По нашему убеждению, после краткого рассмотрения тематических вех в учении Кьеркегора можно разглядеть определенную связность, несмотря на всевозможные пируэты, скрытность, обязательную «косвенную коммуникацию» и открытое отрицание любых систем.
Таким образом, опираясь на свою фундаментальную интуицию, обладающую силой воплощенного убеждения (чем бы она ни была обусловлена), Кьеркегор приходит к выводу, что средоточием единственно значимой истины, не логоса, но пафоса, выступает «я». Из чего вытекает ряд связанных друг с другом последствий.
Фактор влияния на «я» – это не симптом, он отсылает нас не к психологии, но к онтологии, как и в случае с последователем Кьеркегора Ницше: тревога, отчаяние, страдание представляют собой чувства, свидетельствующие о том или ином способе существования в мире. Все они указывают на позицию, которую человек занимает по отношению к миру, живя в этом мире. С учетом этого контекста пойти на поводу у доминирующего чувства в надежде окунуться в пучину немыслимых наслаждений, занять соответствующую жизненную позицию и избрать для себя модель поведения, описанную при рассмотрении экзистенциальных этапов^, конечно же можно, хотя без корректив здесь не обойтись: в конце концов, есть эстеты, умирающие «эстетиками», и есть «этики», которые женятся, заводят детей и поступают на государственную службу. По сути, это означает обманывать себя, упорно цепляться за иллюзию, но в первую очередь – не быть собой. Чтобы вести подлинное существование, нужно испытать все эти аффекты.
Вести подлинное существование означает плыть по течению, качаясь на волнах доминирующего чувства до тех пор, пока впереди не забрезжит тупик, а потом смириться с разрывом и совершить прыжок в антимодель воплощения, погрузившись в континуум того, что разрывает его на части. [27]
Человек индивидуален и уникален. Он здесь и сейчас живет своей жизнью и умирает своей смертью. Он может поддерживать с другими те или иные отношения, но никогда себя с ними не отождествляет и в них не растворяется. Как следствие, никакая всеобщая история немыслима. Человек – это свобода, поэтому никакой необходимости в чередовании событий быть не может.
Но прежде всего, человек один – перед лицом существования, перед самим собой, перед Богом, к которому он стремится, желая обрести истину и спасение. Здесь, по-видимому, уместно заметить вместе с Жаном Старобински, что в становлении христианина, к которому так настойчиво приглашает Кьеркегор, присутствуют и весьма курьезные нотки.
«Отношения с Богом развиваются, когда рушится последняя возможность отношений с людьми. Они представляют собой не только изнанку или обратную сторону невозможности и дальше поддерживать с ними отношения, но и ожидание, очередь которого наступает когда больше нечего ждать ни от себя, ни от других. (Кьеркегор выискивает в библейских текстах все, что в состоянии оправдать этот разрыв, то есть те фрагменты, где говорится, что человек, дабы последовать за Богом, должен отказаться от людей. Совершенно очевидно, что при этом он пренебрегает другими фрагментами, содержащими призыв к обратному и гласящими, что человек, чтобы воспринять посыл Бога, должен повернуться к людям, и что в лике ближнего своего человеку дано узреть лик Божий. Кьеркегор трактует Писание как призыв к индивиду защищать себя от всего, что не есть Бог)»\
В таком случае, чтобы обеспечить более широкий охват темы, пожалуй, лучше говорить о том, чтобы стать приверженцем Христа. Взять Спасителя в качестве абсолютного примера означает не жить в соответствии с Его учением, но в точности повторить Его путь. «Я» как сошествие бесконечного, вечного и божественного в конечную, смертную человеческую плоть и неизбежная смерть на кресте. Вот как Кьеркегор может донести свой голос до тех, кого не привлекает христианство. [28]
4. Последователи кьеркегора
В историю философской мысли Кьеркегор вошел в период сразу после Первой мировой войны, когда мир переживал глубокий кризис, а целый ряд либеральных и интеллектуальных ценностей былого общества потерпели сокрушительное поражение. Подобно Ницше, Кьеркегор, по выражению Карла Ясперса, является «философом определенной эпохи». Философский посыл Кьеркегора, который его современники не жаловали особым вниманием, живо ощутили на себе его потомки, оказавшиеся в самой гуще беспрецедентных общественных проблем. Сам факт того, что его работы стали публиковать, изучать и в более широком смысле подвергать критическому рассмотрению именно в эпоху кризиса ценностей (общественных, религиозных, философских и т. д.), оказал огромное влияние на тональность первых оценок.
