Восстановили картину его отъезда из Чолпон-Аты. Вначале он автобусом доехал до Фрунзе. Затем удалось найти людей, которые ехали с ним в поезде от Фрунзе до Москвы. Выяснили, как он вел себя во время пути и в дни пребывания в Москве — главным образом на вокзалах. Мы даже нашли свидетелей, которые видели Смагина в момент покупки билетов, опознала его и билетный кассир. Выяснили, каким поездом преступник уехал из Москвы и в каком вагоне. Установили, что он вышел в Сызрани, затем на электричке отправился в Куйбышев и наконец прибыл в Чапаевск.
Таким образом, мы проследили подозреваемого на протяжении всего маршрута: Чолпон-Ата — Фрунзе — Москва — Сызрань — Куйбышев — Чапаевск. И все это время он практически ничем не занимался, только переезжал с одного места на другое, видимо, стараясь запутать следы.
Похоже, это тот самый человек, что уехал из Чолпон-Аты после убийства Председателя Совета Министров. Мы постарались узнать побольше о его жизни до этого злодейского убийства и в ходе расспросов и поисков обнаружили снимок, где он сфотографирован с ружьем «белка», которое мы искали. Нашли и дядю Смагина, подарившего ему это ружье, а затем обнаружили стрельбище, где он обычно его пристреливал. Нашли и гильзы от патронов, и несколько пуль, застрявших в стволах деревьев. Они подходили к ружью, из которого был убит Председатель Совета Министров.
Помнится, я приехал в дом отца предполагаемого убийцы, где уже было проведено несколько обысков, и все же что-то заставило нас провести еще один, последний.
И тут мы обнаружили тетрадь с записью; «Я буду убивать киргизов, где бы они мне ни попались». Это серьезная улика. Она требовала от следствия глубокого изучения мотивов убийства.
А тем временем один из следователей обнаружил все-таки отпечатки пальцев на окне, через которое убийца проник в особняк. Мы тщательно проверили эти отпечатки. Тогда впервые в Советском Союзе провели так называемую биологическую экспертизу отпечатков пальцев, по которым можно идентифицировать человека. Исследования окончательно подтвердили: именно этот человек по составу крови, а также по другим показателям является преступником, которого мы ищем.
Казалось бы, все, только вот оружия, из которого стрелял преступник, пока не было в наших руках. А это очень важно. И тогда решили воспользоваться еще одной возможностью.
Отцом убийцы был человек, не слишком хорошо зарекомендовавший себя среди окружающих. Он находился на пенсии, потихоньку торговал плодами своего труда — овощами, яблоками и тому подобным. Но было у него и другое занятие — торговал маковой соломкой, иначе говоря, сырьем для изготовления наркотика. Обнаружили и конечный продукт — опиум, хотя и совсем в небольшом количестве, однако этого вполне хватало, чтобы начать расследование. И когда снова допросили этого человека, он показал, где хранится оружие. Таким образом мы нашли ту злосчастную «белку». Вот тут-то и можно было наконец поставить точку, однако теперь возникла типично политическая ситуация: русский расстрелял киргизов.
Нашлось немало охотников перевести это дело на националистическую почву. Хорошо, что вмешались трезвомыслящие руководители, не то не миновать бы нам еще одной беды.
В своей работе мы постоянно помнили, что межнациональные отношения — вопрос деликатный и болезненный, требует тактичного и осторожного подхода с учетом всех запросов и нужд населения, всех нюансов и тонкостей.
В 1986 году мне пришлось побывать на Сахалине. Среди прочих впечатлений сразу бросилось в глаза отношение к местным корейцам, которые составляли немалый процент населения острова. У многих из них были родственники в Южной Корее, но общение с ними совершенно исключалось из-за позиции, занятой руководством КНДР: оно категорически возражало против поездок советских корейцев в Южную Корею и Японию. И с этим приходилось считаться, хотя из общего правила порой и делались в особых случаях исключения, так как советская сторона понимала всю несправедливость таких запретов.
Но было еще и другое: отношение к корейскому населению на Сахалине. При довольно значительном числе корейцев, проживающих на территории Сахалинской области, не было на острове никаких центров, которые объединяли бы их и создавали возможность более тесного общения, помогали поддерживать культурные связи и традиции. Сахалинские корейцы оказались предоставлены самим себе и чувствовали себя на острове изгоями, хотя большинство из них здесь родились и выросли.
Обсуждая эти явные перекосы в национальном вопросе с руководителями области, мы пришли к выводу, что необходимо постепенно менять политику в отношении корейского населения, создать условия для развития их культуры, литературы и искусства и, разумеется, помочь наладить связи с родственниками, живущими за границей.
Вернувшись в Москву, мы довели все это до сведения руководства и добились того, что были разрешены поездки жителей Сахалина в Южную Корею и Японию. Местные власти разработали план широкого привлечения корейцев к участию в общественной жизни.
Мне было очень приятно получить от начальника Сахалинского управления КГБ Н. В. Селиха сборник стихов «Нам жизнь дана» местных корейских поэтов, который вышел через несколько месяцев после нашего посещения Южно-Сахалинска. Это был первый результат, свидетельствовавший о том, что наши усилия оказались небесплодными. К сожалению, он оказался последним. Руководству страны, занятому перестройкой, было не до национальных проблем: они не нашли отражения даже в широко разрекламированной программе помощи Дальнему Востоку, которую приняли после визита в этот регион Горбачева. Как известно, популизм и дело — вещи несовместимые.
