В тот последний раз Кабанов, как обычно, с оперативным водителем, проехав по проверочному маршруту, вышли в район проведения операции. Их машина остановилась в определенном месте, и Кабанов начал включать приборы ближней информационной связи, чтобы попытаться в очередной раз получить информацию от «Мана». Вдруг мимо них пронеслась легковая машина, скрипя тормозами, остановилась неподалеку впереди и, сдав назад, ударила в передний бампер автомашины Кабанова. В тот же момент вторая машина ударила нашу машину сзади. Третья автомашина САВАК заблокировала наш «Мерседес» слева. По правой стороне от нашей машины был арык, надежно преграждавший движение. Блокировка была полной. Из автомашины выскочили сотрудники САВАК и, держа пистолеты наготове, окружили машину Кабанова. Один из них потребовал, чтобы наши вышли из машины. На это Кабанов слегка приоткрыл окно и выбросил им свою дипломатическую карточку, заявив таким образом о своей дипломатической неприкосновенности. Однако иранцев это не удовлетворило. Один из них тренированным ударом ноги вышиб заднее правое окно автомашины и открыл двери. В нарушение правил дипломатической неприкосновенности наши офицеры были вытащены из машины бесновавшимися и кричащими сотрудниками САВАК. При этом Кабанов был поранен рассыпавшимися по салону машины стеклами. Как и положено по инструкции, наши офицеры никого сопротивления не оказывали. Их втолкнули в автомашину САВАК и безо всяких вопросов доставили в здание иранского МИДа. Сотрудники МИДа позвонили в посольство и, ничего не объясняя, предложили нам прийти и забрать наших офицеров.
В ту ночь уснуть я не мог. Одно дело, читать о подобных случаях в газете, и совсем другое — переживать их в непосредственной от тебя близости. Но самое интересное было еще впереди.
Вскоре в МИД Ирана был вызван представитель советского посольства. Как всегда, это был советник-посланник Федор Саульченков, так как иранцы считали его резидентом КГБ. Кабанову и Титкину были предъявлены обвинения в шпионаже, и иранская сторона потребовала их выезда из страны в течение 48 часов. Естественно, что наши офицеры покинули страну в указанный срок.
За этим последовало событие, которое ознаменовало новый этап в советско-иранских отношениях. Иранские власти, наверняка под давлением американцев, придали это дело огласке в прессе. До этого время от времени были случаи арестов наших офицеров и офицеров ГРУ, но все всегда обходилось тихо. Иранцы высылали наших из страны, и никакой огласки не было. Однако на этот раз все изменилось. Все центральные иранские газеты пестрели огромными заголовками: «Раскрыта агентурная сеть КГБ в Иране», «КГБ в иранском руководстве» и т. п.
Сразу же после провала все офицеры резидентуры были предупреждены, что не должно быть никакой утечки информации об этом. Однако на второй день уже было ясно, что все знают о случившемся. Чистые опускали глаза при встрече с нами, офицеры ГРУ злорадно улыбались. Подобные утечки информации происходили обычно через жен офицеров, которые делятся со своими подругами, а те, в свою очередь, со своими подругами, и так новость распространяется моментально.
Не имеющим отношения к делу офицерам резидентуры было известно только то, что линия «ПР» потеряла своего лучшего агента. О его личности мы узнали только из публикаций в прессе. После этого начали развязываться и языки офицеров линии «ПР».
«Ман» — бригадный генерал иранской армии Ахмад Могареби был агентом КГБ на протяжении тридцати лет. Он был завербован молодым офицером в 1947 году и с тех пор был на постоянной связи у КГБ. Он считался самым лучшим агентом резидентуры, и от него поступала действительно секретная информация, имеющая большое значение для СССР. В последние годы он занимал высокий пост и отвечал за закупки оружия для иранской армии у американцев и других стран Запада. Поскольку американская активность в Иране всегда была самым важным вопросом для советских властей, информация генерала Могареби представляла собой бесценный материал. Кроме непосредственного доступа к секретной информации, у Могареби были огромные связи в различных сферах иранской жизни, включая шахский двор, правительство и САВАК. И здесь он оказывался незаменимым. Но парадокс заключался в том, что Могареби был единственным агентом резидентуры, поставлявшим серьезную разведывательную информацию. Остальные по сравнению с ним ничего не стоили. Да и было их совсем немного. С провалом Могареби в резидентуре образовался информационный вакуум. Кроме того, за время длительного сотрудничества Могареби были известны практически все разведчики линии «ПР», работавшие с ним в различные годы.
Как и всегда бывает в подобных случаях, из Центра пришло указание прекратить всю разведывательную активность резидентуры и заняться анализом нанесенного провалом ущерба. Наступил период вынужденного отдыха оперработников. Однако я не заметил, чтобы кто-нибудь против этого протестовал. Провалы подобного рода всегда отрицательно сказываются на моральном состоянии оперативного состава.
