Быть может, у меня все-таки есть персональный ангел-хранитель.
Я рассказала Олли, что Джуэл, судя по всему, заплатила частному врачу и что я ей невероятно обязана. Олли ответил, что всякий, кто любит меня, не затруднился бы помочь, — конечно, это мило, но не вполне правда. Мои родители меня любят, но они безумные и вдобавок чертовски бедные, а что касается Джеймса… ну, чем реже о нем вспоминать, тем лучше.
Телефон по-прежнему молчит. Я бреду на кухню, ставлю чайник, рассеянно жую орехи, выбрасываю старые продукты в мусорное ведро… Олли так добр, что я по крайней мере должна навести порядок у него на кухне. Он даже поехал со мной в больницу, когда мне делали биопсию, а это выходит за рамки дружбы.
Было забавно. Разумеется, в следующий раз я предпочту нечто менее болезненное — например, удаление зуба без анестезии… впрочем, надеюсь, никакого следующего раза не будет. Я замираю, продолжая помешивать чай. Приходит ужасная мысль о том, что, возможно, меня еще не раз ждут неприятные медицинские ощущения. Надо признать, я изрядная трусиха и не переношу боль. Бог весть что будет, если придется рожать, — наверное, понадобится общий наркоз. Я упала в обморок, даже когда мне прокалывали уши!
Олли все это знает — вот почему он поехал со мной в Наффилд. И слава Богу: потому что я всю ночь лазила в Интернете и волновалась все сильнее, так что на рассвете превратилась в тварь дрожащую. Без Олли, который приготовил завтрак и отвез меня в клинику, я бы, возможно, до сих пор кругами ездила по кольцевой, тщетно пытаясь набраться смелости.
Выбрасываю чайный пакетик и смотрю на часы. Половина третьего. Надеюсь, исследование закончено и я вот-вот узнаю результаты. Сердце колотится; меня настолько переполняет адреналин, что руки трясутся. А может, я выпила слишком много кофе…
— Звони же, блин, — говорю я телефону.
В онкологической клинике Наффилд сплошь канареечно-желтые тона и пастельные занавески. Стоит миновать дверь и столик дежурной, и исчезает вся привычная больничная мебель, а ты видишь компанию женщин, которые сидят на мягких кушетках, попивают кофе и листают глянцевые журналы. Глаза у всех ледяные. В углу тихо булькает кофеварка, но, не считая этого, стоит почтительная тишина, точь-в-точь как в церкви. Приехав в Наффилд, я ожидала, что вот-вот появится Ричард Ломэкс, в церковном облачении, окутанный запахом ладана.
Мы с Олли устроились на уютной кушетке персикового цвета и начали ждать. Мимо проходили медсестры с объемистыми папками, а иногда — люди, в которых можно было опознать врачей только по висящим на шее стетоскопам. Мужчины держали своих спутниц за руки и бормотали нечто ободряющее в отчаянной попытке сбросить напряжение.
Олли листал журнал. Знаменитости с безукоризненными улыбками самодовольно смотрели со страниц, и на их лицах было написано: «Позавидуй мне!» Впрочем, я завидовала всем, кто не сидел сейчас в этой до жути безмолвной комнате.
— Кэти Картер? — Рядом со мной возникла пожилая женщина с умным ясным взглядом, как у миссис Тиггивинкл.[8] — Я доктор Моррис. Я осмотрю вас.
Интересно, что я должна была ответить? «О Боже»? Она произнесла это так, словно меня ожидал массаж.
— Пожалуйста, проходите, и приступим, — сказала она.
Каждая клеточка моего тела взывала о бегстве. Непривычное ощущение для человека, который считает здоровой пищей апельсин в шоколаде.
— Ваш муж может сопровождать вас, — добавила доктор Моррис, ободряюще улыбнувшись Олли. — Это вполне допустимо.
Она подумала, что мы вместе! Ну разве не смешно? Олли встали чуть ли не бегом бросился в смотровую. Кажется, груди стали его навязчивой идеей, мрачно подумала я.
— Он не муж, — поправила я. В тишине мои слова прозвучали пронзительно. — Просто приятель.
Я вовсе не собиралась раздеваться в его присутствии.
— Тогда я подожду здесь, — предложил Олли.
— Ступай и купи булочку. — Я пыталась говорить радостно и бодро, но голос при этом звучал словно на грани истерики. — Все будет в порядке.
— Я подожду здесь, — произнес Олли терпеливо, словно разговаривал со строптивым подростком.
Войдя в смотровую и устроившись на кушетке, я чуть не расплакалась. На самом деле больше всего мне хотелось, чтобы Олли пошел со мной, взял за руку и рассказал какой-нибудь дурацкий анекдот, чтобы я расслабилась, но разве это не обязанности бойфренда? Наблюдать за тем, как меня режут, — нелегкое испытание, и не следовало ожидать, что он немедленно согласится. Даже попросить о таком значило бы превратить нашу дружбу в нечто весьма сомнительное.
Все в моей жизни перевернулось и изменилось, твердая почва превратилась в зыбучие пески, и я была далеко не в восторге от происходящего.
— Ложитесь на кушетку. — Доктор Моррис включила нечто вроде огромного телевизора. — Снимите лифчик и футболку.
Я сделала, как она велела. Мою грудь намазали холодным гелем, и медсестра выключила свет. Не хватало только музыки.
