— Домой? Так сразу…
— Мам, — я обняла ее, — ну, надо же привыкать к этой мысли, зачем оттягивать? К тому же, у нас очень красивый дом, и он так близко от вас. Тот, который строился, помнишь?
— Кайл все продумал… — она вздохнула. — Но ты уверена, что это то, чего ты хочешь? Керрая, мы можем…
— Уверена.
— Мы с твоим отцом подозревали, что однажды ты выберешь или Этана, или Кайла. Были видно, что один тебе нравится, а со вторым ты просто искришь. Ты не захотела выбирать между ними…
— Мам…
— Керрая, я хочу, чтобы ты знала: мы не осуждаем тебя. Да, это для нас непривычно, лэрд сказал, что это так же непривычно и для клана, хотя ранее такие случаи бывали. Думаю, вам троим будет сложно. И я хочу, чтобы ты никогда не забывала: мы тебя любим, и мы всегда на твоей стороне. И если это действительно твой выбор… если ты действительно этого хочешь… То без разницы, что будут думать и говорить другие. Между нами ничего не изменится. И мы с папой примем не одного зятя, а двух.
— Спасибо, — я сильнее обняла маму, — я тоже вас очень люблю!
И даже больше, чем очень, потому что знала, чувствовала и понимала: мама хотела спросить о Йаго, но не сделала этого. Она не стала копаться в причинах моего поступка и выбора, она просто приняла его. Как и папа.
— Мне пора, — отстранившись от мамы, я подхватила сумку, но не успела сделать и шага, как мама снова обняла меня.
— Не верю, что ты уходишь, — пробормотала она сквозь слезы. — Конечно, я знала, что однажды ты станешь взрослой девушкой, что у тебя будет своя семья, но…
— Мам, — сумка была небрежно брошена на пол — пусть, мне важнее было обнять дорогого человека, утешить его, — моя семья — папа и ты.
— А твой… — синие глаза с тревогой всмотрелись в меня. — А твои мужья?
— Я хотела сказать, что вы с папой по-прежнему моя семья. В этом отношении ничего не изменилось и не изменится. Просто теперь нас стало больше. — Я осторожно приложила ладонь к маминому животу. — А когда родится сестренка, наша семья снова расширится. Только, пожалуйста, не плачь, мам, не хочу, чтобы моя сестренка была нытиком.
Мама с готовностью улыбнулась, и я стерла ее слезинки, любуясь, какая же она красивая, даже когда лицо красное, нос чуть-чуть опух, а ресницы мокрые. Подавив вздох, я окинула взглядом комнату, подхватила сумку и вышла. К моему удивлению, все мужчины были в гостиной, и по взгляду Кайла я поняла, что как минимум двое из них все слышали. Но воздержались от комментариев — уже хорошо.
— Это все? — Этан подошел ко мне и забрал сумку.
— Да, — я кивнула, а потом спохватилась, что хотела бы забрать еще кое-что, но…
— Мы можем зайти за вещами завтра, — заметив мои метания, сказал Кайл. — Но если ты без чего-то будешь скучать сегодня, бери все, что хочешь, мы унесем.
Папа бросил быстрый взгляд на лавелию, которая оплела не только прихожую, но всю гостиную, и которую он успел полюбить, но с готовностью кивнул. Он был согласен расстаться с ней, если она мне нужна, несмотря на то, что именно он ее поливал, именно он ухаживал за ней и, думаю, во многом благодаря его вниманию сухая веточка, внесенная мною однажды в дом, превратилась в изысканный цветник.
— Нет, пап, — рассмеялась я, — лавелия останется здесь. Одну минутку.
Я вышла из гостиной, открыла кладовку и с трепетом выудила маленький тазик, тот самый, который я когда-то отвоевала у Кайла, тот самый, который так выручал нас в лесу, тот самый, который не предавал меня в тяжелые времена жизни на дереве. И пусть это кому-то покажется смешным, я хотела, чтобы тазик переехал со мной. Он может снова прятаться в кладовой и мирно там отдыхать, но мне будет легче от того, что он рядом.
Прижав его к груди, я вернулась в гостиную, и меня буквально искупали в разнообразных эмоциях. У мамы от умиления заблестели глаза, но в ее положении, подозреваю, это нормально. Ежик пискнул и тут же направился ко мне, пришлось его подхватить, чтобы он забрался в тазик и оттуда показал дикобразу язык. Светлячки сели на бортик тазика. Папа странно посмотрел на Кайла, но тот выдержал его взгляд и не стал доказывать, что у нас в доме есть душевая, и тазик — отнюдь не предмет первой необходимости. Он с готовностью подошел ко мне, взял таз и ежика и не сказал ни слова упрека. А Этан… Этан, от которого я меньше всего этого ожидала… Да что там — не ожидала совсем — он взял и расхохотался. Громко, безудержно, сверкая серыми глазами и не в силах остановиться, даже когда начал икать.
— Что с ним? — я подозрительно покосилась на Кайла.
— Если я скажу, что он рехнулся, ты его бросишь?
— Нет.
— Тогда смысл мне ставить ему диагноз?
— Я не просила ставить ему диагноз…
— Оговаривать себя я тоже не собираюсь. Ты ведь явно подозреваешь, что я что-то ему подсыпал, как-то на него магически подействовал…
— Ты можешь.
— Да, — согласился он. — Но если бы я на него магически повлиял, ты бы сегодня вышла замуж только за одного!
