– И тем не менее всё обстоит именно так. Хочешь знать, какие законы я собираюсь издать для мира? И каким должен быть мой мир, созданный заново – и для всех?
Сарвил помедлил почему-то.
– Было бы странно отказываться, – сказал он. – Особенно в моём положении. Ты ведь можешь посадить меня здесь, на каменном пьедестале среди кустов и букашек, дать мне в руки каменную книгу…
Бритоголовый рассмеялся. Смех у него был брякающий, старый.
Степь. Побережье
На базарной площади бедного северного городка провинции Юсс (а можно сказать, и южного, поскольку северным он оставался только в глазах конкордийцев, прежде им владевших; для степняков же это был далёкий юг) с гордым названием Пропонт сидел слепой певец. Глаза его задёрнуты были синей матерчатой шторкой, губы шевелились. Пальцы медленно перебирали струны маленькой тёмной китары. Люди проходили мимо, погружённые в свои заботы, и редко кто бросал в перевёрнутую шляпу зелёную нефритовую монетку.
Базар выглядел уныло. На открытых деревянных и каменных прилавках истомлённые жарой торговцы разложили вялый товар: овощи прошлого урожая, сушёные яблоки и груши, переросшие побеги папоротника и пучки дикого лука. Лишь в двух местах люди явно приезжие торговали пшеницей и красным рисом, орехами и мёдом. Чуть побогаче было там, где продавали ткань, ковры и шкуры, нитки, ножи и иглы, а кроме того, колёсную мазь и сами колёса. Колёса многие трогали и поднимали, разглядывали обода и всовывали пальцы в ступицы… Пахло горячими пирогами с печёнкой и яблочным чаем. Голоса звучали не по-базарному приглушённо. Шлёпали по мягкой пыли босые ноги и ноги в стоптанных башмаках…
И появление кованых сапог слепца насторожило. Но виду он постарался не подать.
Тронул струны, наклонил голову, запел:
– Богатый и знатный генарх на войну собрался,
к жене молодой приставляет он младшего брата,
и так говорит он: "В обязанность, а не в награду
тебе одному доверяю я ключ от заветных ворот!
Надел я на пылкую жёнушку пояс стальной,
чтоб меньше ей было соблазна в пути одиноком,
однако война есть война, сеча будет жестокой.
Коль я не вернусь, верным мужем ей быть обещай!"
И преданный брат эту клятву торжественно дал.
Генарху, прощаясь в воротах, придерживал стремя.
Но видит генарх через самое малое время,
что брат нагоняет его на гнедом жеребце.
"Едва не случилась беда, – говорит он, трясясь, –
на грани я был нарушенья торжественной клятвы!
Пошарь по карманам и лучше проверь за подкладкой.
В заботах и сборах ты, кажется, ключ перепутал…"
Сапоги насмешливо притопнули.
– Славно поёшь… – голос был надтреснутый, с горловой хрипотцой. – Держи вот. Выпей за моё здоровье да за здравие законного царя нашего Авенезера Третьего.
– Выпью за любого, кто подаст…
Сквозь прорежённую ткань шторки "слепец" видел, как стоящий перед ним человек кивнул наискосок: и вроде бы "да", и вроде бы "нет" в одном движении. Сронил с руки что-то. Звук был особый: множественный мягкий звяк.
– Так выпей, не забудь… – и адепт прежнего царя повернулся и пошёл куда-то направо – и моментально затерялся между немногочисленными покупателями…
Быстро и легко ступая, возник поводырь. Присел на корточки.
– Кто это был?
– Не знаю…
"Слепец", специально закрыв глаза, нашарил шляпу, а в ней – тяжёлый кожаный мешочек.
– С какой бы стати у нас объявлялись друзья?.. – пробормотал он.
Позже, в тесной чердачной каморке постоялого двора "Весёлый птицелов", в котором "слепец" вечерами пел за эту самую крышу над головой и право доедать недоеденные обеды гостей, он и поводырь открыли мешочек. Оттуда высыпалось двадцать крупных конкордийских золотых с безвольным профилем Императора и два кусочка пергамента. На одном кусочке тщательно изображён был с высоты птичьего полёта рог бухты Чёлн, самой северной и самой маленькой бухты из семи, образующих порт Порфир. Красный крестик отмечал некое строение вблизи маяка… Второй же клочок был подписанным Императором пропуском в порт Порфир, по случаю войны и военных перевозок для посторонних закрытый. Предъявители значились "Имеющими Глаз", то есть внутренними шпионами.
Слепец и поводырь обменялись значительными взглядами. То, что произошло, не имело разумного объяснения. С того момента, как они, отстав от отряда (какой-то полусумасшедший деревенский легат задержал их, обвинив в систематической краже кур, и выпустил лишь поздним утром, когда ни один из пострадавших не опознал преступников; деревенская же тюрьма оказалась на диво крепкой…), не попали к бою и лишь потом из окольных толков узнали о нападении злодеев-разбойников на зачарованную башню и поголовной гибели всех нападавших, – с того момента цель перед ними была одна: скорейшее возвращение с докладом. И вот теперь непонятно кто непонятно почему предлагает задержаться…
И этот непонятно кто явно знает, с кем имеет дело.
И он весьма определённо сообщил, от чьего имени действует сам…
От имени того, кого считают страшнейшим исчадием зла; кем до сих пор пугают непослушных детей.