Распространение мысли Кьеркегора сдерживалось очевидным незнанием его трудов, присущие ему заслуги писателя и литератора умалчивались, его рассматривали лишь как теолога и философа. Даже в наши дни чтение переводов Кьеркегора редко доставляет удовольствие, а издания на французском языке, имеющиеся в нашем распоряжении, в целом содержат в себе очень мало оценок и замечаний.
Поначалу Кьеркегор подвергся нападкам со стороны Мартенсена, который постоянно ссылался на него в своей автобиографии, всегда отзываясь только с плохой стороны. Затем о некоторых его работах высказал свое мнение Георг Брандес, чья заслуга заключалась в том, что он открыл этого философа для европейской культуры, в первую очередь для Ницше, о чем свидетельствует письмо от 11 января 1888 года.
Первой интерес к Кьеркегору проявляет Германия, где в начале века впервые выходит полное собрание его сочинений. Многие исследователи принимаются изучать его наследие, формируя общественный образ этого датского философа – непризнанного пророка, который, досконально изучив динамику человеческой души и роль концепт-ограничений, особенно чувства вины, сумел показать весь трагизм человеческого существования, недвусмысленно указав и на иллюзорный оптимизм либеральной культуры, и на опасность, таящуюся в абстрактных философских теориях.
В философской индивидуальности Кьеркегора последователи выделяли две ключевые черты:
– противостояние с Гегелем. В этом отношении датского философа можно с полным основанием назвать анти-Гегелем. Может даже показаться, что в его теориях нет ровным счетом ничего положительного, что все они являются плодом отчаянных усилий, направленных на подрыв самих основ гегелевской системы;
– роль «отца» экзистенциализма. В этой ипостаси он хорошо известен, ему все воздают честь и хвалу, поэтому данное философское течение, возникшее во Франции после войны, можно с полным основанием считать часом его славы.
4.1. Критика Гегеля
Если верить Гегелю, действительность представляет собой раскрытие духа и гарантию его рациональности. Это раскрытие осуществляется через противоречия, преодолеваемые с помощью опосредований, которые, с одной стороны, устраняют антагонизмы, но с другой – сохраняют их. В итоге действительность выглядит нелепой в глазах того, кто рассматривает ее со свой ограниченной (субъективной) точки зрения, а не изучает в плане общей (объективной) перспективы, соотнося с принципом рациональности.
После смерти Гегеля выразители самых разных философских систем стремились доказать, что евангельская вера и философия несовместимы. Это породило множество самых разных попыток привести к общему знаменателю гегелевскую доктрину и христианство, лишая его статуса истины откровения и низводя до ранга рядового элемента системы.
В Дании, как мы уже видели, первым о Гегеле заявил Хейберг, не обладавший ни самым глубоким, ни самым последовательным умом для реализации этой задачи. В те времена в гегельянстве усматривали попытку реставрации классических ценностей после периода романтических заблуждений, ценностей, благодаря которым индивид мог вновь обрести свое место в общей массе, в культуре и государстве. Философская мысль была крайне чувствительна к подобным усилиям, направленным на то, чтобы примирить идеал с реальностью. Индивид как субъективность в итоге терял главную роль, предназначенную ему романтизмом, в пользу более масштабной и объективной идеи человечества. Если романтизм настаивал на судьбе отдельно взятого человека, на его страданиях, страстях, ностальгии, то гегельянство принимало точку зрения истории. Взятая в отдельности, человеческая жизнь представляет собой хаос и исступление, но если рассматривать ее в более широком контексте истории человечества, все выглядит совершенно иначе. В этом случае может показаться, что человеку свойственно быть членом множества, пусть даже он не видит его контуров, что именно благодаря этому множеству Идея (например, демократия) может обрести воплощение в реальности. В таком масштабе мучения одного конкретно взятого человека представляют собой ничтожно малое количество, которым вполне можно пренебречь.
Но для христианства и Кьеркегора, который за него вступается, подобный подход неприемлем. В его понимании Христос пришел на эту землю во искупление грехов не множества, то есть некоей абстрактной сущности, а конкретных людей, которые страдают и умирают. Смысл воплощения как такового в том и заключается, чтобы подчеркнуть значимость индивида. Разве вера, то есть путь спасения, которого не обещает разум, не является субъективным усвоением истины? С учетом этого субъективная истина должна обладать ценностью не только отличной от ценности истины объективной, но и превышающей ее. Это один из главных посылов христианства, и Кьеркегор позиционирует себя в качестве его поборника.
Кьеркегор не мог согласиться с попытками примирить веру и разум, ведь для него христианство представляет собой противоречие и парадокс. Оно не может быть предметом ни опосредования, ни синтеза, ни компромисса:
«Идея опосредования противоречит христианству. Идея философии – это опосредование, в то время как идея христианства – парадокс» (НА 108, 1841).