й. После встречи все принимавшие в ней участие (сам разведчик, страхующий разведчик, оператор пункта «Импульс», техник, оперативный шофер, начальники линий и резидент) направлялись в гараж. В секции гаража посольства, принадлежащей резидентуре, была задняя комната без окон, в которой хранились спиртные запасы резидентуры. Резидентура КГБ, как, впрочем, и все другие организации, представленные в посольстве, закупала спиртные напитки по каталогу австрийской фирмы «Остерман». Эти спиртные напитки официально должны были использоваться на представительские и оперативные нужды — подарки агентам и связям. Однако они использовались и для нужд оперативного состава. Выдача спиртного разрешалась лично резидентом. Справедливости ради нужно сказать, что получить разрешение резидента на покупку спиртного из запасов резидентуры было практически невозможно. Исключение составляли только случаи посещения гаража после операций. На всех выпивались одна или две бутылки водки, за которые платил разведчик, проводивший операцию. После этого расходились по домам. Для некоторых это было только эпизодом, для других — уже каждодневной практикой. Иногда после гаража отправлялись в город и оседали в одном из ресторанов до конца вечера. Иногда приглашали с собой чистых, естественно, за счет КГБ.
Такое поведение разведчиков резидентуры КГБ было и есть, наверное, причиной того, что многие считали, что офицерам КГБ платят больше и поэтому они могут себе позволить такой образ жизни. К сожалению, мне придется разочаровать поклонников этой теории. Офицеры КГБ получают зарплату в иностранной валюте за границей в соответствии со своим дипломатическим рангом. Точно так же и чистые дипломаты. Однако, поскольку большинство офицеров КГБ находятся на самых низших дипломатических должностях, в резидентурах КГБ существует система приравнивания. По этой системе офицер, имеющий, например, ранг атташе, приравнивается в зарплате ко второму секретарю и получает разницу из кассы резидентуры. Эта система совершенно справедлива, так как нормального повышения в дипломатической должности для офицеров КГБ за границей практически не существует. Мой предшественник, пробыв четыре года в Тегеране, так и остался атташе.
Всем советским гражданам, работающим за границей, сохраняется 60 % зарплаты в советской валюте, и эти деньги поступают на личный счет в Москве. Вот здесь КГБ, конечно, в выигрыше, так как зарплата офицеров КГБ в два раза выше, чем сотрудников МИД.
Однако совсем не это позволяет нашим офицерам КГБ чувствовать себя чуть свободнее в финансовом отношении. В резидентурах КГБ за границей существует система оперативных расходов. Все затраты, связанные с изучением города, подбором маршрутов, организации и проведения встреч с агентами и объектами разработок, выплатой вознаграждений, относятся к оперативным расходам. В Иране банковские чеки и кредитные карточки были непопулярны, все расчеты производились наличными. В этой связи в начале каждого месяца разведчик брал из кассы резидентуры необходимую, по его усмотрению, сумму на оперативные расходы. В конце месяца за эти деньги нужно было отчитаться, заполнив специальную ведомость, в которой указываются названия мероприятий, на которые были истрачены деньги, и их суммы. Счета и расписки могут прилагаться, но, как правило, вместо них стоит фраза: «Расписка или счет не отбирались по оперативным соображениям». Эти расходы утверждаются резидентом, после чего Центр принимает их безоговорочно. В такой ситуации увеличение фактических расходов не составляет никакой трудности, и это является обычной практикой по всем резидентурам. Однако не нужно думать, что таким образом покрываются огромные расходы. По сравнению с тем, что делают наши партийные боссы, — это сущая мелочь. Таким образом, например, покрываются расходы на приемы и развлечения визитеров из Центра, которые, естественно, своих денег не тратят, и все ложится на плечи принимающих их офицеров. После отъезда таких проверяющих расходы делятся между офицерами и списываются на оперативные мероприятия.
В конце лета 1977 года мероприятия в резидентуре проводились довольно часто. Встречи с агентами, с объектами разработок, мероприятия Центра. Мероприятия Центра включали в себя рассылку писем, подготовленных в Москве, иранскому руководству. Естественно, что эти письма были неофициальными. Они готовились Службой активных мероприятий КГБ на персидском языке и затем рассылались резидентурой анонимно членам иранского правительства, шаху, в САВАК и т. д. Содержание этих писем нам было неизвестно, но в них наверняка содержалось что-то такое, что должно было подорвать позиции США в Иране, дестабилизировать режим шаха, подорвать положение САВАК и многое другое в том же роде.
Эти мероприятия на языке КГБ называются «бросок письма», и в нашей резидентуре им придавалось большое значение. В то время они проводились часто и письма рассылались пачками. В бросках резидент задействовал большинство офицеров резидентуры. Приходилось и мне принимать в них участие. Эти операции готовятся, как и любые другие, с планом, проверочным маршрутом и соблюдением всех мер безопасности. Почтовые ящики для бросков подбираются заранее в различных районах города, и один ящик используется для броска одного письма. Разведчик, осуществляющий бросок, делает это в перчатках, чтобы не оставлять отпечатки пальцев на конверте. Все мероприятие проделывается с такой осторожностью, что ни на письме, ни на конверте нет ни одного советского отпечатка пальца.
