— Мы тебе уже и стол приготовили, а ты где-то гуляешь, — продолжал он.
— Я не гуляю, — ответил я, — отдел кадров направил меня в 714-ю комнату сегодня утром.
Глаза моего собеседника расширились.
— Хорошо, после обеда разберемся, — сказал он.
После обеда я вернулся в 714-ю комнату и опять начал ничего не делать и смотреть, как суетился Пискунов. Вдруг дверь открылась и вошел мой кавказец.
— Володя, подожди, пожалуйста, в коридоре, нам с Валентином Михайловичем переговорить нужно, — сказал он.
Минут через пять он вышел и спросил:
— У тебя там какие-нибудь личные вещи остались? Если нет, тогда пошли со мной.
По дороге он представился:
— Начальник Восточного направления 2-го отдела Управления «С» Исмаил Муртазаевич Алиев, полковник. С самого начала ты предназначался для 2-го отдела, а Пискунов тебя незаконно перехватил. Но я сказал ему пару ласковых слов. Никакой совести нет у этого человека.
Подробности этой истории мне известны не были, но я как-то сразу почувствовал, что Алиев говорил правду о Пискунове.
Мы прошли до конца коридора, спустились по лестнице на шестой этаж и вошли в комнату № 601.
Обстановка в комнате № 601 была совершенно противоположной пискуновской. Никакой суеты, все спокойно занимаются своим делом. Отношения между сотрудниками и начальником направления дружеские, его все называют по имени — Исмаил, но никакого панибратства. Алиев с готовностью помогает каждому, кто к нему обращается. Он произвел на меня впечатление глубоко умного восточного философа, который относился очень вдумчиво к любой проблеме, какой бы маленькой она ни была. В свое время он окончил персидское отделение Бакинского университета, и его знание Ирана и языка этой страны было великолепным. Естественно, что этому способствовало и то, что по национальности он был талыш. Язык этого маленького народа, проживающего на границе с Ираном, входит в иранскую группу языков. За свою карьеру он три раза побывал в командировках в Иране. Из последней его пришлось выводить, так как иранская секретная полиция САВАК планировала провести против него провокацию. Они боялись Исмаила, ведь он мог спокойно и уверенно «растворяться» среди иранцев. Хотя ему было уже пятьдесят, он отличался очень крепким здоровьем. Обстановка дружелюбного юмора в этом направлении пришлась мне очень по душе.
Моя работа в Управлении «С» началась с изучения его структуры. Дело в том, что в «Школе 101» нам почти ничего не говорили о нелегальной разведке. Была прочитана одна лекция на эту тему, которая касалась в основном вопросов истории. С самого начала советской власти нелегальная разведка была основной и, пожалуй, единственной формой разведки большевиков. Все дипломатические отношения были разорваны, посольства закрыты. В этих условиях был создан Иностранный отдел ВЧК, в который вошли коммунисты-интернационалисты, имевшие опыт конспиративной работы за границей. В своей работе они широко опирались на поддержку иностранных компартий, членов Коминтерна. Такое положение продолжалось до конца Второй мировой войны.
Начальником Управления «С» в 1976 году был генерал Кирпиченко. Он был «варягом». На языке Управления «С» это означает, что человек не был выходцем и воспитанником этого управления, а прислан туда со стороны. Карьера Кирпиченко сложилась довольно интересно. Он был из 18-го отдела ПГУ и специализировался по арабским странам. Он был резидентом КГБ в Египте, когда отношения с Садатом стали давать трещину. Резидентуре КГБ через свои источники стало известно о планах Садата выдворить всех советских советников из Египта. Источники были надежными, одним из них был сам начальник службы безопасности Египта Сами Шараф. Резидентура направила эту информацию в Центр, но, к их удивлению, никакой реакции не последовало. Наоборот, стали задавать вопросы, насколько надежна информация и т. д. Дело в том, что советский посол в Египте Владимир Михайлович Виноградов в то же самое время направлял в ЦК КПСС информацию совершенно противоположного характера, убеждал Москву в том, что Садат продолжает оставаться «верным другом» СССР. Тревожная информация продолжала поступать от агентов резидентуры, и Кирпиченко отсылал ее в Центр. Посол же гнул свою линию, и в Политбюро верили ему, так как он был членом ЦК КПСС. Но информация Кирпиченко настораживала, и Москва просила посла подтвердить эти сведения. Посол настаивал, что все нормально. Более того, за день до объявления Садатом о выдворении советских советников посол Виноградов провел с ним встречу и получил личные заверения в теплых дружеских чувствах. На следующий день советские были выброшены из Египта. Косыгин, который был тогда председателем Совета Министров, куда входил и КГБ, распорядился «присвоить этому толковому резиденту звание генерала и дать высокую должность в Центре». Вот так Кирпиченко стал начальником Управления «С». А что же сделали с тем послом? А ничего. Он возвратился в Москву и получил должность заместителя министра иностранных дел. Членов ЦК у нас не наказывают.
И вот наступил день, когда мне в отделе кадров выдали удостоверение сотрудника КГБ, краснокожее, с гербом на обложке. Наверное, каждый сотрудник КГБ испытал это чувство при вручении УДОСТОВЕРЕНИЯ. Чувствуешь, что тебе вручили символ власти, при предъявлении которого любое твое желание будет выполнено как по взмаху волшебной палочки. Такое чувство создается у молодого офицера ходящими по всей стране слухами о всесилии КГБ.
