На совещании был выработан следующий план операции. На встречу пойдет молодой офицер линии «ПР» Виктор Казаков. Он использует автомашину с обычным тегеранским номером, которая принадлежала нашему офицеру Шамирову, работавшему в одной из советско-иранских компаний. Шамиров должен был оставить машину в условленном месте в городе, а сам пойти в кино на время проведения операции. Самого Шамирова нельзя было посылать на эту встречу, так как он не имел дипломатического прикрытия и в случае задержания мог быть арестован иранскими властями. Автомашину в городе должен был подобрать оперативный шофер резидентуры Игорь Минин и затем подсадить Казакова в условленном месте. После проверки на предмет обнаружения слежки они должны были выйти в район операции.
И вот здесь начиналось самое интересное в этом плане. Казаков должен был проехать по району, прилегающему к месту встречи с «Д», чтобы оценить обстановку на предмет возможной засады, за пятнадцать минут до встречи. Затем он должен был встретиться со второй автомашиной резидентуры, в которой находились Костромин, начальник линии «КР», начальник линии «Н» и оперативный водитель. Вторая машина располагалась недалеко от района места встречи. Казаков должен был доложить о ситуации, и здесь оперативная группа во главе с Костроминым должна была принять окончательное решение о выходе на встречу. Таким образом в случае засады резидентура высвечивала все свое руководство. Но, как уже сказано, спорить было бесполезно.
В день операции все шло по разработанному плану. Шамиров, оставив машину в обусловленном месте, пошел в кино, Казаков с оперативным водителем Мининым вышли в район места встречи.
Нужно сказать, что обычное место встречи с «Д» было недалеко от его дома, так как он был глубокий старик, под 80 и хорошим здоровьем не отличался. Раньше с «Д» работал Кабанов, но после его высылки из Ирана и последовавшего за этим бездействия контактов с «Д» не поддерживалось.
При проезде по улице, на которой должна была состояться встреча, Казаков и Минин заметили, что улица с одной стороны была перерыта поперек траншеей, преграждавшей движение. Кроме этого, они заметили подозрительную автомашину неподалеку от места, очень похожую на одну из машин слежки. Обо всем этом они доложили, встретившись с группой Костромина, и предложили на встречу не выходить. Однако Костромин, обозвав их трусами, приказал выйти на встречу.
Встреча состоялась. «Д» не мог сказать ничего вразумительно. У него тряслись руки и голова, и он только спрашивал, что случилось с Кабановым. Видя, что толку от старика нет, Казаков сел в машину и покинул место встречи. Когда они проезжали мимо дома «Д», из ворот вышел молодой иранец и, посмотрев на автомашину, записал ее номер.
Все это: и поведение старика, и иранец, записавший номер машины, — наводило на очень неприятные мысли и порождало чувство неопределенности. Что все это значило? Но гадать нам пришлось совсем недолго. Буквально через три дня после выхода резидентуры на встречу с «Д» в прессе разразился неимоверный скандал. Заголовки опять кричали: «Раскрыта еще одна шпионская сеть КГБ в Иране! Арестован генерал Дерахшани, тридцать лет сотрудничавший с КГБ. КГБ работает только с генералами!», и все в том же духе.
Вот здесь-то всем стало известно, кто такой был «Д». Генерал Али Акбар Дерахшани был завербован советской разведкой во время Второй мировой войны. Единственной его заслугой перед Советским Союзом было то, что, будучи командующим войсками военного гарнизона города Тебриз, он без боя сдал его силам народно-демократической партии Азербайджана в 1947 году. Ему тогда уже было за пятьдесят. Вскоре после этого он вышел на пенсию, и практической отдачи от него в разведывательном плане не было. Но КГБ продолжал с ним встречаться и выплачивать ему свою пенсию, которая была назначена ему пожизненно. Арест Кабанова прекратил поступление пенсии Дерахшани. Деньги хотя были небольшие, но прекращение их поступления, видимо, подрывало личный бюджет бывшего генерала. Желание восстановить свою пенсию и привело его к воротам нашего посольства. Несмотря на нашу убежденность в обратном, наблюдатели САВАК заметили действия Дерахшани у ворот советского посольства, и позднее он был задержан. Его убедили выйти на встречу, где была подготовлена засада. Однако появление автомашины резидентуры на месте встречи на пятнадцать минут раньше и ее последующее исчезновение, видимо, привело САВАК к заключению, что они были обнаружены и КГБ на встречу не выйдет. Они расслабились и дали отбой группам захвата. Повторное появление нашей автомашины на месте встречи было для САВАК полной неожиданностью, и они только и успели сделать, что записать номер нашей автомашины.
