— Что будем делать? — обратился к Олегу старший специалист.
— Сейчас составим протокол, — врастяжку сформулировал Олег. — А затем делайте все по своей линии.
Он пригласил в гараж собутыльников, чтобы еще раз уточнить диспозицию. Последствия ночи легли тяжелым отпечатком на квадратные лица, сделав обитателей гаража похожими на детей подземелья. Они были покорны, как мулы, и воспринимали происходящее, словно дурной сон.
— Сколько времени вы здесь находились? — спросил родоновец.
— Часа два-три. — Глазки Стручка уже не бегали по сторонам, а замерли, превратившись из маленьких пупырышков в набухшие фурункулы. Едва он задумывался о предстоящей встрече с женой — женщиной властной и необузданной, все случившееся уходило на второй план. Отлучившись на десять минут и не вернувшись к утру, он подписал себе приговор и уже начинал завидовать жертвам инквизиции.
— Ну, это еще не смертельно. — Обернувшись к офицерам, родоновец добавил: — Но врачам я бы их показал.
Попасть в больницу для Стручка было оптимальным, однако это не входило в планы Сени и его двужильного товарища.
— А сейчас нас… это… дезактивировать нельзя? — робко спросил Сеня. — Ведь мы ничего…
— Дезактивируем по полной программе. — С момента прибытия родоновцев старший лейтенант Иголкин чувствовал себя неуютно. Человек брезгливый и мнительный, он покрылся гусиной кожей, что свидетельствовало о высшем нервном напряжении. Ему казалось, что коварная радиация входит в его молодое тело, разъедая внутренности — печень, почки, легкие. Особенно неприятные ощущения Иголкин испытывал значительно ниже печени и тем более легких. В голову лезли глупые мысли о том, что он не успел жениться и обзавестись детьми. Которых, не ровен час, у него…
Сунув руку в карман, Иголкин с ужасом обнаружил две металлические трубочки, которые он прихватил из кучи ручек до составления официального протокола. Сейчас эта радиоактивная зараза требовала срочного изъятия. Иголкин обернул трубки платком, выхватил из кармана и брезгливо бросил на верстак.
Увидев скукожившихся мужиков, Олег кивнул родоновцу. Тот распаковал прибор и, установив значения шкалы, провел вдоль тела Стручка. Прибор жалобно запищал. Этот писк зазвучал в ушах известным произведением бессмертного Шопена, создавшего для смертных их последнюю мелодию.
— Ку-ку, Гриня, — присвистнул Зеленый. Его любопытная физиономия периодически появлялась в створе ворот.
Проверка дала отклонения от нормы в разных местах гаража, но особенно фонил погреб с запасами картошки, квашеной капусты и мочеными яблоками. Все это подлежало уничтожению.
Для специалистов «Родона» подобные выезды были привычными и будничными. И хотя офицеры госбезопасности привлекали их нечасто, выездов от этого меньше не становилось. Установленные в разных районах датчики радиационного контроля периодически издавали сигнал тревоги, и тогда скорая радиационная помощь спешила на зов.
Цивилизация, которая должна была дать человечеству мир и спокойствие, увы, имела и теневые стороны. Отходы этой цивилизации начинали всерьез беспокоить общество. Отработанные радиоактивные материалы, отходы химического производства, бытовой мусор требовали своей утилизации.
А любая утилизация была связана с дополнительными расходами как государства, так и отдельных фирм. Денег катастрофически не хватало, посему то там, то здесь появлялись загадочные «закладки» неизвестного происхождения.
Как рассказывали специалисты, до 1963 года существовала инструкция, которая позволяла производить захоронение излучающих отходов в любом месте при условии, что фон на поверхности не будет превышать норму. Сколько было тогда закопано радиоактивного хлама — одному Богу известно. По той же самой инструкции срок хранения документации, связанной с уничтожением отходов, составлял три года. Кто писал такую инструкцию, сегодня остается загадкой. Но, судя по всему, человек с высшим образованием без среднего. Ведь даже в объеме школьной программы можно узнать, что период полураспада некоторых нуклидов составляет сотни лет.
Созданный под Загорском могильник, безусловно, не мог вобрать в себя всю радиоактивную грязь, а потому его емкости были приспособлены только для определенных объемов и видов радиационных материалов. В основном, в нем хранились утилизованные изотопы.
Активное использование в науке и технике ядерных материалов, широкое применение в различных отраслях изотопов, не говоря уж о создании атомных электростанций, вызывали все больше и больше тревог: последствия сулили большие неприятности. На волне реальной борьбы за сохранение природной среды стали возникать различного рода фонды и организации. Несмотря на стремление к сотрудничеству с ними, в высоких инстанциях все чаще приходили к убеждению, что движущий мотив подобных неформалов — не поиски решения весьма непростых задач, а скорее самовыражение.
Головам же государственных мужей было от чего болеть: сотни ядерных боеголовок, снятых с вооружения, списанные атомные подводные лодки, выходившие все положенные сроки, требовали внимания и опеки. Вопрос заключался не в физической охране, а в том, как утилизировать эти объекты, переработать и снизить исходящую от них угрозу, пусть даже потенциальную.
