— Что?
— Темно же совсем, не видно. — Он едва различал Лешкино лицо.
Пока они разговаривали, глаза привыкли, проступили очертания высокого тростника по краям протоки. Лешка включил скорость. Перегруженный катер взревел, задрал нос и стал медленно выходить на глиссировку. Наконец он выправился, пошел легче и вот уже, набирая скорость, заскользил по поверхности. Стало тише, только слышно, как вокруг них шипят брызги. Петька вглядывался вперед, и ему было немного не по себе — ни черта не видно.
— Лех, а если кто навстречу.
Леха достал из кармана маленький налобный фонарик и прикрепил к ветровому стеклу. Ему нравилось, что Петька всему удивляется, и вообще, хорошо, что он сидел рядом. Ему тоже казалось, что с тех сладких далеких времен ничего не изменилось, и они на их тихоходной «гулянке» плывут ночью ставить сети и потом заедут на деревенскую пристань за вином, а на острове у костра их ждут ребята и девчонки из их группы. Им с Петькой, кстати, тогда одна девчонка нравилась. Светка. Какая же она тогда красавица была!
— Налей, что ли, ети ее мать, а, Петруха, пес драный!
— Давай, — Петька взял в руки бутылку, а сам напряженно вглядывался вперед, — как ты тут видишь-то?
— Не боись. Наливай. Рюмки в бардачке должны быть. — Леха уверенно вел лодку совсем узким камышовым коридором.
Примерно через час они свернули с протоки, ведущей к морю, на шестах протолкались через мелководный, блестящий в лунном свете залив и в конце концов оказались в таких камышовых дебрях, что Петька никогда не нашел бы дороги обратно. Леха въехал носом в тростник и заглушил мотор.
В наступившей тишине прорезались ночные звуки. Прозрачный от лунного света воздух был полон всплесками, пересвистами, кряканьем, еще какими-то криками, не сильно приятными в темноте. Ночь гуляла. Где-то совсем недалеко раздался гортанный гусиный гогот. В протоке все время играла рыба. То там, то здесь. Плескалась и плескалась. Временами — Петька понимал это по тяжелым глухим ударам — выворачивалось что-то крупное. Большой жрал меленького.
Леха перелез на нос лодки и посветил фонариком. Потом вернулся и встал за руль:
— Все правильно. Держись давай. Палатку будем ставить.
Мотор ревел, катер, раздвигая носом тростник, втискивался вглубь. Петька помогал, упираясь шестом с кормы. Винт выворачивал черные буруны ила, заплевывая шест, руки и куртку. Резко, вонюче запахло болотным газом. Наконец лодка оказалась в окружении высокого и густого тростника, только сзади оставался небольшой вход.
Леха разложил сиденья — получился ровный, мягкий пол — и наладил на шесте над лодкой газовую лампочку. Петька даже крякнул от удовольствия, когда она ярко засветилась. Вокруг стояла черная, холодная ночь, на небе было полно звезд, а здесь в их тростниковом закутке было светло и даже, казалось, тепло.
— Ну все, раздевайся, будем чай пить. — Леха достал примус.
Мужики сняли куртки, остались в одних свитерах и стали «накрывать на стол».
Хорошо посидели. Вспоминали былые подвиги и глупости, пили за друзей, преподавателей, Леха про охоту интересно рассказывал. Где он только не был, и в Африке, и в Сибири, и даже в Канаде на белого медведя охотился. Одна только лицензия на него стоила десять тысяч долларов, и Петька на мгновение вспомнил про свою проблему, но не стал ничего говорить. Не хотелось портить праздник.
Леха проснулся от гогота близко пролетевших гусей. Высунул голову из-под тента. Светать еще не начало. «На Большой ильмень уходят», — объяснил сам себе и расстегнул спальник.
— Петюня! — позвал негромко.
— Чего? — заворочался Петька. Петька был совой, до рассвета мог просмотреть телевизор или просидеть с каким-нибудь сложным ремонтом, а утром вставал плохо. На работе к этому привыкли и не трогали.
— Нажрались, говорю, гуси. На большую воду валят. Ничего, вечером вернутся. — Леха надел куртку, разжег примус.
Петька снова захрапел.
— Петька, ты что, пес, спать сюда приехал?! — рассмеялся Леха. — Ты же рыбу хотел ловить!
— Ну не в такую же рань. — Петька стал натягивать спальник на голову.
Леха свернул тент и зажег лампу. Сразу стало зябко, листья тростника засверкали инеем. Он скрутил свой спальник, засунул в носовой рундук, настрогал сала, колбасы, хлеба, достал пачку пряников. На примусе запрыгал, заплевался кипятком чайник.
— Ты что будешь — чай или кофе? — толкнул он Петьку в большую круглую задницу.
— О-ох, — раздалось тяжелое, обреченное кряхтение, и всклоченная Петькина голова высунулась из спальника.
— Давай умывайся и садись, — Леха отхлебнул из кружки. — Морда у тебя вполне приличная, как будто вчера молоко пил.
Петька вылез из мешка, глянул в свою кружку, куда Леха уже бросил пакетик чая. Подумал о чем-то:
— А ты что, не похмеляешься?
— Нет, — Леха провожал взглядом пролетающую над ними стаю бакланов. Небо уже начало сереть. — Похмелишься, окривеешь — какая к черту охота?!
