полигон забит, — продолжил начатый в машине разговор опер из Управления. — Армия не берет, денег нет. Ничего другого пока не научились делать. Да зачем что-то придумывать? Производство налажено, технологии отработаны, люди обучены. Такой технике на Востоке цены нет. Вот и продали на Восток… только на наш. И не за рубли. Если бы завод имел такое право, так богаче его в области не было бы.
— Понять можно, только не все здесь стыкуется: продают боевой вариант, а в накладной и лицензии — тягач…
— Так на треть же дороже! Заводу какая разница, что продавать, если разрешение есть? Но дороже-то лучше. Кстати на основе бэтээров и тягачи бортовые на заводе делают.
Олег любовно погладил машину.
— Знакомая штука? — полюбопытствовал опер.
— Да уж…
Машина была знакома очень хорошо. И снова афганский ветер дунул в лицо. И снова камни хрустят под ногами, песок забивает глаза, нос, хлещет по опаленной коже. И снова ремень врезается в саднящую кожу плеча, тянет вниз… И страшно хочется пить. Но фляга пуста…
— Стоят пока. Завтра отправители обозначатся — представители завода. Ждем не дождемся: сейчас такой бардак, что и под охраной армии рискованно оставлять. Вот, смотри, уже лопаты и пилы с бортов поснимали. Потом зеркала исчезнут, фары, затем радиоаппаратура. Прапорщик, в чем дело?
Тот пожал плечами и начал заглядывать под колеса, словно злоумышленник именно там спрятал шанцевый инструмент. Прапорщик искал активно, что вызывало обоснованные подозрения. Впрочем, на ответственное хранение никто не принимал, а потому и спроса нет. В армейском хозяйстве и пила пригодится…
— Неделю постоят — совсем «коробки» разденут.
— «Эль» — посредник?
— По показаниям — да. По документам не фигурирует. Дело-то серьезное, нормальный человек предпочтет держаться в стороне… Скорее всего, содействие за бабки. Подписи получить, визы, документы в нужную папку положить. Правда, остальные подзалетели, и здорово, — улыбается опер. — По действующему законодательству на всех участников сделки налагается штраф в десятикратном размере от стоимости груза. На завод, акционерную авиакомпанию, посредника. С получателя — шиш, Азербайджан — иностранное государство, а с этого «Эля»…
— Как бы еще иск не вчинили за срыв коммерческой сделки, — сказал Олег.
— А что, и вчинят! — Опера распирала информация. — Тут у нас похлеще идиотизм был. Некая фирма, кстати, московская, уж не знаю, под что, получила лицензию на вывоз из страны отходов алюминия. Конечно, отходы на улице не валяются, так она нашла залежи этого самого алюминия, а точнее изделий из него — товарные емкости для перевозки сыпучих продуктов. На нашей базе «Роспродторга». Ну, такие, знаешь — с надписями «Мука», «Сахар» и прочее. Для бакалеи. Подкатились к начальнику базы — продай. Тот продает. По шесть рублей ящик. Грузят на машины и в Москву, сразу на завод «Серп и молот». Там под пресс и делают алюминиевые брикеты. Потом на машины и в Германию. Представляешь? Наш директор «Вторчермета» — на базу: Христом Богом просит, продай, говорит, завод стоит — начальник базы ни в какую. А ящички — тю-тю, в Германию.
— Но ведь дорого. — Дед не понял логики.
— Не скажи. — Опер сел на своего конька. — Алюминий из чего производят?
— Ну, из руды.
— Не «ну, из руды», а из бокситов, которые мы покупаем в Австралии и Болгарии.
— Так за валюту?
— Естественно. Но производство алюминия из вторичного металла позволяет экономить до девяноста процентов электроэнергии. И, самое главное, минимум риска для экологии…
— Насколько я знаю, из-за Братского алюминиевого завода на сто пятьдесят километров уничтожена тайга, а в генофонде людей начались необратимые изменения. — Олег недавно читал эту информацию в экологической сводке.
— Именно. Но и этих самых бокситов сегодня не хватает. Цены на мировом рынке поднимаются. В Братск из Австралии привезти их — о-го-го! Это раз. — Опер загнул палец. — Прокатные цеха стоят, нет алюминия — это два. Завод по производству тех же самых ящиков для бакалеи лихорадит — это три. Сыпучие продукты возим в неприспособленной таре, то есть хищения, утраты — четыре. А в это время готовые ящики переводятся в брикеты, которые вывозятся за границу. Там они из вторичного металла переплавляются. Без ущерба для экологии и на сэкономленной электроэнергии. Из них делают ящики для бакалеи и продают нам. О! Сюжет!
— Как у Войновича — круговорот говна в природе. — Дед продрал глаза. Сон от этого рассказа сняло, как рукой. — Умом Россию не понять…
В гостиницу возвращались поздним вечером. Настроение, как ни странно, было приподнятое. Удалось сделать то, что в Москве казалось практически нереальным. В значительной степени проявилась роль «Эля» в посреднических операциях по торговле тем, что на обычном, а не юридическом языке называется оружием. Отсутствие пулеметов на боевых машинах было оправданием юридическим. Совершенно очевидно, что покровители Горбунова сидят достаточно высоко. Мотивировать выдачу лицензии на приобретение боевой техники обоснованием для «горнопроходческих работ» могли либо идиоты, не читающие газет, либо люди глубоко аморальные, за приличное вознаграждение в «зеленой упаковке». События, происходящие в Карабахе, давали более точное обоснование покупки бэтээров. Но для кого-то наверху собственное благополучие было важнее жизни людей и проливаемой крови.
