Они загребали, толкая лодку по темной поверхности, на снегопад смотрели. Мишка привычно цеплял воду и задумчиво глядел куда-то вперед. В белую рябую пелену. Вдруг он перестал грести. Лицо было спокойное, только дурные, счастливые искорки плясали в уголках прищуренных, больных еще, конечно, глаз.
— А хорошо ведь, братцы! — сказал хрипло и тихо. — Ей-богу, хорошо! Ничего не видно в этом снегу. Как будто. Бог знает, где мы и есть. Плыви да плыви, куда Господь выведет...
— Это да! — Васька тщательно вытер руки о штаны, полез за сигаретами. Достал сразу три и, согнувшись и прикрывая их от снега, стал прикуривать.
— Слышь! — Серега перестал грести и повернулся к друзьям. Очки снегом залепило так, что глаза едва видно было. — А чего сидим как дурачки?! Давай врежем! Новый год у нас или что?
— Да можно, — улыбнулся Мишка, — только... с водки-то мне.
— С водки только лучше бывает, — Серега аккуратно приоткрыл «буфет». — Вот она, родимая, — он тоже говорил тихо, как будто не хотел нарушить мягкой тишины снегопада. — На-ка, Вась, порежь, — он протянул луковицу и кусочек копченого мяса.
Выставил кружки на «буфет», налил и, аккуратно завинтив пробку, пристроил бутылку в ногах:
— Ну, с праздником первого снега! — заговорщицки шепнул.
— Давай выздоравливай! — поднял Васька свою кружку.
— И вы не болейте!
Захрустели луковицей. И снова смотрели на снежинки, выбирая какие покрупнее и провожая их полет до черной воды. Водка начала согревать. Грести не особенно хотелось. Плыли бы так и плыли, слушая эту осторожно шуршащую белую тишину.
...И они плыли. Мишка совсем севшим, тихим голосом рассказывал про весеннюю охоту в этих местах. Оживал даже, улыбался. Вспоминал, как быстро сходил снег, стремительно наполнялась жизнью тундра, как все свистало, ликовало и пело. Он замолкал, и они опять плыли в тишине. Природа тоже была тихой и, если бы не сырость, то и милой, но что это значило, было не совсем понятно.
То ли действительно наступала зима, то ли этот снег должен был растаять, и могло начаться солнечное и ясное бабье лето с бодрыми утренними заморозками. Мишка думал про четырехсоткилометровый маршрут, и в нем совсем не было уверенности, что так и надо поступать. Слишком много неясного было впереди. Он пытался и не мог себе представить, как оно там все будет. Короткий же маршрут ему не нравился потому, что тут все было слишком ясно. Гуси прокричали где-то над самыми головами в снежном небе. Как в сказке.
Обедать устроились на песке у самой воды. Были бы они в тайге, они наверняка забрались бы в лес, в соснячок или ельник — так, чтобы и речку было видно, и вокруг были бы стены. В незнакомой ситуации человек инстинктивно хочет спрятаться, стать незаметным. Здесь же это было невозможно — где ни встань, всюду как на ладони, поэтому и остановились на мокром песке под береговым откосом. Хоть чем-то прикрыты. Все кругом было мокрое, и в другой ситуации они поели бы всухомятку, но Мишка дрожал, вид у него был нездоровый, и друзья пошли за дровами.
Они долго возились с костром. И когда наконец зажгли, навалили всё, что собрали. Грелись. Васька достал Мишкины вещи и заставил переодеться. Майка и рубашка были мокрые от пота. Друзья почти молча за ним ухаживали. Серега развел шипучую таблетку. Разлили кофе. Пока Серега раздувал костер и варил кофе, весь вывозился в песке и саже. Нос был наполовину черный. «Очки поправлял», — понял Мишка и невольно улыбнулся. От сухой одежды, от тепла костра, а может, и от таблетки ему стало получше.
Они слили воду из лодки и опять попытались выйти на глиссер, но опять ничего не вышло. Чуть-чуть не хватало. И они снова то шли на веслах, то бросали, закуривали и просто стекали по течению.
Снег так же внезапно прекратился, как и начался. Далеко стало видно, тучи неподвижно свисали вокруг, касаясь земли. Лодка, медленно разворачиваясь, сплывала недалеко от берега. За поворотом в черной заводи плавал лебедь. Друзья замерли, удивленные. Большая птица сначала почему-то направилась к ним, но потом повернула к реке. До лебедя было совсем недалеко.
— Молодой, — шепнул Мишка.
— Откуда знаешь? — Серега полез в кофр за фотоаппаратом.
— Пестрый еще, он только на следующий год белым станет, — Мишка аккуратно, чтобы не пугать, положил весло, — странно, что бросили.
— Может, раненый? — Серега сделал несколько быстрых кадров.
— Вряд ли. Тут нет никого. Поздно, наверное, родился или болел.
— Ну да — пил, курил.
— Да вроде здоровый, — Васька смотрел на лебедя в бинокль. — Может, он летает?
— Это вряд ли. Улетел бы... — их крутило, и Мишка осторожно подрабатывал веслом.
— И что теперь?
— Замерзнет без еды, когда река встанет. Песцы сожрут.
Между тем лодка почти перекрыла птице выход из заливчика. Лебедь заволновался, прибавил ходу, потом вытянул длинную неловкую шею и тяжело побежал по воде, помогая себе огромными крыльями. Казалось, еще немного, и он взлетит. Серега щелкал затвором.
— Давай, давай, милый, чуть-чуть еще, — Васька сунул пальцы в рот и пронзительно засвистел.
