Трудно передать мое состояние, когда я услышал, что мне предлагают перейти на штатную работу в НКВД!
— Это так неожиданно… Я же ничего не умею, у меня совсем другая профессия…
— Не беспокойтесь. Вы продолжите работу по специальности. И вообще все останется по-прежнему: вы будете работать в штате Внешторга, как и раньше. А нашей специфике вас обучат.
— Все-таки это очень неожиданно… Разрешите несколько дней подумать.
— Несколько дней? — в его голосе возник металл. — О чем же подумать? Принять или не принять такую честь — встать в ряды чекистов?
— Нет, конечно… Это великое доверие, почет… понимаю, — забормотал я.
Если я сейчас откажусь, меня отсюда не выпустят! Но коли меня, друга Бориса, берут на работу, значит, убедились, что Боря не враг и никуда меня не вербовал. Но это же означает, что они обо всем уже знали, когда вызывали меня? Зачем же тогда спрашивали, правда это или нет? Очевидно, мой ответ их не интересовал, важно было показать мне ту бумагу и дать понять, что я в их руках, их заложник на всю жизнь, и теперь они могут делать со мной все, что захотят.
И я дал согласие.
Оберегая Ольгу, решил ей пока ничего не говорить.
— Итак, во Внешторге будут знать, что вы отозваны в Совнарком для серии экспертиз. Жене и знакомым в случае необходимости так все и объясните.
Меня на два года зачислили в школу, по окончании которой я получил высокое офицерское звание — с учетом высшего образования и квалификации. А веко-ре меня, заведующего сектором валютно-финансового управления, командировали в США для работы в Амторге.
В Нью-Йорк я уехал один, без Ольги. Надо было обосноваться и осмотреться, прежде чем вызывать жену.
Перед отъездом я не получил никаких заданий, никаких инструкций.
— Все узнаете на месте. И обращаться ни к кому не надо. Согласно приказу наркомата вы назначены на должность консультанта по валютным делам. Вас найдет наш сотрудник, указания которого будете выполнять неукоснительно. Только ему будете подчиняться, даже председатель Амторга не властен над вами.
С тем я и уехал. Началась новая глава в моей жизни, которую должен был скрывать ото всех, даже от самых близких людей.
Так, в 1924 году, за девять лет до установления дипломатических отношений между Россией и США, было создано Американо-советское акционерное общество — Амторг.
Бывший помощник Сталина, а затем секретарь Политбюро Бажанов, бежавший из страны в 1928 году, писал в мемуарах, что Амторг в те годы фактически выполнял функции и посольства, и торгпредства, но главным образом служил базой для подпольной работы Коминтерна и ГПУ.
Председатель Амторга принял меня в своем нью-Йоркском офисе на Медисон-авеню. После нескольких дежурных фраз вручил мне две папки.
— Здесь отчет о нашей деятельности за год. Пока вас загружать не будем, займитесь изучением этих документов. Не торопитесь, постарайтесь осмыслить их, так вам легче будет войти в курс дел.
Мне показали мой стол в огромной комнате, где, на американский манер, работало еще человек двадцать. Стучат пишущие машинки, щелкают арифмометры, в комнате никогда не смолкает гул голосов, и все это вроде бы никому не мешает. Из соседней комнаты, через большое, как витрина, окно за нами мог наблюдать заведующий отделом Костылев.
Целый день я добросовестно изучал папки, а утром следующего дня меня вызвал один из руководителей Амторга Алексей Ильич.
— Будем работать вместе, — тепло ответил он на мое приветствие. Я понял: это и есть наш главный резидент, мой непосредственный начальник. Первое впечатление самое отрадное. Вьющиеся с серебринкой волосы, добродушное открытое лицо, богатый чистый язык. Поначалу беседа носила общий характер, но вскоре мы перешли к главному. Тридцать процентов времени предстоит заниматься чисто торговыми и валютно-финансовыми вопросами, чтобы клиентура видела во мне специалиста. Остальное время я должен посвятить заданиям, которые даст резидент. Меня будут приглашать на переговоры, на разного рода приемы и коктейли. Моя задача: установить как можно больше связей, знакомиться. В дальнейшем, следуя его указаниям, я кое с кем должен пойти на контакты неделового характера. При этом нужно помнить, что работники ЦРУ тоже будут ко мне присматриваться, они внимательно изучают каждого нового человека.
— Раскрыть вас им будет не так-то просто, — объяснял мой новый руководитель. — Они без труда проверят вашу биографию, и тут мы им поможем. Надо, чтобы у них сложилось впечатление, что вы человек довольно инертный, увлеченный только своими дебетами-кредитами. Такой тип для работы чекиста мало подходит. Кроме того, их должно смутить «темное пятно» в биографии: у вас были репрессированы лучший друг и дядя, в ЦРУ знают: даже очень опытного и преданного чекиста у нас выставляют из органов госбезопасности, как только узнают, что кто-то из его близких арестован. И все же, учитывая все эти обстоятельства, вы не должны терять бдительность.