Но вот кадровик «вылил мне на голову ведро холодной воды»: УДОСТОВЕРЕНИЕ НИКОМУ НЕ ПОКАЗЫВАТЬ. Особенно сотрудникам милиции. И вовсе не потому, что ты сотрудник разведки и должен держать свою причастность к этой организации в секрете. Дело совсем в другом. Между милицией и КГБ существовала настоящая вражда, которая шла с самого верха. Председатель КГБ Андропов и министр внутренних дел Щелоков ненавидели друг друга. Прежде КГБ имел возможность держать милицию под контролем, имея там своих агентов. Но вот Щелоков, который был приятелем Брежнева, убедил генерального секретаря сделать милицию независимой от КГБ полностью. Брежневу эта идея пришлась по душе, так как этот шаг ослаблял влияние КГБ и превращал милицию в равного КГБ соперника. Все это позволяло Брежневу проводить политику «разделяй и властвуй». Стравливая эти две организации, партия направляла их злобу друг на друга, оставаясь при этом в полной безопасности. И если одна из этих организаций попытается выступить против партии, то ей всегда можно противопоставить другую. Несмотря на вражду, Брежнев. Андропов и Щелоков жили в одном доме на Кутузовском проспекте, 26, и этот дом охранялся как сотрудниками КГБ, так и МВД.
Коррумпирование общества происходило на глазах у КГБ, но сделать сотрудники ничего не могли. У них не было на это никаких прав. Сотрудники КГБ называли свою организацию инвалидом с отрубленными руками, который все видит, но поделать ничего не может. Но парадокс заключался в том, что об этом положении было известно только ЦК КПСС и самому КГБ. Даже в МВД правда была известна только немногим высшим чинам. По стране продолжали ползти слухи о неимоверном всесилии и влиянии КГБ, и многие граждане, недовольные распространением коррупции, открыто спрашивали, куда же смотрит КГБ. В большинстве случаев сотрудники КГБ молчали об истинном положении по двум причинам. Во-первых, было стыдно признаться, что такая «всемогущая» организация на деле превращена партией в бумажного тигра. Во-вторых, этому все равно никто бы не поверил, настолько невероятно все это звучало. Я как-то пытался объяснить своим друзьям истинное положение КГБ. От меня просто отмахнулись, сказав, что я все выдумываю.
Эту слепую веру в народе во всесилие и вездесущность КГБ очень умело использовали партийные работники, отводя недовольство людей от партии и направляя его против КГБ.
Чем же в это время занимался КГБ в целом? Разведкой за границей, контрразведкой против иностранцев в СССР, охраной государственных границ, радиоперехватом иностранных коммуникаций, охраной высшего партийного руководства, работой по диссидентам и валютчикам. Никакого отношения и доступа к борьбе с коррупцией. Партия с коррупцией бороться не хотела, она использовала ее для своего обогащения.
Естественно, что КГБ не был чист от коррупции, но она не была столь ужасающей, как в МВД. Андропов строго карал тех, кто был замешан в коррупции. Например, в 1972 году сотрудники КГБ, работающие по валютчикам, были арестованы за получение взяток от «своих подопечных». Наказание было очень суровым. Большинство из них были расстреляны.
Я отнюдь не утверждаю, что сотрудники КГБ являются людьми другого сорта. Они такие же обычные советские люди, как и все, но строгая дисциплина и отсутствие прямого доступа к источникам коррупции сдерживали ее распространение. Коррупция в КГБ имела вид небольших подарков непосредственному начальству после возвращения из загранкомандировки, устройства обедов в ресторанах и у себя дома. Но и все эти «невинные» вещи были строжайше запрещены. Да и не только это. Даже отмечание повышений в должности, звании и дней рождений с приглашением своих коллег были тоже строжайше запрещены в КГБ. Все это, конечно, делалось, но очень тихо и с большим риском. Если кто-то попадал в милицию в нетрезвом состоянии после подобного мероприятия, то страдал не только он, но и устроитель, и остальные присутствовавшие. Виновный мог быть выгнан из КГБ без пенсии. Карьеру остальных можно было считать замороженной на многие годы. Причиной была все та же вражда между Андроповым и Щелоковым. По указанию министра внутренних дел каждый случай задержания милицией сотрудника КГБ докладывался ему лично, и он бежал с ним к Брежневу, который, в свою очередь, журил Андропова.
Почему же партийные работники так ненавидели КГБ? Ответ на этот вопрос простой — из-за событий 1937 года (начало сталинских репрессий). Но не потому, что НКВД по приказу Сталина уничтожил ленинскую гвардию партии, а потому, что нынешние руководители принимали в этом самое непосредственное участие. Если посмотреть даже на официальные биографии таких людей, как Брежнев, Косыгин, Подгорный и других, то ясно видно, что их профессиональная партийная деятельность началась с 1937–1938 годов. Это значит, что они заняли места замученных и уничтоженных людей. Но для того, чтобы быть замеченным, в то время нужно было выслужиться. А выслужиться можно было только одним путем — безоговорочно поддерживая репрессии и принимая участие в них. Я не имею в виду участие в казнях. Но активное участие в «выявлении врагов народа» и написании доносов на них в НКВД.