Петька посмотрел на Леху, как будто пытаясь понять, что тот сказал, но, так и не поняв, потянулся за бутылкой.
Сначала они уехали к самому морю. На раскаты. Впереди синело бескрайнее пустое пространство, а здесь, где они остановились, было еще немного небольших колков — камышовых островков. Петька вертел головой, пытаясь понять, где же кончается Волга и начинается море. Под ними было неглубоко и прозрачно, травы поднимались со дна. Леха тоже не знал:
— Наверное, все-таки еще Волга, вода-то пресная, — он уже собрал свое ружье и теперь собирал для Петьки.
Петька зачерпнул ладонью, так и есть — пресная, но впереди ничего не было, только вода, сначала серая, а потом — дальше — синяя. Черт, сколько же воды... значит, там, где синее, наверное, уже море.
Они замаскировались в совсем маленьком, чуть больше лодки, колочке, разбросали вокруг утиные чучела, постояли немного, наблюдая за небом, но что-то Лешке не понравилось, они всё собрали и переехали в другой колок. Здесь на них начали было налетать утки, но Леха снова стал собираться, и они опять переехали. Петька не был охотником и не очень понимал, зачем вся эта колгота — он лучше бы просто посидел с бутылочкой, на море посмотрел, он его первый раз в жизни видел. Но на новом месте утки начали налетать так часто, что стволы не успевали остывать. Петька поначалу мазал, потом приноровился и стал попадать. Леха его хвалил, хотя видно было, что сам он к этой охоте относится спокойно. Он все время осматривал горизонт и, увидев где-то далеко гусей, брал в руки бинокль. Бормотал что-то, разговаривая с ними. Потом, не обращая внимания на уток, рассказывал Петьке о гусях — как и что будет вечером, как стрелять. А Петька разохотился. Уезжать не хотел.
День выдался хороший. На небе ни облачка, солнце припекало, слепило, отражаясь. Вода вокруг была гладкая, и казалось, что теплая. Ветерок чуть пошевеливал тростник. Глядя на всю эту благодать, никак не сказать было, что уже середина октября.
Они собрали битую дичь — уток оказалось много, и разных, Петька никогда таких не видел, — приняли по сто грамм, перекусили и поехали на рыбалку.
Петька развалился на мягком сиденье, курил и, сыто порыгивая, смотрел на мелькающую мимо воду, на водяных курочек, бегом удирающих по поверхности в камышовые заросли, на огромное, чуть белесое осеннее небо. Настроение у него было отличное. Он с удовольствием озирался на уток, лежащих в корме, и думал, что уже не пустой домой приедет. Представил, как пацанам показывает, Светке... И опять вспомнил про деньги.
Не любил он на рыбалке думать про такое, но куда деваться — тесно жили. Вшестером в двухкомнатной. Светкина мать спала на кухне. Так-то, вроде, и ничего, не ругались, но тесно. А месяца два назад сосед Петькин собрался продать свою однокомнатную квартиру. Можно было купить, прорубить дверь, и тогда бы у них стала трехкомнатная. Даже четырех — из соседской кухни получалась отдельная комната для тещи. Они со Светкой не раз рисовали план их новой квартиры, но сосед хотел десять тысяч долларов, и Петька не знал, где их взять. Светка предлагала взять в банке, но смущали большие проценты. Он тогда подумал про Леху. Подсчитал даже, что смог бы отдать лет за пять или за четыре. Но не знал, как спросить. Сидел возле телефона с раскрытой книжкой, курил одну за другой, да так и не позвонил.
Он решительно нахмурился и подумал, что сейчас, наверное, можно. И — опять заволновался. Не знал, с чего начать. Покосился на Леху. Тот, прищурившись, осматривал горизонт. Руки спокойно лежали на руле. Катер летел, чуть подрагивая на мелкой волне.
— Я, это... слышь, Лех... — Петька замялся и трусливо свернул в сторону, — когда же ты работаешь, если ты прямо как егерь. Все тут знаешь... все время на охоте, что ли? — ему самому не понравилось, как он начал. Как будто подлизывался.
Леха повернулся к Петьке.
— Лениться не надо, Петюня. По утрам спать поменьше. — Леха назидательно, но весело смотрел на Петьку. — И похмеляться не надо. Тогда все успеешь.
Петька подумал, что бы такое можно было сказать, но не придумал и понял, что разговора не получится. Просто кивнул головой, что, мол, да, согласен, так оно и есть, а внутри обрадовался, что не успел ничего сказать — все-таки у Лехи большие дела, чувствуется это, чего зря человека дергать. Мелькнуло только, что раньше они как-то легко занимали друг у друга. Леха, кстати, в основном, и занимал.
Вскоре Леха привез его на яму, сказал, как лучше ловить, а сам достал спутниковый телефон. И снова, будто бы назло Петькиной нужде, разговаривая про какую-то большую сделку. Предлагал кому-то пол-лимона баксов. Злился. Потом выключил телефон.
— Вот сука!
— Ты чего? — Петька уже наладил спиннинг и теперь насаживал червей на крючки.
— Да-а, — Леха устраивался спать, уминал спальник под голову, — знает, что мне надо, и выставил две цены. А так-то... вроде кореш. Ну-ну, сучок, поганый, посмотрим еще...
— Что же он за кореш, если... — Петька размахнулся и забросил. Грузило с крючками с хлюпаньем ушло в воду.