По окончании инкубационного периода освоения, после чего должны следовать нормальный спрос и как результат — расплата, у руководства раздавался звонок: указание перевести товарища Абрамяна в другое подразделение. Осчастливленный таким поворотом руководитель боялся спугнуть ситуацию, а потому личное дело Абрамяна по почте не пересылалось. Взмыленный нарочный пулей нес его новому кадровику, пока там не передумали.
Благодарность за ценный кадр бывала, как правило, запоздалой. И не всегда цензурной. Правда, к тому времени следовал очередной звонок.
Самый хитрый из армян наш товарищ Абрамян.
Этот примитивный стишок следовало бы занести в его аттестацию, дабы будущий шеф соразмерил свою житейскую и оперативную мудрость с хитростью этого опера. Такая халява могла продолжаться бесконечно, если бы не статья в «Правде»… Впервые за многие годы газета выступила с резкой критикой деятельности ЦК Армении и лично товарища Демирчяна. По тем временам это был приговор. Исчез покровитель отца, исчез покровитель Абрамяна, нажимавший кнопки. Сам он завяз в аналитическом отделе, где ручка и стопка бумаги, да, пожалуй, мозги были единственными орудиями производства. Работа требовала усидчивости, умения внятно и лаконично излагать мысли, давать прогноз, от которого зависела не только судьба страны, но и твоя собственная. Попытки самостоятельно «соскочить» в другой отдел успеха не имели. Репутация Абрамяна была подмочена — территорию обнесли красными флажками. Но обстоятельства дали неожиданный поворот, и на этом повороте Мартин Абрамян, дослужившийся до майора, из колесницы выпал.
Начало перестройки впрямую сказалось на судьбе Мартина. Воспользовавшись некоторыми послаблениями в кадровой политике, он подал рапорт на увольнение. Место будущей работы тщательно скрывал от своих коллег: якобы, «боялся сглазить». Обмыв уход, через неделю он приехал к конторе на «БМВ» с ящиком пива. Через месяц Абрамян ездил на «Жигулях», а еще через два — на «Москвиче». Жить на воле таким странникам было нелегко.
Тем не менее его любили. За открытость, за соучастие, за помощь, которую Абрамян любил оказывать. Здесь он был точен и надежен. Обладая широкими связями, в том числе и в представительстве Армении, Мартин мог многое. Мог устроить родственника в больницу, достать дефицитное лекарство, помочь с поступлением в вуз.
В период дефицита сигарет все его знакомые и начальство курили табак из киоска армянского представительства.
Во время землетрясения в Спитаке погибло восемь родственников Абрамяна. Он почернел, будто обуглился. Бывшие коллеги, связи с которыми Мартин старался не терять, периодически напоминая о себе то бутылкой коньяка, то дюжиной пива, бросились помогать. Наверное, впервые за много лет Мартин понял, что такое дружба — бывшие сокурсники собрали ему что могли. И деньги, и вещи. Землетрясение все восприняли, как свою собственную беду. Через представительство Армении несколько ящиков вещей было отправлено в зону землетрясения.
Последние два года Мартин о себе не напоминал. Исчез, как испарился.
И вот неожиданная встреча. Помимо традиционной оперской закуски на столе появились соленья, копчености и прочая вкуснота армянского производства. В основном, домашнего.
— Ты что, все с собой возишь? — таращил глаза Дед на нежданное изобилие.
— Зачем? Здесь у меня знакомые, родственники. — Мартин все выкладывал и выкладывал из пакетов разные яства. — К одному зашел, к другому. Одному посылочку привез, к другому заехал… Я ведь сейчас в Ереване живу.
У Олега что-то екнуло. Вновь вспомнилась команда небритых на первом этаже.
Вечер воспоминаний как-то сам собой перешел в политическую дискуссию.
— Ну, на хрена вам этот суверенитет? — горячился Дед. — К какому месту вы его приложите?
— Нет, ты не понимаешь психологии маленького народа. Мы всегда были под чьим-то игом. Ты думаешь, почему у моего народа нет веселых песен? Потому что на протяжении всей истории он страдал. У нас только песни плача. В песнях отражается вся история. Многострадальная… Один пятнадцатый год чего стоит. А теперь еще такая беда — Спитак. И когда мы хоронили своих близких, в это время у наших соседей пела зурна и резали баранов. Что может быть кощунственнее?
— Но Россия-то при чем? — опять кипятился Дед. — Вы ведь без России, как… как… — Сравнение на ум не шло. — Да вам без России… В конце концов, мы с вами христиане!
— Христиане. Но мы не хотим, чтобы нами управляли из Москвы. Москва ведь не Россия. Почему Москва не поддерживает нас в карабахском вопросе? Почему Горбачев крутил задницей, когда надо было принять жесткое решение? Ведь ситуация тогда была управляемая. Приняли бы решение, что Карабах наш, и все… Никакой Азербайджан…
— Да забодали вы со своим Карабахом.
— Смотри, старик, не пройдет и года, как вам тоже придется испытать наши беды. А может, хуже. Татарстан суверенитет объявил? А Кабардино-Балкария, Чечено-Ингушетия? Там тоже не просто. — Когда Мартин волновался, он начинал говорить с акцентом.