В течение полугода я добросовестно выполнял поручения своего руководителя, познакомился со многими иностранцами, кое с кем, следуя указаниям резидента, сошелся поближе. Я старательно пересказывал ему содержание всех бесед, и он инструктировал, как поступать в том или ином случае. Мне казалось, что ничего особенно ценного моя информация не содержит, у него же она вызывала живой интерес, несколько раз шеф даже похвалил.
Я очень тосковал по Ольге, она тоже в каждом письме умоляла поскорее вызвать ее. Но пока у меня еще не было квартиры, я занимал маленькую комнатушку в здании Амторга. После очередного письма я направился к шефу, чтобы поговорить о квартире. Он был мрачнее тучи и молча вышагивал по кабинету. Буркнул что-то в ответ на приветствие и продолжал ходить, будто не замечая меня. И вдруг выпалил:
— Гитлер напал на Советский Союз.
Итак, началась война с Германией… А в нашей жизни почти ничего не изменилось, может быть, только круг моих обязанностей немного расширился. Теперь мне велено изучать характеры служащих коммерческих фирм: их привычки, склонности, недостатки, слабости. Короче говоря, я должен был подбирать кандидатуры для вербовки, обдумывать различные подходы.
Мне предоставлялись довольно широкие возможности, я мог пригласить знакомых в ресторан, в день рождения преподнести кому-нибудь из них дорогой подарок или пригласить на рыбалку, которая неизменно заканчивалась пикником. Я мог при случае дать хорошо заработать кому-нибудь из моих новых знакомых.
Нет нужды рассказывать подробно, как велась вербовка, скажу лишь, что в этом деле я достиг определенных успехов. Однажды мой руководитель вызвал меня и сухим, не свойственным ему тоном спросил:
— Почему ничего не докладываете?
Я молчал, пытаясь сообразить, о чем речь.
— Разве вам не кажется странным поведение Федорова?
Федоров, прекрасный специалист, кандидат экономических наук, работал рядом со мной. В последние дни я заметил, что он ведет себя как-то странно: то часами сидит, обхватив голову ладонями и уставившись в одну точку, то с рассеянным видом бродит между столами, время от времени заглядывая в бумаги отлучившихся куда-то сотрудников, а то вдруг остановится посреди комнаты и стоит задумавшись. Мне и в голову не приходило, что я должен сообщать об этом. Так я и сказал шефу:
— Я не думал, что должен следить за коллегами.
— А надо думать! — оборвал он и, усевшись за стол, углубился в бумаги.
Я молча вышел. Никогда еще он не говорил со мной таким тоном! После разговора я стал наблюдать за Федоровым. Он вел себя все так же странно. Примерно через месяц, выйдя на улицу после работы, я увидел Федорова в обществе двух коммерсантов, которые несколько раз появлялись у нас. Я не усмотрел в их встрече ничего необычного, Федоров квалифицированный экономист, с ним все считались, и он довольно часто вел переговоры. Все трое направлялись куда-то, возможно, Федоров просто решил проводить гостей. Превозмогая отвращение, я пошел за ними.
Вскоре увидел, как они спустились в погребок — низкопробный кабак, принадлежащий русскому эмигранту, ярому антисоветчику, к которому наведывались в основном его единомышленники. Туда нашим сотрудникам категорически запрещалось ходить.
Я спустился в кабачок и еще издали заметил эту троицу: они оживленно беседовали, пили, потом вдруг ударили по рукам. Федоров извлек из папки лист бумаги, что-то написал на нем и вручил своим компаньонам, после чего рассчитался и ушел. Я тоже поспешил к выходу. Что мне делать? Донести, что сослуживец нарушил запрет и зашел в этот кабак? Не такое уж тяжкое преступление. Но что это за бумага, которую они подписали? И почему в кабачке, а не в конторе? Впрочем, возможно, чистая случайность.
Мне показалось, шеф никак не прореагировал на мою информацию, однако вскоре я убедился, что это чисто внешнее впечатление. Дней через десять он вызвал меня.
— В ближайшие дни зафрахтованное английское судно уйдет в Лондон с важным грузом для английской фирмы, после чего направится в Советский Союз. Два небольших тюка доставят в Архангельск, а остальной груз — в один из черноморских портов. Груз будет сопровождать наш сотрудник, а то, что предназначено для Архангельска, — вы. В одной каюте с вами поедет Федоров, который должен получить новое назначение в Москве. Вы отвечаете за него головой, ни на минуту не оставляйте его одного! В Архангельске вас встретят, и вы передадите его с рук на руки. Обратно доберетесь быстро, вас уже ожидают и тут же посадят на самолет… Вопросы есть?
Я еще не успел прийти в себя от такого задания и ответил не сразу. Потом спросил:
— Кому я должен сдать груз в Архангельске?
— Никому. Весь груз направлен в один адрес, это просто прикрытие для вас, чтобы Федоров ничего не заподозрил.
Первый день путешествия был невыносимо тяжелым, я просто не знал, что делать: Федоров нервничал, буквально места себе не находил. Мне никак не удавалось отвлечь его от каких-то мучительных и тревожных мыслей, видимо, он понял, что разоблачен.