В начале сентября 1977 года на протяжении трех дней я был задействован в операции линии «ПР». В мою задачу входило дежурство на временном пункте «Импульс», который мы при необходимости разворачивали в Зарганде в случае проведения операций в северных районах Тегерана. Что-то там у линии «ПР» не ладилось, и поэтому они использовали запасные варианты. На третий день я дежурил в Зарганде вместе с офицером линии «ПР» Виктором Казаковым. Мы прослушивали эфир на частотах работы слежки САВАК. Все шло, как обычно, скучно. Нам нужно было отсидеть три часа, отведенные на время операции, после чего нас должны были «снять» звонком из посольства, сообщив закодированной фразой, что операция завершена. Вечером, где-то ближе ко времени проведения операции, вдруг начались разговоры на радиочастотах САВАК, на тех самых, которые мы контролировали. Мы схватились за карандаши. Магнитофон начал записывать. Вскоре мы поняли, что происходит что-то необычное. Сотрудники бригад наружного наблюдения САВАК переговаривались не как обычно с использованием кодовых фраз, а открыто. Но самое интересное было то, что разговор был совершенно частный. Два сотрудника САВАК говорили о трудностях службы, о нехватке денег, о том, что один из американских советников, некий Лонг, постоянно жалуется на них начальству, отчего у них бывают большие неприятности, и т. д. Мы ушам своим поверить не могли и только успевали записывать. Разговор этот продолжался где-то минут тридцать, после чего прекратился, как будто его и вовсе не было. Опять наступило полное молчание. Выходов в эфир больше не было. Мы были взволнованы, подумать только, нам удалось записать выражение недовольства в рядах САВАК. Но вскоре наше волнение начало принимать другой характер. После завершения операции прошел уже час, а сигнала возвращаться в посольство мы не получали. Прошел еще один час, затем еще один. Было уже 23:00, и мы уже строили планы мести тому, кто забыл позвонить в Зарганде и подать нам сигнал сниматься. Сами в посольство мы звонить не могли, так как это было бы нарушением правил безопасности. Наконец в 23:30 мы получили долгожданный сигнал и отправились в посольство.
Мы почти ворвались в кабинет резидента, готовые выплеснуть наше недовольство, но что-то было не так. В кабинете был начальник линии «ПР» Казанкин, который после отъезда Костромина опять временно исполнял обязанности резидента, и начальник линии «КР» Денисов. В комнате было так накурено, что можно было топор вешать в воздухе. Мы спросили, что произошло. Денисов ответил, что ничего особенного, и предложил нам идти домой, но нас такой ответ не удовлетворил, и мы уходить не собирались. Мы хотели знать, что продержало нас в тесной душной комнате весь вечер. И ответ последовал.
— Во время проведения операции произошел захват, — глухим голосом сказал Казанкин, — Борис Кабанов и агент «Ман» арестованы САВАК. Офицер безопасности Рассадин поехал сейчас в МИД забрать Кабанова и доставить его в посольство. Иранцы не могут его держать, так как он дипломат.
Эта новость была действительно ошеломляющей. Об агенте «Мане» в тот момент я не знал ничего. Но вот арест Бориса Кабанова действительно меня ошарашил. Боря Кабанов был офицером линии «ПР» и работал под прикрытием начальником консульского отдела посольства. Всеобщий любимец, с чувством юмора, добродушный, спокойный, всегда улыбающийся, всегда готовый помочь, добросовестный, трудолюбивый… и именно он был арестован. Ведь не арестовали же какую-нибудь тварь, а выдернули самого лучшего. Но такова уж правда в работе разведчика. Кто больше и активнее работает, тот и попадается. Перефразировав известное выражение, можно сказать: «Не попадается тот, кто ничего не делает».
Вскоре в кабинет вошли Кабанов и Рассадин, вернувшиеся из иранского МИДа. Борис выглядел спокойным, но был слегка бледен. На его рубашке впереди с правой стороны было кровавое пятно.
Из того, что рассказал Кабанов, и из того, что выяснилось позднее, складывалась такая картина.
Связь с агентом «Маном» поддерживалась через систему ближней информационной связи, которая использовалась как для получения информации, так и для подачи сигналов.
Эта линия представляла собой обычный транзисторный радиомагнитофон средних размеров, переоборудованный специалистами КГБ для приема и передачи информации. В последние дни на нашем конце этой линии от «Мана» появился сигнал срочного вызова на встречу. Кабанов выезжал на место контакта два дня подряд, но там никого не было. Однако сигнал о срочном вызове продолжал упорно появляться на нашем конце линии. Перед последним выездом я сам слышал, как Кабанов высказал свои подозрения о сложившейся ситуации. Однако Казанкин отмахнулся, сказав, что сигнал, скорее всего, вызван техническими неполадками. Обсуждать эти подозрения ему было некогда, он спешил на дипломатический прием в нашем посольстве.