– Надо идти петь, – сказал поводырь.
Слепец вернул на место шторку, взял китару, медленно поднялся.
– Веди, – выдохнул он.
Кузня
Этот товарный двор они нашли к исходу второго дня поисков.
Ворота рухнули с грохотом и лязгом, Алексей выключил лебёдку и привстал, чтобы поверх клубов пыли успеть увидеть то, что скрывалось за ними. Но нет, никто не метнулся им навстречу. Потом, зажмурив глаза, он дождался, когда пыль осядет, и тогда рассмотрел двор внимательнее.
Прокалённое солнцем пространство в три футбольных поля, а то и побольше. Вытянутые в линейку грузовики, тупорылые, обкатистые, чёрно-белые и сине-жёлтые. Справа – высокий деревянный перрон и широкие ворота складов, слева и дальше – гофрированная стена какого-то хранилища, чуть зеленоватый алюминий, надпись: "ЮВФ-Азот". За нею – чёрные заросли, похоже, что вдоль полотна железной дороги. Да, шлагбаум… будочка…
– Давай, Витя, – кивнул Алексей.
– Опять я… – Витя изобразил недовольство – но, похоже, он всё ещё получает удовольствие от своей важной роли.
– Угу. Последний твой забег.
– Последний…
Он взял на плечо моток верёвки, привязанной к железной раме сиденья, в руки – лом. Легко перенёс ноги через борт машины и оказался на асфальте. Постукивая ломом, пошёл вперёд, к концу "антипровальных" труб. Потом сделал ещё несколько острожных шагов, дотянулся до поваленных ворот, отцепил крюк. Вернулся к трубам. Там закрепился: несколько оборотов верёвки вокруг правого предплечья. Алексей тронул машину – очень медленно. Они переехали упавшие ворота и ступили на неразведанную территорию. Витя, правой рукой держась за одну из труб, шёл, колотя по асфальту ломом. Звук был глухой.
Так они сегодня уже сумели избежать трёх ям…
В чёрных зарослях что-то шевельнулось.
Любомир, стоящий за пулемётом, напрягся.
– Спокойно, – сказал Алексей.
– Есть "спокойно"…
Когда вездеход въехал в ворота, Саня вздрогнула – настолько это похоже было на прежние переходы из мира в мир.
Даже задёргался левый глаз. Она прижала его рукой – сквозь ладонь текло медовое пламя.
Значит, и на самом деле – что-то…
– Стой, – сказала она, не сумев сдержать испуг.
Алексей послушно затормозил.
– Опять?
– Да… Подожди, сейчас…
– Что-то случилось? – спросил сверху Любомир. И Витя тоже повернулся – с недовольством, но и любопытством.
– Смотреть по сторонам, – сказал Алексей.
Саня откинула голову назад, задышала глубоко, прогоняя невольную дрожь. Потом, не открывая глаз, стала осматриваться.
Стена стояла совсем рядом, поднималась отвесно и нависала над головою, давила собой, своей невозможной массой и неприступностью. На поверхности её сделались видны трещины и неровности. Она была груба, потрясающе груба. Над самыми крышами складов чья-то рука начертала: "Из грязи вышли", – и полузнакомый знак: кольцо с четырьмя широкими зубчатыми лучами, напоминающими стилизованные короны; в шахматных задачах так рисуют ферзя. Впереди, довольно далеко, другая стена преграждала путь, тянулась влево, влево – и смыкалась наглухо с той, что огораживала мир с противоположной стороны. Но Сане показалось, что вот эта ближняя стена и та, что впереди, – не стыкуются полностью, что между ними есть щель, узкий проход, уходящий куда-то…
Она открыла глаза. Алексей смотрел на неё требовательно, и она чуть заметно кивнула.
– Витя, продолжаем, – Алексей махнул рукой.
Шевеление в чёрных зарослях продолжалось, неприятно медленное и протяжённое – будто там лениво ворочалась сытая сорокаметровая змея.
– Это не обезьяны, – сказал Любомир.
– Пока не стреляй, – Алексей для верности постучал ему по колену.
– Не дурак, – ответил Любомир.
Витя приостановился. Звук из-под лома вроде бы стал звонче. Он стукнул правее, левее – нет, показалось.
– Куда теперь, начальник? – спросил он.
Алексей указал на алюминиевое хранилище.
Со скоростью ленивого пешехода они достигли его. Площадка перед хранилищем была пуста, в порах и трещинах асфальта виден был светло-серый налёт.
На сто шагов вокруг всё было пусто и вроде бы безопасно.
Ворота были прикрыты, но не заперты – виднелась щель.
– Виктор, назад, – сказал Алексей, и тот с видимым облегчением пошёл к машине, на ходу взмахивая рукой – наверное, затекла так долго сжатая кисть…
Протяжный скрип бросил его на колени. В следующий миг он уже был у левой дверцы, бешено дёргая за ручку и забыв, не видя, что дверь не откроется и что надо прыгать через борт. Алексей повернулся и одним движением перебросил его в салон.
– Ничего нет, – напряжённым голосом сказал Любомир.
Витя хрипло дышал. Потом начал ругаться.
– Без нервов, – сказал Любомир сверху. – Здесь дамы.
– Ничего, – сказала Саня.