После завершения передачи дел Саша обрисовал мне морально-психологическую атмосферу, сложившуюся в посольстве и резидентуре к моему приезду. И атмосфера эта благоприятной не была. В резидентуре царила обстановка постоянного праздника. Пили все, начиная с резидента. Вечеринки устраивались каждый день. В прилегающих к посольству кафе можно было постоянно увидеть советских, в том числе и сотрудников резидентуры. Поскольку последний год состав резидентуры сильно обновился, здесь почти не осталось экспертов в оперативном плане. Начальник линии «ПР» и заместитель резидента Геннадий Казанкин и начальник линии «КР» Юрий Денисов особого опыта практической работы не имели и поэтому задавать уровень высоких стандартов не могли. Это уже привело к двум серьезным оперативным провалам, но, по словам Саши, это было только началом. Его совет мне был держаться подальше от разного рода группировок и пьяных компаний и заниматься в основном работой.
Только позднее мне удалось узнать, о каких провалах в резидентуре говорил Ященко.
Первый провал произошел в мае 1977 года. Высокопоставленный чиновник министерства просвещения Ирана, агент КГБ Раббани, был арестован секретной полицией САВАК во время выхода на встречу с нашим офицером резидентуры Евгением Венедиктовым. Венедиктову удалось избежать ареста, так как оператор пункта «Импульс» Кириченко в самый последний момент заподозрил активность бригад наружного наблюдения САВАК в районе проведения встречи и успел подать сигнал опасности. Поскольку наш офицер за руку схвачен не был, то иранцы пока скандал не поднимали и выдворения Венедиктова не требовали.
Агент Раббани был завербован советской разведкой где-то в сороковых годах, в период сильного влияния Советского Союза в послевоенном Иране, и все это время он постоянно сотрудничал с КГБ. Но, по свидетельству тех, кто с ним работал, особой отдачи от него не было. По своему положению в министерстве просвещения доступа к настоящей секретной информации он не имел. Раббани передавал нам сведения, полученные устно в личных беседах от своих высокопоставленных знакомых и родственников, что иногда было довольно интересно. Раббани был на связи у линии «ПР» резидентуры, и за это время его долголетнего сотрудничества с ним успели поддерживать контакт многие офицеры Восьмого отдела ПГУ. Одним из последних с ним работал начальник линии «ПР» Геннадий Казанкин. И вдруг в начале мая он неожиданно передал агента на связь младшему офицеру своей линии Венедиктову, который чуть не был арестован при выходе на самую первую встречу с Раббани. Среди офицеров линии «ПР» раздавались бурчания, что что-то здесь было не чисто, но… Забегая вперед, скажу, что Венедиктов был выдворен из Ирана шестью месяцами позже. До этого САВАК пытался «намекнуть» резиденту КГБ, что присутствие Венедиктова в Тегеране нежелательно. Они выкачали тормозную жидкость из автомашины Венедиктова, который только чудом избежал автомобильной катастрофы.
Второй случай произошел в июне 1977 года, как раз перед моим приездом.
Офицер линии «ПР» Борис Чечерин, работавший под прикрытием корреспондента ТАСС, вел разработку иранца, и эта разработка уже приближалась к завершению. И вот на встрече, на которой планировалось проведение вербовочной беседы, на загородной вилле объекта разработки появились два неизвестных человека и представились Борису Чечерину как сотрудники САВАК. Ареста не последовало, все было очень пристойно. Они просто предложили нашему офицеру сотрудничество. Борис Чечерин, естественно, отказался и покинул место встречи. Это означало, что на протяжении всего времени разработки наш офицер работал с иранской «подставой» и никто этого не заметил, хотя все разработки должны тщательно анализироваться как в резидентуре, так и в Центре. Борис Чечерин был также выдворен из Ирана, но без шумихи в прессе. Этому еще предстояло случиться только в будущем.
Интересно, что, как и прежде в случаях подобного рода, иранцы вызывали в МИД советника-посланника нашего посольства Федора Саульченкова, которого они считали резидентом КГБ. Старик страшно переживал по этому поводу, но поделать ничего не мог. Так, видимо, и войдет его имя в историю советско-иранских отношений как офицера КГБ, хотя он таковым никогда не был.
Вышеупомянутое падение стандартов в резидентуре произошло из-за того, что в начале 1977 года было заменено много офицеров, включая и руководство резидентуры. По окончании сроков командировок Тегеран покинули: резидент Леонид Богданов, заместитель начальника линии «ПР» Власов, начальник линии «КР» Лев Костромин, офицеры Дмитрий Кузьмин и Владимир Фисенко. Все они специализировались по Ирану и были экспертами своего дела.
Резидент заменен не был. Временно обязанности резидента исполнял новый начальник линии «ПР» Геннадий Казанкин. Он начал свою карьеру в качестве кандидата на роль нелегала. Нелегалом он не стал, так как в самом конце подготовки он не прошел последний психологический тест. Но поскольку он уже был офицером КГБ, его перевели в географический отдел ПГУ, где он выучил персидский язык и стал специализироваться по Афганистану. Он пробыл в командировке в Афганистане около года, но по болезни был вынужден вернуться в Москву. В Центре окончил курсы усовершенствования (УСО), после чего был направлен в Иран. Вот при его-то руководстве и произошли вышеупомянутые провалы.
