ужев, фельдмаршал Апраксин, Трубецкой и Бутурлин.
Заседание «Конференции» открыл первый канцлер Алексей Бестужев:
— Доносят друзья наши из иных стран: король Фридерик, завладев Польшей и Австрией, намерен выступить и наступать в земли российские. Для того в союзники взялся с Англией. Однако и наши приверженцы не слабы, известно нам. Неразумно более ждать, пока огонь избы соседней и нашу избу спалит.
Бестужев остановился, глядя на императрицу, та кивнула согласно.
— Высокой конференции предлагается именем государыни нашей повелеть фельдмаршалу Апраксину вступить в Пруссию.
Петр Федорович вскочил с искаженным лицом, но, увидев, как покрасневшая Елизавета властно махнула ему рукой, обмяк и опустился в кресло.
Императрица, обмахнувшись веером, отпила воды из стоявшего перед ней стакана, голубым батистовым платком вытерла полные губы.
— Дополнительно речи держать, господа конференция, — Елизавета, глядя на разомлевших от жары сановников, кивнула Петру Шувалову.
— Немало земель, ваше величество, исконных русских, кои под властью иноземной стоят. Слава Богу, отец наш благодетель не дал Россиюшке забветь. А ныне лее Пруссия на земли те наши покушается, а сама-то? Немчуры проклятой, — великий князь, смертельно бледный, совершенно сник, но чувствовалось, внутри у него все клокочет, — на тех землях в помине не было, славяне обитали там и далее на запад…
Довольная Елизавета повеселела, остановилась, посмотрев в упор на Петра Федоровича, обвела всех взглядом и подытожила:
— Стало быть, господа конференция, согласие полное. Ну, а твоя, племянничек, приохотность к Фридерику нам и без того ведома, потому не в зачет.
Одобренный царский манифест гласил:
«…Король прусский приписывал миролюбивые наши склонности недостатку у нас в матросах и рекрутах. Вдруг захватил наследные его величества короля польского земли и со всей суровостью войны напал на земли Римской императрицы-королевы.
При таком состоянии дел не токмо целость верных наших союзников, свято от нашего слова, и сопряженные с тем честь и достоинство, но и безопасность собственной нашей империи требовала не отлагать действительную нашу против сего нападателя помощь».
Кампания 1757 года началась с неудачи.
У деревни Гросс-Егерсдорф пруссаки неожиданно атаковали армию Апраксина, и, потеряв половину людей, русские полки дрогнули и начали отступать.
Положение спасли резервные полки генерала Петра Румянцева. Румянцев без приказа стремительной штыковой атакой напал на пруссаков из леса, обратил неприятеля в бегство, и русские одержали победу.
Но далее Апраксин повел себя странно: не преследовал отступающих немцев, а приказал армии отходить. Как выяснилось, он получил письмо от Бестужева и Екатерины о том, что императрица вновь слегла и, видимо, не встанет. «На смену ей придет голштинец, жди беды», — размышлял трусливый от природы Апраксин. Но Елизавета оправилась, Апраксина вызвали в столицу, арестовали и предали суду. Его место занял генерал Фер-мор, англичанин, весьма недолюбливающий Румянцева. Фермор так же действовал в духе Апраксина, и после сражения у Цорндорфа его заменил энергичный генерал Петр Салтыков. В кампанию 1759 года в сражении у Ку-несдорфа русская армия наголову разгромила пруссаков. И в этой схватке решающую роль сыграл генерал-майор Петр Румянцев, его полки, его личная отвага в бою.
Балтийский флот в первых двух кампаниях войны успешно подпирал фланги русской армии при продвижении ее в глубь Пруссии, а затем и Померании. Снабжение армии шло морским путем, и малейшая задержка приводила к неудаче. В жестокие осенние штормы 1758 года погибло 11 транспортов с вооружением и продовольствием, и наши войска потому сняли осаду сильной крепости Кольберг. В том же году русская эскадра заняла позиции вблизи Копенгагена, чтобы воспрепятствовать прорыву в Балтийское море флота Англии, союзников Пруссии.
В 1760 году был предпринят дерзкий рейд русской армии под командованием генерала Захара Чернышева, который закончился успешным штурмом Берлина.
Взятие Берлина деморализовало Пруссию. В Петербурге были бы вполне довольны исходом событий, если бы не странные действия командира одного из штурмовых отрядов, генерала Тотлебена. Вначале он, вопреки плану командующего генерала Чернышева, первым вошел в Берлин, покинутый неприятелем, самовольно принял капитуляцию от магистрата, получив с города мизерную контрибуцию.
А вот в стане Фридриха II, оказывается, этим были не очень огорчены. Король только что дочитал пересланное со шпионом очередное донесение Тотлебена и вызвал полковника разведывательной полиции Шица.
— Сегодня же, полковник, отправьте почту нашему другу Тотлебену. Выскажите ему признательность на действия в Берлине, разумеется, подкрепив ее суммой в тысячу талеров, они стоят трех миллионов Уменьшенной контрибуции за Берлин. Шиц внимательно слушал короля.
— Добавьте в конце письма, что я прошу далее продолжить оказывать нам добрые услуги еще одну кампанию. А сейчас вызовите ко мне генерала Веделя.