— Это ультразвук, — объяснила врач, водя каким-то прибором по моему телу. — Он позволяет увидеть, что творится внутри груди, и в точности понять, с чем мы имеем дело. В вашем возрасте нет смысла делать маммограмму, потому что ткань слишком плотная, ничего толком не разглядишь…
Я посмотрела на экран и увидела нечто вроде снежной бури. Недоставало лишь Санта-Клауса и эльфов.
— Вот, — сказала доктор Моррис, когда среди волнистых серых линий показалось темное пятно. — Вот ваша опухоль.
Она слегка сдвинула прибор и нахмурилась.
— Что?.. — спросила я, чувствуя, как заколотилось сердце.
— Боюсь, это не циста. В нее поступает кровь.
Я в ужасе села. Во мне поселился Дракула?
— Значит, — продолжала доктор Моррис, — придется взять образец ткани и понять, какова природа опухоли.
— Вы думаете, это рак? — прошептала я.
— Я ничего не могу сказать, всего лишь глядя на экран.
Свет вновь зажегся, и медсестра принялась рыться в шкафу, складывая в раковину шуршащие зеленые пакеты, в которых лежало нечто до ужаса напоминающее иглы.
— Опухоль выглядит гладкой, так что, возможно, у вас фиброаденома…
Я столько раз прочитала проклятые брошюры, что стала настоящим экспертом. Фиброаденома — доброкачественная опухоль, которая возникает в груди. Я перестала молиться о выигрыше в лотерею и взамен взмолилась, чтобы у меня действительно оказалась фиброаденома, а не рак.
— Значит, пятьдесят на пятьдесят, — сказала я. — Возможно, все в порядке…
— Но лучше проверить, — сказала медсестра, чем-то смазывая мою грудь. — Постарайтесь расслабиться.
А, нуда.
— Мы обезболим вашу грудь. Сделаем местную анестезию. — Доктор Моррис сосредоточенно наполняла шприц. — Потом я произведу маленький разрез и возьму образец ткани. Вы услышите щелчок, как будто от степлера. Это будет значить, что я захватила несколько клеток.
— Вы боитесь уколов? — спросила медсестра, которая, судя по всему, увидела ужас на моем лице.
Что за глупый вопрос? А кто их любит? Я падаю в обморок от одной лишь мысли об уколах и уже несколько лет не была у дантиста, потому что мне страшно. Наверное, во рту образовался настоящий Стонхендж.
— А можно общий наркоз или что-то в этом роде?.. — спросила я, и по спине пополз холодный пот. Какой кошмар: я буду в сознании, когда меня разрежут. Лучше уж благополучно проспать все это время.
— Вы побаиваетесь?
Не то слово! Теряю сознание даже при виде сырого бифштекса.
— Да, немного.
— Процедура неприятная, но недолгая. — Доктор Моррис постучала указательным пальцем по шприцу. — Постараюсь действовать как можно быстрее и аккуратнее. Лягте на левый бок и закиньте правую руку за голову.
— Все в порядке? — спросила сестра. — Можете держать меня за руку.
Я ненадолго задумалась. По сравнению с другими операциями, которые, возможно, проходили в клинике в эту самую минуту, мои страдания были сущими пустяками, но мне стало до чертиков страшно. Иголка скорее напоминала гарпун, а длинный серебристый инструмент, которым доктор Моррис намеревалась взять пробу, будто доставили из средневековой камеры пыток.
Какой там страх!
Честно говоря, панический ужас.
— Я передумала, — пискнула я. — Если можно, давайте пригласим сюда моего друга.
Мне вдруг показалось, что это прекрасная идея — позвать Олли. Он лыжник и альпинист, ничего не боится, и я смогу запустить ногти ему в руку, если станет по-настоящему больно. Наверняка медсестре не понравится, если я ущипну ее. И потом, обнаженной грудью Олли уж точно не удивишь. Подружек у него было больше, чем у иной рок-звезды, и моя грудь вряд ли шокирует его. Мы, в конце концов, друзья, и наличие члена вовсе не должно нам мешать. Дружить с Олли или с Мэдс — какая разница?
Впрочем, я никогда не целовалась с Мэдс.
Но ведь я и Олли не собиралась целовать. Это было давно, к тому же я напилась.
— Вот он, — бодро возвестила медсестра, появляясь вместе с Олли.
Он неловко остановился в дверях, с шапкой в одной руке и журналом в другой. Мой друг явно не знал, куда смотреть.
— Садитесь рядом. — Доктор Моррис отодвинула монитор, чтобы Олли мог устроиться поближе. — Теперь все будет просто супер…
Супер? Я замечаю взгляд Олли и не могу удержаться от смеха. По-моему, у нас тут что угодно, но только не супер.
— Кэти немного нервничает, — объяснила доктор Моррис, нацелившись шприцем. — Держите ее за руку, сейчас она почувствует легкий укол…
Легкий укол? Могла бы сказать напрямик: «Сейчас я вас пырну».
— Ой! — вскрикивает Олли. — Господи, Кэти!..
— У меня низкий болевой порог!
— У тебя он вообще отсутствует. — Олли морщится, растирая пальцы. — А можно мне тоже вколоть обезболивающее?
Но доктор Моррис слишком занята — она роется в моей груди. Я опускаю глаза и чувствую тошноту.
— Не гляди туда, — строго приказывает Олли. — Лучше посмотри на экран. Ты всегда хотела попасть в телевизор.