Он продолжал сбивчиво говорить, так как молчаливый пристальный взгляд приводил его в замешательство. Его прервал слабый звук, донесшийся из соседней комнаты. Молодой человек инстинктивно повернулся к двери, желая найти причину для ухода.
— Ничего страшного, — раздался спокойный уверенный голос наконец заговорившего мистера Берли, — только моя жена, которая рада остаться в одиночестве, моя молодая и красивая жена. С ней все в порядке. Я знаю ее лучше, чем ты. Войди и закрой дверь.
Мортимер повиновался. Он закрыл дверь и подошел ближе к столу, глядя в лицо Берли, который продолжал:
— Если бы я думал, — говорил тот все тем же спокойным низким голосом, — что вы двое серьезны…
Он медленно и четко выговаривал слова, и его голос звучал сурово.
— Знаешь, что бы я сделал? Я скажу тебе, Мортимер. Тогда бы я хотел, чтобы один из нас — ты или я — навсегда остался в этом доме… мертвым.
Его зубы крепко сжимали сигару, а руки были сжаты в кулаки, и говорил он, едва приоткрывая рот. Глаза ярко сверкали.
— Я ей абсолютно доверяю, понимаешь? С ней уйдет моя вера в женщин, вообще в человеческую сущность. А вместе с этим и желание жить. Понимаешь меня?
Каждое слово было для молодого беззаботного глупца словно удар по лицу, но удар сравнительно мягкий; большую боль он чувствовал в своем сердце. Десятки ответов: отрицание, объяснение, признание, взятие всей вины на себя — вспыхнули в его голове и тут же погасли. Он стоял, молчаливый и неподвижный, и смотрел ему прямо в глаза. Ни одного слова не сорвалось с его губ, да на это и не осталось времени. Именно так их и застала миссис Берли, войдя в комнату. Она видела только лицо мужа, другой мужчина стоял к ней спиной. Нэнси вошла с легким нервным смешком.
— Ветер раскачал веревку от колокольчика, вот она и билась об лист металла перед камином. — Все трое рассмеялись, но каждый своему. — Но я все равно ненавижу этот дом, — добавила она. — Лучше бы мы сюда никогда не приходили.
— С первыми лучами рассвета, — спокойно ответил муж, — мы сможем уйти. Таковы условия контракта, давайте же им следовать. Через полчаса рассветет. Присядь, Нэнси, и перекуси чем-нибудь.
Он встал и пододвинул ей стул.
— Думаю, я еще пройдусь по дому. — Он медленно пошел к двери. — Может быть, выйду ненадолго на лужайку, чтобы взглянуть на небо.
Весь этот разговор не занял и минуты, но Мортимеру казалось, что он никогда не закончится. Он был смущен и встревожен. Он ненавидел себя и ненавидел женщину, из-за которой попал в такую неловкую ситуацию.
А ситуация оказалась чрезвычайно болезненной. Он даже представить себе такого не мог: мужчина, которого он считал слепцом, видел все, знал все, наблюдал за ними, выжидал. А женщина, он теперь был в этом уверен, любила своего мужа и дурила его, Мортимера, забавы ради.
— Я пойду с вами, сэр. Позвольте мне, — неожиданно сказал юноша.
Побледневшая миссис Берли стояла между ними. Она выглядела испуганной и не понимала, что происходит.
— Нет, нет, Гарри, — мистер Берли первый раз назвал его по имени. — Я вернусь самое большее через пять минут. Да и мою жену нельзя оставлять в одиночестве.
Он вышел. Молодой человек выждал, пока шаги не стали затихать в глубине коридора, потом развернулся, но не бросился к женщине, впервые не воспользовавшись тем, что он называл «представившейся возможностью». Вся страсть испарилась; любовь — а он считал, что это была именно она, — тоже ушла. Он смотрел на симпатичную женщину рядом с собой и удивлялся, чем она так сильно привлекла его. Как он хотел, чтобы ничего этого никогда не было. Он мечтал о смерти. Слова Джона Берли неожиданно испугали его.
И еще одну вещь он видел совершенно ясно: Нэнси была напугана. Это заставило его разомкнуть губы.
— Что случилось? — спросил он тихо. — Ты что-нибудь увидела?
Он кивнул в сторону соседней комнаты. Звук собственного голоса, прозвучавшего столь холодно, помог ему увидеть себя таким, каким он был на самом деле; а ее ответ, произнесенный еще тише, сказал ему, что она видит себя с такой же ясностью. «Господи, — подумалось ему, — каким разоблачительным может быть тон, одно-единственное слово!»
— Я ничего не видела. Но только мне тревожно, дорогой.
Это слово «дорогой» было призывом о помощи.
— Послушай, — воскликнул он так громко, что она предостерегающе подняла палец, — я… я был полнейшим дураком и невежей! Мне ужасно стыдно. Я готов на все, лишь бы исправить оплошность.
Он чувствовал себя нагим и заледеневшим, его недостойная сущность предстала обнаженной, и он знал, что она испытывает те же чувства. Теперь они вызывали друг у друга отвращение. Но молодой человек не понимал, как и отчего произошли эти внезапные перемены, особенно с ее стороны. Юноша догадывался, что какие-то сильные и глубокие эмоции изменили их, сделав простые физические отношения тривиальными, дешевыми и вульгарными. Леденящий его холод рос, столкнувшись с непониманием происходящего.