Генералу Веделю король сообщил, что он получил Достоверное известие об осаде Кольберга, и добавил:
— Я не могу терять эту крепость, это будет для меня величайшим несчастьем. Напишите полковнику Гейделю, крепость не сдавать ни при каких обстоятельствах. Мы постараемся оказать ему всяческую помощь.
Два года тому назад, после сражения при Цорндор-фе, русские пытались овладеть Кольбергом, но безуспешно. После двух месяцев пассивных боев русская армия, испытывая недостаток в оружии и продовольствии, сняла осаду и ушла на зимние квартиры. Теперь, одновременно с наступлением на Берлин, русские войска предприняли новую попытку взять Кольберг. Существенная роль на этот раз отводилась флоту. В середине августа к Кольбергу подошел Балтийский флот — 21 линейный корабль, 3 фрегата, 3 бомбардирских корабля: на транспортах находилось 3 тысячи десантных войск. Но время было упущено, флот слишком поздно включился в осаду. Флагман, опасливый престарелый адмирал Мишуков, невзирая на предписание Адмиралтейств-коллегий, в море не выходил, уповая, что войска у Кольберга создадут перелом, а флот лишь довершит осаду крепости. Пока начали бомбардировать крепость, с кораблей неспешно высаживали десант, неспешно вели осаду, на помощь Кольбергу подошел отряд пруссаков, более 5 тысяч человек. Десантные войска, не зная, сколько в точности пруссаков, в панике бросились к шлюпкам, забыв о пушках. Мишуков приказал уничтожить артиллерию и припасы, но было уже поздно. В плен попало около 600 человек, 22 орудия, припасы. Флот вернулся в Кронштадт, не выполнив задачу. Мишукову выразили высочайшее неудовольствие и отстранили от командования, ряд офицеров, руководивших осадой, были отданы под суд.
За минувшую кампанию 1760 года русская армия все туже стягивала узел вокруг прусских войск, проникая все глубже в Восточную Пруссию. Однако Фридрих II еще не терял надежды вывернуться и взять реванш. На деле Австрия и Франция, союзники России, не вступали в сражения с войсками Фридриха II, опасаясь разгрома. Союзные генералы в то же время с тревогой воспринимали вести об успехах русских войск. Как бы Россия не возвысилась и, укрепившись в центре Европы, не превратилась в их соперника.
Франция скрытно начала переговоры с Англией, партнером Фридрихом II, о прекращении военных действий.
В Петербурге неожиданно получили послание короля Франции. Людовик XV обращался к Елизавете с предложением начать мирные переговоры с Фридрихом П. Мол, Пруссия достаточно ослаблена и не представляет угрозы.
Весной 1761 года канцлер Михаил Воронцов вызвал Ивана Чернышева:
— Ее величество остановило на тебе свой выбор. Поедешь в Аугсбург. Там собирается конгресс. Австрия, Франция, наши друзья ныне и супротивники, Пруссия с Англией. Желают замирение произвести. Ты наш интерес блюсти должен, ни в чем не уступать. Инструкции от меня получишь.
Слушая канцлера, Чернышев невольно перебирал в памяти недавние события. Прежнего канцлера, умудренного дипломата Алексея Бестужева, неожиданно отстранили и арестовали, подозревали в сговоре с Екатериной Алексеевной против императрицы. Судили его к смертной казни, но Елизавета отправила в ссылку. Знал Чернышев, что Бестужев довольно искушен в политике, четверть века рулил внешними делами России. Правда, нечист был на руку, брал «пенсион» у всех европейских держав без стеснения.
Воронцов когда-то был приятелем Бестужева, но с началом войны стал соперником…
В Аугсбурге Чернышев неожиданно оказался в оппозиции. Ладно, Пруссия и Англия, неприятели, но и посланцы Австрии и Франции, «союзники», встречали Каждое предложение Чернышева в штыки. Прусский посланник, почувствовав поддержку, нагло требовал уступок, претендовал на всю Саксонию и другие земли. Споры затянулись. Чернышев перечислил все поражения пруссаков, отвергая с ходу их притязания.
Прошло несколько бесплодных месяцев, и все переменилось. Накануне Нового, 1762 года поступило известие, что взят Кольберг. Эту крепость Фридрих II считал ключом к сопротивлению русским. «Это было бы для меня величайшим несчастьем, — говорил король приближенным. — Нельзя терять Кольберг!»
Брат Захар сообщил Чернышеву, что при взятии Кольберга отличились войска Петра Румянцева, которым оказали добрую поддержку моряки Кронштадтской эскадры.
Казалось, новые козыри в руках Чернышева. Но прошла неделя-другая, и в Аугсбурге вдруг повеселели пруссаки. Пришло известие о кончине императрицы Елизаветы Петровны и вступлении на русский престол Петра III, старого поклонника и приятеля короля Фридриха II.
Война сразу прекратилась, русская армия переподчинялась прусскому королю. В Аугсбурге еще долго торговались бывшие соперники, но Россия, оставаясь при своих интересах, значительно повысила свой авторитет в Европе и упрочила влияние морской державы на Балтике. Как-никак, а британские эскадры не пытались оказать поддержку Пруссии со стороны моря.