввысь, туда, где никто его не поймает, и полетит через моря и земли на свою далекую родину на другом краю света. Нет, он не позовет его. Что бы ни случилось, он не позовет его обратно.
И Филипп опять взобрался на вершину Сфинкса и развязал лапы орла. Птица пристально поглядела на него, мальчик провел рукой по его крыльям и опять отошел.
— Внимание! — снова закричал режиссер в рупор. — Готово! Давай, Опреску, вместе! Оба разом!..
Филипп увидел, как режиссер поднял пистолет, а вооруженный человек вскинул ружье, но мальчик не успел подбежать и остановить его. Выстрелы раздались одновременно с криком режиссера:
— Мотор!..
Плешивый орел вздрогнул. Замер на миг, словно пуля попала ему прямо в сердце и он, перед тем как упасть, ищет опору. Распластанные крылья беспомощно били по воздуху.
Несколько секунд камеры продолжали снимать, золотоволосая красавица била поклоны, люди, одетые в шкуры, задвигались, как было условлено. Из рупора снова вырвался поток ругани.
— Сто-о-оп! Сто-о-оп!
Филипп увидел, как режиссер схватил камень и швырнул его в сторону Сфинкса. Но он в орла не попал. Следующий камень просвистел в двух вершках от головы орла. Человек, который осмелился вырвать у орла из хвоста перышко, подошел поближе, наклонился, поднял с земли что-то тяжелое и с размаху метнул в орла. От удара в самую гру