— Тревожно? — повторил за ней Мортимер, едва осознавая, зачем он это говорит. — Господи, да он вполне может о себе позаботиться…
— О да, — перебила она его. — Он мужчина.
Шаги, уверенные и тяжелые, все еще доносились из коридора. Мортимеру стало казаться, что он слушал звуки этих шагов всю ночь и будет слушать до самой смерти. Молодой человек подошел к столу, прикурил сигарету и на сей раз аккуратно убрал фитилек. Миссис Берли также поднялась и пошла к двери, чтобы встать подальше от него. Они слушали звуки этих уверенных шагов, поступь мужчины, Джона Берли. «Мужчина… и волокита» — это жестокое сравнение мелькнуло в мозгу Мортимера, сгоравшего от презрения к себе. Звуки стали стихать. Они удалялись. Их владелец куда-то свернул.
— Сюда! — приглушенно воскликнула Нэнси. — Он сейчас войдет!
— Чушь! Он прошел дальше и собирается выйти на лужайку.
Они оба прислушались, затаив дыхание: звуки шагов раздались из соседней комнаты, Джон Берли, по-видимому, направлялся к окну.
— Сюда! — повторила миссис Берли. — Он точно вошел внутрь.
Прошла еще минута полнейшей тишины, когда они слышали даже дыхание друг друга.
— Мне не нравится быть здесь одной, — сказала женщина тоненьким дрожащим голосом и двинулась вперед, собираясь выйти.
Ее рука уже лежала на дверной ручке, когда Мортимер остановил ее стремительным жестом.
— Нет! Ради бога, не ходи! — закричал он и, прежде чем она успела повернуть дверную ручку, бросился к ней.
Но как только его рука коснулась ее, в соседней комнате раздался глухой звук. Звук был громким, и на сей раз не было ветра, чтобы его вызвать.
— Это всего лишь та самая расшатавшаяся штука, — прошептал он.
Ужасное замешательство спутало его мысли и сделало речь бессвязной.
— Там нет ничего, что могло бы так греметь, — сказала она упавшим голосом и пошатнулась. — Я все выдумала…
Он подхватил женщину и теперь беспомощно смотрел на нее. Юноше стало казаться, что это лицо с широко открытыми глазами будет всегда преследовать его — испуганные глаза на мертвенной белизне. Потом раздался ее шепот.
— Это Джон, он…
В этот самый миг, охваченные паническим ужасом, они вновь услышали звуки шагов — уверенная поступь Джона Берли раздалась в коридоре. Их облегчение было столь сильным, что они оказались не в состоянии ни шевельнуться, ни говорить.
Шаги приближались. Молодые люди окаменели; Мортимер не разнимал рук, а миссис Берли не пыталась высвободиться. Они просто смотрели на дверь и ждали. В следующую секунду дверь широко распахнулась, и Джон Берли предстал перед ними. Он был так близко, что почти касался их, все еще в объятиях друг друга.
— Джон, дорогой! — вскрикнула его жена с удивительной нежностью, странным образом преобразившей ее голос.
Секунду он внимательно смотрел на них, потом спокойно произнес:
— Я собираюсь ненадолго выйти на лужайку.
На его лице ничего не было написано, он не улыбался и не хмурился, не выказывал никаких чувств, никаких эмоций — просто смотрел им в глаза. Потом мужчина вышел, и, прежде чем оставшиеся успели сказать хоть слово, дверь захлопнулась за ним. Берли исчез.
— Он пошел на лужайку. Он так сказал, — заикаясь, Мортимер первым нарушил молчание.
Миссис Берли наконец освободилась. Она молча стояла у стола, ее глаза смотрели в пустоту, губы были слегка приоткрыты, а лицо ничего не выражало. Она снова ощутила какие-то перемены, произошедшие в этой комнате, что-то улетучилось… Молодой человек смотрел на нее, не зная, что следует сказать или сделать. Лицо как у утопленницы. Теперь между ними возникла преграда, неуловимая, но почти осязаемая. Что-то несомненно пришло к концу, прямо у него на глазах. Преграда между ними становилась все выше и плотнее. Ее слова доносились до него будто издалека.
— Гарри… Ты видел? Ты заметил?
— Это ты о чем? — грубо спросил он.
Юноша пытался напитать себя гневом и презрением, но безуспешно. У него перехватило дыхание.
— Гарри, он был другим. Его глаза, волосы, — лицо женщины покрыла мертвенная бледность, — выражение лица…
— Да что ты такое говоришь? Возьми себя в руки.
Мортимер видел, что она дрожит с головы до ног, схватившись за стол, чтобы не упасть. Его колени тоже дрожали. Он сурово посмотрел на нее.
— Другим, Гарри… другим.
Ее испуганный шепот вонзился в него, как кинжал. Потому что это было правдой. Он тоже заметил нечто во внешности Берли, выглядевшее необычно. Все это время они слышали его шаги, сначала спускающиеся по лестнице, потом пересекающие холл. Когда хлопнула входная дверь, легкая вибрация достигла их комнаты. Мортимер подошел к женщине неуверенными шагами.
— Дорогая! Ради бога, это все — полнейшая чепуха. Не изводи себя так. Я поговорю с ним — это моя вина.
По ее лицу он видел, что она не понимает его слов, ее мысли витали где-то вдали; к тому же он говорил не то, что нужно.
— С ним все в порядке, — быстро продолжил он. — Он не на лужайке…