Начальник линии «КР» Юрий Денисов вообще специалистом по Ирану не был и персидским языком не владел. Он пришел в Управление «К» ПГУ из внутренней контрразведки, побывал один раз в командировке в Бирме и после этого приехал на должность начальника линии «КР». Начальник линии «КР», кроме всего прочего, должен отвечать за безопасность проведения операций резидентурой и для выполнения этой роли владеть местным языком и досконально знать агентурно-оперативную обстановку в городе. Ни того, ни другого у Денисова не было.
Вот именно в этой обстановке и из-за этих провалов Лев Петрович Костромин, уже будучи заместителем начальника Восьмого отдела ПГУ, был временно направлен в Иран, чтобы «укрепить» резидентуру.
21 июня я проводил Ященко в Москву. Вернувшись с вокзала в посольство, я ощутил, что остался совершенно один. У меня было чувство, что меня выбросили в воду посреди моря и оставили.
Каждое утро в 8 утра я приходил в консульство, где меня уже ожидала толпа афганцев, пришедших за визами. Среди них всегда оказывались люди, которым визы нужны были срочно. Они шумят, просят, хватают за руки. Прием посетителей, 99 % которых опять же афганцы, идет до 11 утра. После этого нужно выйти из кабинета и опять прорваться через толпу орущих афганцев, отвечая на все вопросы и мольбы одной фразой: «Завтра с восьми утра». Толпа сопровождает через улицу до входа в посольство, и «спасение» наступает только тогда, когда за тобой захлопывается решетчатая дверь калитки. Правда заключается в том, что в таком нетерпеливом поведении афганцев не было никакой необходимости. Визы мы всегда выдавали в срок и отказывали лишь тем лицам, которые проходили по «черным» спискам. Но описанное выше продолжалось изо дня в день. Такова уж, видно, была традиция.
В резидентуре мне практически делать было нечего. По существующим в разведке КГБ правилам офицеру, прибывшему в страну в первую командировку, должно быть предоставлено шесть месяцев для отработки своей зашифровки перед спецслужбами противника и изучения города. Как правило, это не срабатывает, так как молодой офицер заменяет своего предшественника и ему нужно продолжать проводимую до него работу. К тому же руководство резидентуры, как правило, относится скептически к «правилу о шести месяцах» на подготовку. Им нужны практическая отдача и результаты.
Мне лично в этом плане повезло, так как я был единственным офицером линии «Н» в посольстве, начальника линии надо мной не висело и задания свои я должен был получать непосредственно от Центра. А еще в Центре мы договорились, что они не будут меня тревожить, пока я не почувствую себя уверенно в оперативной обстановке в Тегеране.
Как вскоре выяснилось, заботиться о своей зашифровке перед иранской секретной полицией САВАК особого смысла не было. Из своих наблюдательных пунктов они постоянно вели за нами наблюдение. Эти пункты располагались по всему периметру посольства, но основным из них был дом на углу улицы Сталина и Черчилля и небольшая будка по продаже безалкогольных напитков сразу через улицу напротив входа в посольство. Одни и те же сотрудники САВАК вели постоянное наблюдение за советскими днем и ночью. Это было их основной работой, и некоторые прослужили на этих постах около 20 лет. Они были высококвалифицированными экспертами по советской колонии, и им не составляло особого труда определить, к какой организации принадлежит вновь прибывший сотрудник посольства, уже примерно через месяц после его приезда в страну. Из будки по продаже напитков они фотографировали советских. У них там даже была радиостанция, по которой они оповещали бригады наружного наблюдения, расположенные вокруг посольства, о появлении объекта слежки. Эта будка была открыта каждый день, в любые праздники и выходные дни, в любую погоду с 7:00 до 23:00. Ночью наблюдение за посольством велось из закрытых пунктов. Мы знали, что они знали, кто они такие, но это их не волновало, так как они находились в своей стране. Мы тоже давно к этой будке привыкли, и она стала как бы частью нашего существования. Иногда ее присутствие было даже очень выгодно. Например, во время длительных иранских праздников, когда все магазины закрыты, можно было купить в будке «Пепси», «Севен Ап», «Канада драй» и т. п., помогая таким образом бюджету САВАК.
Но основным врагом разведчиков, как из КГБ, так и из ГРУ, в плане зашифровки был совсем не САВАК. Как это ни парадоксально звучит, но основным врагом разведки был наш советский человек. Виной тому был все тот же географический принцип работы как в МИДе, так и в КГБ. Люди, попавшие в географические отделы, в большинстве своем остаются там до конца своей карьеры. Они работают вместе в Москве и в посольствах и все друг друга знают. Появление, например, в иранском отделе МИДа человека со стороны ни у кого сомнений не вызывает, что он или из КГБ, или из ГРУ. Еще до приезда разведчика в страну в посольстве уже известно через аппарат сплетен, кто он такой, кого он меняет, КГБ или ГРУ и воинское звание. Но это бы еще куда ни шло. Но ведь наши дорогие чистые дипломаты и сотрудники посольства болтают обо всем этом, живя на городских квартирах. Городские же квартиры советских в любой стране оборудованы подслушивающими устройствами местных спецслужб. Какой же смысл был нам тратить время за зашифровку?