Лебедь долго бежал, оставляя на серой воде следы от лап и крыльев, но в конце плеса снова сел.
— Вот черт, — Васька оторвался от бинокля и глянул на ребят, — почти ведь взлетел.
— Сейчас мы ему поможем, — Мишка привстал, дернул двигатель, и лодка тяжело двинулась вперед.
Когда они приблизились, лебедь отплыл к берегу, как бы давая дорогу, но Мишка свернул за ним. Васька с Серегой дружно свистели, хлопали, отбивая ладоши, и махали руками, а Мишка прибавлял газу, бесполезно расходуя бензин. Лебедь снова побежал по воде. Так повторилось еще дважды, и они уже сами устали и решили оставить его в покое, как неожиданно лодка пошла, пошла и выскочила на глиссер. Серега с Васькой радостно смотрели на Мишку, но тот показывал куда-то вперед. И тоже улыбался и махал над собой рукой. Их лебедь летел невысоко над водой, и видно было, что он поднимается. Он уже был над тундрой, разворачивался медленно, все набирая и набирая высоту.
— А-а-а!.. — заорали мужики в один голос и кинулись обниматься и хлопать друг друга. — А-а-а!..
Вскоре его уже не стало видно. Лебедь тянул на юг, лодка, ровно гудя мотором, уходила на север. Река то петляла, то выпрямлялась длинными плесами в невысоких корытообразных берегах. Опять пошел густой снег. Лодка, казалось, прибавила в скорости и стремительно полетела над седой пушистой рекой.
Они уже здорово замерзли, когда из-за очередного поворота выскочили в неожиданно широкое место — справа приходил большой, почти такой же, как Агапа, приток. Мишка сбросил скорость. Берег слева был обрывистый. Под высокой, чуть нависающей скалой — ровная площадка, покрытая мхом и слегка присыпанная снегом.
Место было хорошее. Друзья бегом разгружали лодку. Грелись. Со стороны на них посмотреть — так, какие-то чудаки городят что-то под снегом. Толкаются, подножки друг другу ставят. Мишка чувствовал себя как в бреду. Все тело и ноги ватные. Он хоть и не бегом, а тоже носил и улыбался, глядя на Ваську с Серегой.
Тент поставили к скале. Притащили с берега большие камни и растянули все как следует. С воды казалось, что пещера. Мужики вошли довольные.
— А?! — Серега театрально склонил голову набок и провел рукой в сторону реки. — Бунгало с видом на реку. Будьте любезны. Виски со льдом или чистый?
Васька с Мишкой улыбнулись.
— С видом на снегопад! — уточнил Васька. Мужики сняли дождевики, куртки, остались в свитерах. Хлопотали по хозяйству. Громко трещал костер, красно отражаясь на скале. Мох, выгорая, пах сухим летом и солнцем. Тепло, хорошо было. Снег пошел гуще. И он, и наступающая ночь заслонили их от реки недостающей стеной.
...На «буфете» стояли три кружки с налитой уже водкой. И три бутерброда с колбасой.
— А колбаса-то откуда?
— Места надо знать, — Мишка взял свою кружку, — но с продуктами у нас не очень. Три банки тушенки всего. Надо чего-то добывать.
— Завтра попробую порыбачить.
Васька пережаривал лук. Помешивал его, уворачиваясь от дыма. Пахло вкусно.
— Боюсь, на блесну не получится, — Мишка выпил, откусил бутерброд, — на наживку можно попробовать. На тушенку вон, что ль?
— Тушенку можно и так сожрать, — Серега, поблескивая очками, развешивал носки у огня. Пар от них шел.
— Что-нибудь придумаем. Куропатки, зайцы должны быть. Не пропадем.
— Вот мяска бы я сейчас пожарил, — мечтательно произнес Серега.
— Ты вон смотри, что жаришь! — захохотал Васька, тыча ложкой в костер.
— Ой, еп... и-е-х, — крякнул Серега, выдергивая задымившийся носок.
Проснулся Мишка здоровым. Пошатывало немного, но ничего. Он оделся и вылез из палатки. Серега мыл посуду у воды. На костре закипал чай. Под ногами хрустело. Ночью подморозило, понял Мишка и посмотрел на небо. И оно было получше. По-прежнему серое, но как будто поднялось немного. Бугор на другом берегу пестрел бурыми и оранжевыми плешинами морошки среди заснеженных кустарников. Серега шел от речки.
— О! Больной! Как ночевали?! — красными от ледяной воды руками громко сгрузил посуду на скатерть. — Кашки горяченькой не желаем? Подгорела, правда, зараза.
— Плесни чайку, Серег.
Васька пришел. Спиннинг поставил к скале.
— Нету рыбы, мужики. Не берет.
— А на тушенку? — спросил Мишка.
— Ни на что не берет.
— Слышь, — Серега снял котелок с огня и всыпал туда жменю заварки, — а может, побичуем здесь денек? Местечко шикарное. Погода, может, наладится? Утром, между прочим, кусок голубого неба был.
— Надо идти, — покачал головой Мишка, — балок скоро будет.
— Что же это за балок такой волшебный? — Серега раскладывал кашу и косился с недоверием на Мишку. Он с трудом представлял себе жилье в этом полном безлюдье.
— Нормальный балок. С печкой.
Не рано, конечно, вышли. Жалко было покидать обжитое место. Подсушили спальники, шмотки, палатку. Долили бензин и сожгли освободившуюся канистру. Полегчавшая лодка бодро набрала скорость.