— То есть, — вкрадчиво поинтересовался папа, — Кайл, ты против, что Керрая вышла замуж за Этана?
— Естественно, — удивленно подтвердил тот.
— Но почему тогда ты согласился на этот брак?
— Потому что, к счастью, я женился на Керрае, а не на Этане.
— Но ведь она вышла замуж и за него.
— Здесь я скажу: к сожалению, — вздохнул Кайл. — Но все равно это не делает меня мужем Этана.
— Не хватало! — справившись со смехом, возмутился тот.
— Что тебя так развеселило? — пользуясь моментом, что он пришел в себя, поинтересовалась я.
— Этот таз, — выдохнул он, окончательно успокаиваясь. — Просто вспомнил… Он так похож на тот, что был у тебя в лесу…
— Это он и есть, — призналась я.
— Вот как, — Этан бросил взгляд на приятеля. — Тогда очень символично, что в новый дом его будет нести Кайл.
— Почему?
— У них столько совместных воспоминаний, — ответил Этан, вопреки тихому рыку, намекающему, что лучше смолчать.
— Каких? — я так же проигнорировала явное недовольство Кайла.
— Незабываемых, — улыбнулся Этан. — Думаю, он никогда не забудет, как однажды, когда он дежурил в лесу, охраняя тебя в домике, ему на голову прилетел этот таз, и мало того, что ударил, образовав шишку, так еще и разместился на голове, притворяясь шапкой. Очень жесткой, но очень надежной шапкой. По крайней мере, тогда Кайл грозился, что никогда этот бросок и этот таз не забудет.
Я вспомнила, как однажды стояла на дереве, а выливая воду, слишком сильно размахнулась и случайно выбросила из домика таз. И как после этого не могла найти таз в лесу, а ведь видела, куда он улетел. И самое главное, я вспомнила, как сразу после моего броска заткнулась неугомонная птица. Посмотрев на Кайла, я спросила:
— Это был ты? Ты притворялся той мерзкой птицей-крикуньей?
— Да, — с любовью поглаживая ежика в тазике, спокойно ответил он, но не успела я даже подумать над тем, чтобы упрекнуть его, добавил. — Я не оставлял тебя ни на секунду. И если тебе вдруг казалось, что ветер слишком сильно шумел в деревьях, это тоже был я. Ты должна была пройти испытание.
— И как, по-твоему, мне помогли птичьи крики?
— Злость забирает пассивность. — Он отвлекся от ежика и взглянул мне в глаза. — Хотя бы так.
И еще крикливая птица давала мне ощущение, что я не одна, но я поняла это только сейчас…
— Вода на тебя тоже попала? — с улыбкой спросила у Кайла.
— Обошлось, — усмехнулся он.
— Идем? — к нам подошел Этан с сумкой, следом за ним, обиженно глянув на Кайла, подошел дикобраз.
Им обоим было не до веселья. Один, видимо, не ожидал, что его рассказ заставит меня взглянуть на его друга по-новому, а второй не ожидал такого предательства и что ему придется топать домой пешком. Эх, вот что, все счастье для худеньких, да? А другим хоть не ешь?
Я наклонилась, собираясь взять дикобраза, но Кайл удержал меня. Взмахнув рукой, он снова вызвал поток ветерка, который подхватил дикобраза и поднял вверх, к уровню ежика. Ветер закинул дикобраза в таз, а потом поднял таз с ними двумя, хихикающими и похрюкивающими от удовольствия, и, открыв дверь, вынес на улицу.
— А соседи? — заволновалась я, представив, что они могут увидеть.
— Пусть привыкают, — отмахнулся Кайл, — я не собираюсь притворяться обычным оборотнем.
Странно, но легкое превосходство, которое я заметила в его тоне, не раздражало. И потом, если кому-то нечего делать, а только бродить под нашими окнами, пусть пеняют на себя: тазики они такие, они, бывает, летают.
— Нам пора, — сказала я маме и папе.
— Обещайте, что будете часто к нам заходить, — потребовал папа.
— И домой, — согласилась я, — и в нашу мастерскую, и в нашу булочную.
Папа понятливо кивнул, мама улыбнулась и прижалась к нему. И мы уже собирались выходить из гостиной, когда неожиданно что-то мягкое и удивительно пахнущее погладило мою щеку.
— Цветок, — Кайл успел его подхватить и протянул мне.
— Красивый, — я взяла белый цветочек лавелии и погладила его в ответ, а потом обернулась к ветвям. — Спасибо, прямо мне подарок на свадьбу.
Лавелия шевельнулась, и с потолка начала спускаться одна из пушистых ветвей, а зависнув над головой, она вдруг яростно затряслась и осыпалась белыми лепестками. Я весело рассмеялась, а потом обернулась к ребятам, которые стояли рядом, встретилась с потемневшими почти до черноты, серыми глазами, и замолчала. Они оба стояли усыпанные лепестками, как и я. И они оба были так близко, что я слышала их дыхание и буквально ощущала желание, которое они с трудом сдерживали. Простое желание. Мужчины. К женщине. Тем более, к своей законной жене…
Взяв меня за руку, Кайл кивнул моим родителям, и мы вышли из дома. На улице нас встретил легкий ветерок, но парню этого показалось мало, и он вызвал сильный поток, который, минуя меня, окутал его. Кайл медленно и тяжело дышал, глядя куда-то в сторону и принимая с благодарностью холод.
— Хватит, — попросила я, почувствовав, как леденеет его ладонь, и чтобы согреть, потерла ее. — Ты замерзнешь.