— Давайте выпьем, чтобы нас с вами не разделяли ни границы, ни идеологии. — Олег решил прервать бессмысленный диспут. — За нас с вами и за хрен с ними!
Темп спора был сбит. Нет ничего хуже быть третейским судьей в межнациональном конфликте. Это только в мифах можно разрешать споры призывом к разуму. И то если разум не затуманен кровью.
— Слушай, а в какие корочки зашиты личные дела сотрудников КГБ Армении? — зажевывая огурцом душистый армянский коньяк, поинтересовался Дед.
— Да в такие же, как и у вас. Синие с золотым тиснением — «КГБ СССР».
— Вот! — Дед поднял палец. — Вот за этот суверенитет я готов голосовать двумя руками.
Разговор затянулся далеко за полночь. Он то приобретал характер политической дискуссии, то переходил в сферу «а ты помнишь?». К двум часам коллеги разошлись с набитыми животами и предчувствиями скорого похмелья.
Похмелье было не столько скорым, сколько неожиданным…
Весь следующий день Олег с Дедом провели в управлении. Были дописаны справки, дополнительно сняты ксерокопии. Перед отъездом планировалась встреча с начальником управления, но тот задержался в городской администрации.
У поезда сопровождавших коллег держать не стали. Бросили в купе вещи и распрощались, несмотря на традицию ждать отправления. Коллеги не возражали. Поезд ушел по расписанию.
9
В Москве на вокзале их встречал сам Адмирал. Он был чем-то встревожен.
— Идем пошушукаемся? — Он отвел Олега в сторону. — Слушай, тут такое дело. — Адмирал топтался, как пудель перед прогулкой. — Ты человека по фамилии Абрамян знаешь?
— Позавчера познакомился. Час от часу не легче. А что? Его Дед хорошо знает. Дед, иди сюда.
— Понимаешь, есть такая информация. Дурацкая, конечно, но начальство дергается… Все с бэтээрами этими.
— Излагай!
— Абрамяна и еще двух товарищей с Кавказа нижегородская милиция задержала при попытке передачи взятки некому должностному лицу, от которого зависела дальнейшая судьба боевых машин.
— Я так и знал! — Олег в сердцах бросил сумку на землю.
— Что знал? — прищурился Адмирал.
— Неспроста они в гостинице крутились! Ну, взяла милиция, дальше что?
— Абрамян говорит, что отправка машин в Баку — это санкционированная правительством России акция. Конспиративная акция. И она была сорвана милицией и органами военной контрразведки. А для реализации ее из Москвы лично приезжал майор Соколов, который встречался с Абрамяном в гостинице и дал рекомендации, как разрешить ситуацию. Этот козел сказал, что и деньги для должностного лица были выделены по статье на оперативные расходы.
— ЧТО!!! — Олег опешил. — Да я этого Абрамяна первый раз в жизни в номере увидел… И про цель нашей командировки мы с ним не говорили… Так он на Баку работает!
— Не горячись! — Адмирал поднял сумку Олега с земли. — А ведь тебе не обвинительное заключение формулирую, а информирую по существу возможных пристрастных вопросов.
— Ну, сучок Абрамян! — Дед закипал, как чайник «Тефал». — Не верил им никогда и никогда верить не буду… Ну, хитрожопый гад! Правильно говорят, что у дареного коня всегда кариес.
— Мое дело предупредить! — Адмирал успокоился с чувством выполненного долга.
Разговор был продолжен через час, но уже на другом уровне. И несмотря на то что ситуация разрешилась практически моментально, неприятный осадок остался. Больше всего Олега мучила мысль, откуда Абрамян мог узнать цель их приезда в Нижний Новгород.
Дед рыл по своим каналам. Связавшись с местным управлением, он ясности не внес. Судя по всему, информация шла по верхам, а потому рядовые сотрудники ничего не знали. Тогда Дед, порывшись в записной книжке, нашел телефон своего приятеля из Шестого управления МВД, который связался с Нижним Новгородом напрямую.
— Докладываю. — Дед еле сдерживал раздражение. — Все было так, как рассказал Адмирал. После задержания клиент вел себя нагло, как танк. Качал права, предъявлял нашу ксиву. Вот гад, видимо, не сдал при увольнении… Давил на то, что менты сорвали важное правительственное поручение, связанное с урегулированием ситуации в Карабахе. Сорвана тщательно разработанная операция, для обеспечения которой по указанию руководства КГБ России в Нижний Новгород были командированы два известных вам, товарищ Соколов, товарища. Они привезли деньги для разрешения вопроса «нелегальным путем». Ну, дальше тебе все известно…
— Где Абрамян?
— Ту-у-у! — Дед развел руками. — Отпустили под подписку о невыезде. Задокументировано было из рук вон плохо… Да и наглость легенды смутила прокурора. Пока выясняли обстоятельства, Абрамяна и след простыл. Говорят, какой-то звонок из Москвы был.
— А подписка о невыезде?
— Невыезде из Еревана? — Дед усмехнулся. — Что и требовалось доказать. Кстати, нет ли тут руки «Эля»?
— Невыезде из Баку, — уточнил Олег.
— Не помешал плавному течению гроссмейстерской мысли? — Голос в трубке такой же вкрадчивый, как и телефонный звонок, убавленный почти до предела: Олег не любил громких трелей.