Научно-техническая элита стала заложницей собственных достижений. Лишенные нормального финансирования, охаянные прессой и «зелеными», атомщики били в набат, понимая, что нельзя уходить с завоеванных рубежей, отказываться от сферы, выдвинувшей нашу страну в передовые державы мира. Они добивались не только финансирования фундаментальных исследований, но и средств для разработки новых технологий утилизации ядерных отходов, строительства новых могильников, отвечающих всем требованиям безопасности.
В воздухе нависло ощущение катастрофы. Специалисты «Родона» видели подобную угрозу и на более низком уровне. Радиационная разведка с воздуха то там, то здесь обнаруживала очаги радиоактивного заражения в благополучных местах, весьма далеких и от ядерных электростанций, и от атомного флота.
Несмотря на то, что дозы излучения в обнаруженных очагах были невысоки, попадание радионуклидов в почву, а затем в воду создавало безрадостную перспективу.
Особую тревогу стали вызывать факты хищения радиоактивных материалов, все более превращавшиеся в какую-то совершенно дикую моду. Для специалистов бесперспективность подобного бизнеса была очевидна. Но, стимулируемые сообщениями прессы, то один, то другой ненормальный, реализуя основной принцип социализма — «Тащи с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость», — прихватив парочку килограммов урана-235, начинали искать черный рынок. Рынок. на котором то ли Ким Ир Сен, то ли Саддам Хусейн якобы осыплют золотом за каждый грамм урана.
Увы, для многих пиратов единственной компенсацией подвига была собственная импотенция да болезни близких.
Черный рынок радиоактивных материалов манил, но был недосягаем, как мираж в пустыне.
Внешний вид обнаруженных контейнеров ни о чем не говорил специалистам. Уровень же радиации свидетельствовал об очень мощном источнике, исследовать который целесообразно в лабораторных условиях.
Группа возвращалась в Управление в состоянии тихой прострации. Сутки вместили столько событий, что рапорт, который предстояло написать, мог занять много страниц. Озадаченный этой перспективой, Олег пытался сформулировать хотя бы общую канву, но сон приводил мысли в аморфное состояние. Тогда, повинуясь классической логике «начальству виднее», Олег прислонился к окну и погрузился в тяжелое забытье без сновидений.
ПУШКАРНЫЙ
Заместитель начальника Управления контрразведывательного обеспечения стратегических объектов Пушкарный находился в мрачном расположении духа. Из лаборатории закрытого НИИ ему принесли заключение специалистов, частично проливавшее свет на находку в Мытищах. Отбросив частности, Пушкарный выхватил главное: радиоактивный материал, обнаруженный в подвале гаража, мог принести много неприятностей, попади он в нечистые руки. Сунув заключение в кучу разных бумаг, сваленных на краю стола, Пушкарный нажал кнопку селектора.
— Слушаю вас, Александр Пантелеймонович, — ответил воркующий голос секретарши.
— Наташенька, соедините меня с Соколовым из областного управления. — В центральном аппарате с незапамятных времен было принято называть столичное управление областным.
Бросив взгляд на календарь, Пушкарный увидел комбинацию из пяти цифр — телефон Соколова.
— Хотя не надо, я сам.
Это была редкая удача. Обычно телефоны искались по всем записным книжкам и ежедневникам.
Телефон на том конце провода не отвечал. По другому номеру Соколова тоже не было. По звукам, доносившимся в трубку, чувствовалось, что там что-то затевается. Пока она лежала на столе — Соколова пытались найти, — полковник слышал, что идет подготовка к мероприятию, суматошная и веселая, какой она бывает всегда. Он уже несколько лет трудился в центральном аппарате и вспоминал о работе «на земле», как о самом счастливом времени в своей жизни.
Окончив физико-технический институт, Пушкарный долгое время работал в чуть ли не самой закрытой лаборатории страны, связанной с разработкой новых видов ядерного оружия. Царившая там атмосфера располагала к свободному и непредвзятому общению, без которого истинная целеустремленность была бы невозможной. Разработки следовало реализовывать в жесточайшие сроки, определенные сверху. Оправдания не принимались, а потому зачастую приходилось корпеть над материалами и днем, и ночью, прерываясь только на то, чтобы выпить стакан бульона.
Там физика и присмотрели кадровики, уловив в характере человека с военной фамилией Пушкарный необходимые для чекиста качества — надежность, подвижничество, равнодушие к материальным благам и карьере. Однако наряду с этим он обладал высочайшей степенью куража, который наиболее ярко проявился при проверке на тест у психолога. Все длинное заключение, которое врач представил в кадровый аппарат, можно было свести к известной формуле: «если я чего решил, выпью обязательно». Радость приобретения ценного кадра была омрачена тем, что система, пребывающая в весьма комфортных условиях размеренной социалистической жизни, получила в свои ряды горлана-главаря. Для Пушкарного авторитеты не существовали, единственным авторитетом для него был факт как определяющий критерий истины. Несмотря на наличие на своих плечах всего двух малюсеньких звездочек, он резал правду-матку в глаза бронзовеющим от должностей и званий вождям.