— Туда не оружие нужно, а разум… — размышляя об этом, вслух сформулировал Олег.
— Про что ты? — Дед дремал, но обстановку контролировал.
— Да все о том же. В Армении и Азербайджане идет война, льется кровь, а здесь всякие горбуновы на этой крови бабки наваривают.
— И представь, что доказать это будет невозможно. По накладным — что? Тягачи! И кто скажет, что это не тягач, пусть первый…
— …Бросит камень? — Олег улыбнулся. «Двенадцать стульев» Дед читал дважды в год. Читал с красным карандашом, как раньше изучали «Краткий курс истории ВКП(б)». — Так-то оно так. Но…
— Особиста жалко. Если этого козла-генерала с должности не снимут, то подполковнику хана. Ведь он на полном коште у части. И машину заправить, и паек, и ребенка в сад. И квартира, которую он уже не получит как пить дать… Пропустил бы, не развонялся, и все было бы шито-крыто. Убежден, что без наличных здесь не обошлось. А так комиссия поработает, ну, найдет нарушения, ну, пожурят, ну, доложат. И все. Наш с Грачевым бодаться не будет. — Дед поддерживал разговор сквозь дрему. — Слушай, давай до завтра… Утро вечера мудренее.
Получая у портье ключи, Олег обратил внимание на нескольких мужчин весьма смуглой наружности, прилично упакованных, но небритых. Они что-то тихо между собой обсуждали, однако, увидев новые лица в холле, замолкли, демонстративно отвернувшись. Пожав плечами, Олег попрощался с местным опером и вместе с Дедом вошел в лифт. Кабина была большая и какой-то странной конструкции.
— Гробы в нем хорошо возить, — мрачно констатировал Дед. — Любой влезет.
— Ну и ассоциации у тебя. — Олег не переставал удивляться нынешнему настроению Деда. — То боец не по форме доложил, то лифт…
— Какая жизнь — такие ассоциации. Но я оптимист. — Дед стукнул себя в грудь. — Верю в лучшее. И после августа у меня свой девиз.
— Поделись.
— Лучше сидеть, чем лежать, но лучше ходить, чем сидеть. Уточняю для непонятливых — ходить на воле.
— Прие-ехали! — Олег этого еще не слышал. — Мудрец ты наш.
Пока Олег наслаждался горячим душем, Дед не спеша накрывал на стол. Запотевшая бутылка, извлеченная из холодильника, дала слезу. Прозрачные капли медленно стекали по стеклу.
Сыр, колбаса, хлеб… Но главным украшением стола были тонко нарезанный репчатый лук и картошка в мундире. Разложенные на фольге, они будоражили сознание человека, с самого утра глушившего чувство голода. Пообедать в армейской столовой было недосуг: следовало опросить персонал базы, еще раз проверить, все ли задокументировано.
Дед макнул картошку в соль и уже приготовился употребить, как в дверь постучали.
— Открыто.
На пороге стоял Мартин Абрамян. Дед мог ожидать чего угодно, но появление Мартина, вот уже шесть лет как уволившегося из конторы, здесь, под Нижним Новгородом, было не просто сюрпризом.
— Вах! — Мартин улыбался на все тридцать два зуба. — Не ожидал? Честно говоря, я тоже. Но сегодня в фойе увидел тебя с приятелем. Смотрю, похож на одного человека. Сначала не поверил. Подошел к девушке, спросил, кто такой красивый и усатый. Не поверишь, сразу сказала. Значит, на сердце лег. Пройду?
Мартин все годы учебы в «вышке» был сокурсником Деда. Так, ничего не значащий человек, достаточно хитрый, умелый, когда дело касалось его личных дел, и осторожный, когда дело касалось работы. Он слишком злоупотреблял правилом Гиппократа «Не навреди». Шесть курсов проучился, перебиваясь через пень-колоду. Должен был вернуться в КГБ Армении, но проявил невероятную находчивость и, несмотря на посредственную характеристику, нашел ходы. Пока молодые опера пыхтели в райотделах, он уже служил в центральном аппарате. Широкие связи отца, работавшего в тот период в секретариате Демирчяна, тогдашнего главы ЦК Армении, позволили ему без особых усилий скакать со ступеньки на ступеньку в Доме Два. Но не вверх, а вбок. Послужив год в одном отделе, он спешно перебирался в другой. Расчет был прост: год осваиваешься, а потом начинают спрашивать. Как ни странно, такая тактика плохо читалась невооруженным и даже профессиональным глазом.
Обаятельность и коммуникабельность Мартина воспринимались как особые потенциальные возможности, правда, раскрыть их ни перед коллегами, ни перед начальством ему так и не удалось. Попытки «додавить», то есть заставить работать, тоже ни к чему хорошему не приводили. Абрамян мог все! Или почти все, потому что не мог одного, а точнее не хотел этого одного — работать. Для него было мучением подготовить документ, зашить дело, выписать проверки или направить запрос. Это было выше его сил. Инспекторских проверок он чудом избегал: брал больничный и исчезал из поля зрения на все время работы комиссии. Подождав какое-то время и не дождавшись, инспектора писали отчет, так и не увидев Абрамяна, который появлялся с удивительно чистыми глазами, когда акт проверки был уже подписан.