ПАМЯТНЫЙ ДЕКАБРЬ 1986 ГОДА
В одной из ГАЗЕТ в перечне исторических событий я прочел: «1988 г. Баку. Впервые после событий 1986 года в Алма-Ате применена сила против мирной демонстрации, проходившей под лозунгом, требующим независимости Казахстану».
Сами события комментировались следующим образом: «1986 г. — митинги на площади Л. И. Брежнева (ныне площадь Республики) в Алма-Ате; к зданию ЦК КП Казахстана вышла молодежь, недовольная снятием накануне с поста первого секретаря ЦК Д. А. Кунаева и заменой его «варягом» Г. В. Колбиным по «рекомендации» московского Политбюро. Применение силы 18 декабря для разгона митинга привело к кровопролитию, первому в «эпоху Горбачева».
Г. В. Колбин, работавший первым секретарем Ульяновского обкома КПСС, зарекомендовал себя как энергичный, опытный руководитель, особенно отличившийся в кампании по борьбе с алкоголизмом: за один год он добился полной ликвидации пьянства, простите, — употребления спиртного на родине Ильича. Его заметили «наверху». Но главную роль сыграли не успехи в проведении антиалкогольной кампании, Колбин был и в самом деле незаурядным человеком, сильным организатором, сделавшим немало полезного для Ульяновской области.
Выбор кандидатуры Колбина на пост Первого секретаря ЦК компартии Казахстана, возможно, определялся и тем, что до Ульяновска он проработал вторым секретарем ЦК компартии Грузии и был близким другом Э. А. Шеварднадзе. О последнем Колбин всегда отзывался с восхищением, восторгался мудростью и прозорливостью Эдуарда Амвросиевича. О чем бы он ни говорил, рано или поздно разговор сводился к достоинствам кумира. К чести Колбина, он выучил грузинский язык, а по приезде в Казахстан сразу взялся за казахский.
В Грузию Колбин попал из Свердловска, где был вторым секретарем обкома КПСС.
Мне довелось встретиться с Геннадием Васильевичем в декабре 1986 года. 16 декабря я услышал о замене Кунаева Колбиным на посту Первого секретаря компартии Казахстана и, не скрою, в душе у меня шевельнулась тревога. Поэтому я не был особенно удивлен, когда на следующее утро стало известно, что студенты алма-атинских вузов вышли с протестом к зданию ЦК компартии Казахстана. «Нет Колбину! — кричали они. — Первым секретарем ЦК должен быть казах!» Возможно, они были и правы, если бы… Дело в том, что на роль руководителя компартии Казахстана претендовали несколько человек, и первыми среди них были Председатель Совета Министров Нурсултан Назарбаев и секретарь ЦК компартии Казахстана Закаш Камалитденов.
Закаша я знал хорошо, ибо до того, как прийти в ЦК, он несколько лет был Председателем КГБ Казахстана, куда его направил Кунаев. Возвращение его вновь в ЦК, где он возглавил идеологическую работу, многие расценили как намерение Кунаева передать по наследству Камалитденову пост Первого секретаря ЦК.
И надо сказать, Камалитденов очень усердствовал, верно служил Кунаеву и старательно набирал очки в Москве. Главный его недостаток был в том, что, добиваясь поддержки в ЦК КПСС, Закаш допускал грубые ошибки. Он хотел показать себя русским больше, чем сами русские. Некоторые его высказывания не могли не задеть национальных чувств казахов. На этой почве он поссорился с интеллигенцией и даже с таким достойным человеком, как поэт Олжас Сулейменов.
Мне не раз приходилось говорить об этом с Камалитденовым еще во время его работы в КГБ. Хотелось поправить Закаша и уберечь от ошибок, которые могли скомпрометировать его в глазах собственного народа. Однако он слушал лишь тех, чей слух ласкали его интернационалистические речи.
Назарбаев был человек совсем иного склада. В отличие от Камалитденова это грамотный экономист, опытный организатор производства. Он уверенно стоял на земле, чувствуя под ногами твердую почву. Назарбаев, конечно, вполне созрел для того, чтобы сменить Кунаева на посту Первого секретаря ЦК компартии республики, и, думаю, эту кандидатуру поддержала бы и Москва. Я познакомился с ним в декабре злополучного 1986 года. Этот человек давно вызывал у меня симпатию и, по-моему, платил мне тем же. Но все это выяснилось значительно позднее.
Получив сообщение о волнениях среди студентов, я позвонил Председателю КГБ республики Виктору Мирошнику. Он рассказал, что действительно ночью в общежитиях нескольких вузов столицы Казахстана прошли собрания студентов, протестующих против избрания Колбина. Утром студенты вышли на. улицы. Обстановка очень тревожная и угрожает перерасти в массовые беспорядки. Группы студентов хотя и немногочисленны, но весьма агрессивны. Уже прозвучали призывы к погромам. Однако Мирошник считал, что события пока не носят угрожающего характера. Обменявшись мнениями с Председателем КГБ СССР В. М. Чебриковым, пришли к выводу, что не стоит принимать скоропалительных решений.