Паблисити о деле Могареби разрасталось и уже переросло в международную сенсацию. Газеты и журналы всего мира писали об этом. В частности, еженедельники «Тайм» и «Ньюс Уик» отвели этой истории большое место. Вначале каждая новая публикация воспринималась нами как еще один удар со стороны противника, но постепенно мы начали более критически оценивать всю эту информацию. И получалось так, что американские спецслужбы, несомненно, стоявшие за всей этой шумихой, создавали разведке КГБ прекрасную положительную рекламу.
Все публикации кричали о неимоверной эффективности разведки КГБ. Говоря, что КГБ не тратит времени на работу с какой-то мелочью, а имеет агентов только среди генералов, членов правительства и высших офицеров западных разведок и ведет работу с ними очень конспиративно десятки лет. За сотрудничество с ним КГБ платит огромные деньги. В случае провала КГБ прилагает все усилия, чтобы спасти своих агентов, и т. д. В качестве примеров приводились имена разведчиков Кима Филби, Джорджа Блейка, а также советского нелегала полковника Абеля, который после своего ареста в США не раскрыл имена «сотен своих агентов».
Лучшего нам и желать не приходилось. Если некто в какой-то стране еще раздумывает над тем, сотрудничать ли ему с КГБ, то подобного рода информация подтолкнет его к положительному решению. Огромные деньги, полная безопасность, спасение в случае ареста, чего уж тут раздумывать. Кроме того, такого рода реклама могла быть использована для проведения бесед по вопросам неукоснительного соблюдения правил безопасности с действующими агентами.
В действительности же вся эта информация в западной прессе «делала из мухи слона». Агентов, подобных Филби и Могареби, были единицы, и относились они к поколению Второй мировой войны, когда Советский Союз рассматривался на Западе в качестве союзника в борьбе с гитлеровским фашизмом и коммунизм был довольно популярен. Спасение агентов вообще является полной выдумкой. В случае ареста агента КГБ его просто бросают и вопрос о его «спасении» даже не поднимается. Юридически, являясь иностранцем, агент не имеет никакого отношения к Советскому Союзу, и последний требовать его освобождения или выдачи не может. Хотя обещания такого рода даются агентам во время работы с ними. Другой вопрос с нелегалами, которые являются гражданами СССР. В их случаях прилагаются все усилия для возвращения их в Советский Союз.
Все эти темы мы обсуждали в частных беседах в резидентуре, а также то, что могло привести к провалу Могареби. Выдвигались различные версии, вплоть до предательства. Однако наиболее трезвые умы приходили к выводу о том, что генерала Могареби просто «заездили». В последние год-полтора операции с ним проводились каждые две недели, что было совершенно против правил безопасности работы с агентом. Но Центр требовал информацию и Могареби был единственным ее источником. Информация от него получалась через линии ближней информационной связи, и Могареби категорически отказался проводить сеансы где бы то ни было, кроме своего дома. Поэтому наша автомашина подъезжала в район места жительства агента каждые две недели. А ведь на ней стоял дипломатический номер советского посольства. Какие же еще нужны причины? Но сейчас наверняка «всех собак повесили» на меня.
Примерно через полгода над Могареби состоялся суд, и он был приговорен к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение только в декабре 1978 года за два месяца до иранский революции. Предложение резидентуры о помощи семье погибшего Могареби было отклонено Центром как слишком рискованное.
Вслед за публикациями по делу Могареби началась новая шумиха в иранской и мировой прессе о шпионской активности КГБ. На этот раз огласке было придано дело сотрудника министерства просвещения Ирана Раббани, который был арестован в мае 1977 года. Об этом агенте я уже говорил ранее и здесь только могу сказать, что паблисити проходило в том же духе захлебывающейся от успехов и эффективности КГБ истерии. Но мы в резидентуре уже к этому привыкли.
Глава 9
Перепланировка помещения резидентуры была задумана давно, но произошедшие в резидентуре провалы, казалось, ее подхлестнули. Осенью 1977 года в Тегеран прибыла бригада строителей, которые должны были перестроить помещение резидентуры КГБ, обеспечить оперативной защитой кабинет посла и его заместителя, а также реконструировать резидентуру ГРУ. При перестройке помещений они должны были также проверить их на предмет обнаружения подслушивающих устройств противника. Подобные проверки проводятся только в служебных помещениях посольства, резидентур и консульства. Жилые квартиры, расположенные на территории советского посольства, не проверяются, не говоря уже о городских квартирах советских. По правилам безопасности КГБ мы должны постоянно считать, что наши незащищенные жилые помещения могут прослушиваться спецслужбами противника и не допускать разговоров на служебные темы. Специально искать подслушивающие устройства запрещено, но если такое обнаружено, то не следует поднимать шум. Необходимо немедленно об этом доложить резиденту, и, может быть, эта ситуация будет использована для дезинформации противника.