Керрая. Одна любовь на троих — страница 27 из 50

Я никак не могла понять, кто это говорит? Почему? И что со мной происходит? Только чувствовала, как мне становится легче… легко… невесомо. Немного пусто, но… гораздо привычней. Как раньше. Да, раньше мне ведь было удобно. Я привыкну опять?..

— Да, — подтвердил чей-то голос.

И я поверила беспрекословно, потому что знала — он главный, и ему можно верить. А что еще? Смутные воспоминания растворились, показались надуманными. Он — лэрд. Я — член его клана. И только.

— Открой глаза.

Приказ, который вдохнул в меня новую жизнь.

Открыла, посмотрела на лэрда.

— Все хорошо?

— Да.

Лэрд сменил позу, откинул назад свои волосы, пронзил меня задумчивым взглядом. Чего-то ждал. Еще раз сменил позу, я удивленно глянула на его пятки и чуть подвинулась, чтобы ему было удобней. Мало ли, может, устал с утра, хочет лечь. А, может, ему по времени как раз положен обеденный сон? Тем более, что из-за меня вчера его не было.

— Да. Вижу. — Отрывисто сообщил лэрд и убрал от меня стопы, скрестив ноги. — Теперь действительно все хорошо.

— А что было до этого?

— Ничего, — с тенью улыбки заверил он. — Поверь своему лэрду.

И несмотря на то, что чувствовала я себя легко и прекрасно, и несмотря на заверение лэрда, я ощущала какой-то подвох, только не могла понять его сути.

— Чай? — предложил лэрд.

— Не откажусь, — согласилась я.

После негромкого рыка лэрда в домик зашел тот же парень, что был в прошлый раз. Забрал поднос, на котором все было перевернуто, принес новый, с другим заварником и другими чашками. Печенье оставил.

— Подкрепись, и еще немного поработаем с твоими страхами, — сказал лэрд.

Я кивнула.

Кто я такая, чтобы с ним спорить?

Я пила чай и ела печенье, и под наше двойное молчание прятала одну важную мысль: «Не забыть. Разобраться».

Это я пока не могла понять, в чем подвох. Но я знала, что со временем все тайное становится явным, если для тебя оно все еще важно.

Глава 12

Вот мне и шестнадцать!

Ночью я несколько раз просыпалась, чтобы взглянуть: не рассвело ли? Мама говорила, что когда я родилась, небо робко пронзил первый лучик, и теперь каждый год в свой день рождения (ну, каждый год, который я помню), я вставала раньше других, чтобы увидеть этот лучик, поздороваться с ним, как бы это не выглядело нелепо со стороны.

Пожалуй, это единственный день в году, когда я просыпаюсь легко, без желания еще хоть чуть-чуть полежать. Правда, этой ночью непонятные шорохи за пределами домика вообще помешали окунуться в сон.

Многое передумалось за почти бессонную ночь.

Неловко признаться, но я была рада, что Альва вняла распоряжению лэрда и ушла. Ее не было уже на обеде, и я смогла спокойно поесть. Подружки ее бросали в мою сторону косые взгляды, но молча жевали, не решали напасть с упреками или обвинениями. А когда неподалеку от меня разместился лэрд, переключили внимание на него.

Лэрд их призывы игнорировал, а я, наблюдая за подружками бывшей любовницы вожака откровенно недуомевала. Быстро же они про нее забыли!

Была надежда, что у Альвы с памятью так же неважно, и она перестанет меня донимать. Ясно, что в Сакрин-лэнде мы с ней встретимся, но впереди несколько дней, а значит, у нее есть время образумиться или остыть.

Много еще чего передумалось. О друзьях, школе, о доме, который нам пришлось бросить, об Этане, который куда-то пропал, и я не видела его уже несколько дней. О Кайле, которого тоже не видела — но это к счастью.

А больше думалось о приятном, о будущем.

По-моему, наши занятия с лэрдом шли мне на пользу. Он говорил, что все не так скоро, и мой страх мужчин надо заменить новыми впечатлениями — но, мне кажется, прогресс уже есть. В последний раз, когда мы работали с лэрдом, лицо папиного бывшего работодателя уже не всплывало в памяти, имя «Кайл» заставляло только слегка морщиться, да и то перед глазами мелькало лицо племянника лэрда, а не старого извращенца.

Странная это была ночь. Ароматная. Казалось, цветы под домиком пахли особенно ярко, и их сладковатые нотки разбавлены толикой горечи.

Я упоенно вдыхала насыщенный запах, удивляясь, насколько он сильный, а у меня от него никаких последствий, даже голова не кружилась. Просто было немного грустно. Как им.

Вскоре цветы притихли, их запах стал едва уловимым, и пропал, или я надышалась и больше не различала его, или просто уснула.

Но едва ночная тьма сменилась предутренними сумерками, я встрепенулась, будто не спала вообще ни минуты. Глянула на родителей: они лежали в обнимку и так мирно посапывали, что я улыбнулась. Встала тихонечко, стараясь не разбудить их, начала красться к двери, и вдруг услышала за спиной:

— Доброе утро, солнышко!

Мамины руки обняли меня, и я развернулась, уткнувшись в ее плечо.

— Доброе утро, моя красавица! — обнял меня папа с другой стороны, и я развернулась в его руках и уткнулась лицом ему в грудь.

— С днем рождения, доченька, — прошептала мама.

— С днем рождения, милая, — улыбнулся папа.

И я улыбнулась в ответ, такая счастливая, что они у меня есть, и обняла их еще крепче.

— Ну, — легонько отстранил меня папа, — дай-ка я посмотрю, какая ты у меня теперь взрослая! Ну да, вижу, вижу!

— Папа! — рассмеялась я.

— Ох, конечно, — поддержала мама отца, — такая взрослая девушка!

— Женихов теперь гонять да гонять, — вздохнул папа.

— Не придется, — успокоила я его, — они — оборотни, они ищут пару, а не меня.

— Сворачиваем болезненную тему, — вздохнул отец. — Вот будет тебе восемнадцать, так и быть…

— И что тогда? — заинтересовалась я.

— Тогда я почти спокойно приму новость, если тебе понравится какой-нибудь парень, и это взаимно. А пока только так — пусть показывают свою симпатию в нашем саду, — он махнул рукой в сторону выхода, намекая на цветы.

После того, как мы дружно отсмеялись, я обняла папу крепко-крепко и заверила, что пока ему не о чем волноваться, он для меня единственный и любимый мужчина.

— Ладно, я успокоился, — сказал он, — даже настолько, что мы с мамой наконец можем подарить тебе подарок.

— Подарок? — изобразила я удивление.

Нет, я ждала и очень надеялась на какой-то милый сюрприз, но поняла бы, если бы подарка не было. Все-таки мы пока не в том положении, чтобы тратиться на пустяки. Но когда папа подошел к скрученному одеялу и развернул его…

А я еще удивлялась, что они забрали себе одеяло в такую жару!..

Так вот, когда папа его развернул, и я увидела расписанный старинными буквами сундучок темно-синего цвета, с посеребренной крышкой…

Мне даже не нужно было заглядывать внутрь, чтобы понять, что это.

— Это же… — пробормотала я восхищенно. — Это… это же…

Слов не было.

Глаза предательски увлажнились, когда я перевела взгляд на родителей. Этот сундучок не только стоил дорого, он был сокровищем, о котором я давненько вздыхала, но боялась признаться даже себе. Он был настоящей находкой для тех, кто занимается рукоделием и камнями, потому что помимо удобных внутренних отделений и набора редких камней, бисера и всевозможных застежек, шнурков, серебряных нитей, в нем были порошки с безобидными, но такими важными заговорами — на удачу, на расположение, на встречу с любовью.

И по слухам тех, у кого уже был такой сундучок, порошки были действенными!

А еще каждая работа как бы благословлялась магом, который сделал сундук. Если, конечно, рукоделие несло добро.

Сундук стоил дорого, очень, и я была и рада, и поражена тем, что он теперь есть у меня; и взволнована: а как же дальше? Нам ведь так нужны деньги! Зачем тратить на меня столько?

— Его еще можно вернуть? — жалобно пискнула я, боясь даже прикоснуться к нему. Пока не трогаешь — не твое, а потом будет жаль расставаться.

— Шестнадцать лет больше не повторится, а деньги мы еще заработаем, — прервал мои душевные метания папа.

— Спасибо! — кинулась обнимать его, маму, а заодно сундук с моими богатствами. — Спасибо!

— Ладно тебе, ладно, беги уж, а то пропустишь свой лучик, — с усмешкой отпустил меня папа.

И я, еще раз обняв родителей, метнулась к выходу.

И что, что в одной сорочке? И что, что с растрепанными после ночи волосами? Вряд ли кто-то в такую рань бродит под домиком!

Выскочив на улицу, я подняла голову вверх, к небу, выискивая взглядом мой лучик, а потом…

Я с удивлением поняла, что стою не на земле, и моих стоп касается что-то мягкое, чуть прохладное…

Глянула вниз. Лепестки. Белые с красным. И я стою на них, как на красивом живом ковре.

Это что, подарок?.. Такой странный подарок?..

И вдруг мой взгляд зацепился за стебель, зеленый сломанный стебель, кем-то откинутый прочь. Затем еще за один, такой же, сломленный.

А после медленно, не веря в происходящее, переместился вправо, где росли две мои розы.

Белая и красная.

И где сейчас было пусто…

Я медленно, с трудом подняла правую ногу. Шагнула назад. Подняла левую ногу. Шагнула назад.

И опустилась на колени перед лепестками, небрежно кем-то разбросанными. Моими лепестками. Но уже не живыми, а мертвыми…

Так вот почему они так печально пахли ночью… Они умирали…

— C днем рождения, Керрая, — прошептала я, собирая в ладонь разноцветные лепестки. — Вот она, взрослая жизнь…

На мои тихие всхлипы выглянули встревоженные родители. Мама села рядом, и ничего не говоря, начала помогать. Не проронив ни слова, мы зашли в домик, а папа остался на улице. Через плетеную стену я видела, как он утоптал землю у домика, а потом подобрал стебли роз, и ушел.

— Мы их засушим, — мама принялась раскладывать лепестки на пеньке, разбудив и потеснив светлячков.

Они обиженно подлетели ко мне и сели на руку, заставляя открыть ладонь. Добившись своего, успокоились и потухли. Вернулся папа, посмотрел на разноцветный пенек, внимательно — на меня, и подвинул сундук.

— Посмотришь наш подарок?