Но самое юмористическое во всей этой трагедии было то, что иранская пресса приписала все действия нашему офицеру Шамирову, автомашина которого была использована, а сам он сидел во время операции в кино. Именно его высылки из страны и потребовал МИД Ирана через несколько дней после паблисити. Шамиров был вне себя от ярости.
— Ведь ни за что выгоняют. Добро бы хоть я там был, а то ведь и близко не дали подойти! Круглые идиоты! — кричал он, явно направляя свои проклятия против руководства резидентуры. Терять ему было уже нечего.
— Всю карьеру ни за что испортили, собаки! Теперь мне только ходу в социалистические страны. А кому они на хер нужны, эти страны! — разорялся он, не желая успокаиваться.
Офицеры резидентуры над ним подшучивали:
— Ладно, Шамиров, обидно, конечно, что выгоняют. Но, скажи, фильм-то хотя бы хороший посмотрел?
На таких шутников он набрасывался с кулаками.
Суда над Дерахшани не было. Вскоре после ареста в газетах появилось сообщение о его смерти от сердечного приступа во время следствия. САВАК запытал старика насмерть.
Работать с Фадейкиным было довольно тяжело. Атмосфера человеческого контакта с резидентом сменилась атмосферой строгой официальщины. Зайти в кабинет резидента без предварительной записи по телефону было невозможно. На просьбу о встрече можно было получить такие ответы: «Я приму вас через три с половиной минуты» или «Ждите у телефона, я позвоню, когда буду свободен».
Такой ответ Фадейкина привязывал тебя к телефону на неопределенное время. Ознакомившись с обстановкой на месте в Тегеране, Фадейкин понял, что особо ему здесь ничего изменить не удастся. А тут еще и провал со скандалом в прессе сразу после его вступления в должность резидента. Привыкший к более масштабной работе, он тяготился своим положением и свое брюзжание выливал на оперативный состав резидентуры.
— Тоже мне, резидентура. Полтора агента! — часто злобно и презрительно говорил он.
Иногда он был просто раздражителен. Однажды я принес ему на подпись информационную телеграмму. Пробежав ее глазами, Фадейкин бросил ее передо мной на стол, сказав, что не намерен подписывать такую белиберду. Он велел мне телеграмму переделать, при этом никаких конкретных замечаний он не сделал. Вернувшись к себе в кабинет, я несколько раз перечитал написанное и ничего отрицательного не обнаружил. Наоборот, мне все казалось на месте. Это привело меня в состояние сильного возмущения, и я решил пуститься на хитрость. Совершенно ничего не изменяя, через два часа я положил на стол перед Фадейкиным ту же телеграмму.
— Вот теперь другое дело, — сказал Фадейкин, подписывая.
При всей жесткости и тяжести характера Фадейкина у него было одно ценное положительное качество. Он ненавидел коррупцию и жульничество. В этом плане он, естественно, не сошелся с нашим послом Виноградовым, который покровительствовал жуликам всех мастей в Тегеране и сам был нечист на руку. По своему положению посол и Фадейкин были на одном и том же уровне. Перед приездом в Тегеран оба занимали должности заместителей министра. Поэтому посол не мог давить на нового резидента КГБ, как он это делал прежде. С приездом Фадейкина мы в резидентуре перестали ощущать давление на нас посла. Больше мы не слышали от нашего резидента таких слов, как: «Посол не позволит. Послу это не понравится. Посол требует» и т. д.
Посол Виноградов по натуре своей был очень мелочным человеком. Он влезал во все хозяйственные дела посольства, лично принимал решение по распределению квартир и т. п. И везде при этом он старался ущемить как КГБ, так и ГРУ. С приездом Фадейкина этому был положен конец. Например, после того как по его решению две семьи офицеров резидентуры поменялись квартирами в посольском доме, посол позвонил Фадейкину и потребовал объяснений, почему это переселение произошло без его ведома. Ответ Фадейкина был кратким:
— Потому что я не считаю нужным советоваться с вами по таким вопросам. — И бросил трубку.
Фадейкину были известны не только настоящие деяния посла. Еще до приезда в Тегеран он хорошо изучил прошлое Виноградова и особенно его роль в провале советской политики в Египте.
По четвергам в 9 часов утра в нашем посольстве в кабинете посла устраивалось совещание для всего дипломатического состава. На этих совещаниях один из дипломатов делал заранее подготовленный доклад, а затем его обсуждали все вместе. Это была инициатива посла, и направлена она была то, чтобы как-то заполнить время чистых дипломатов, которые, кстати сказать, в основном и посещали эти совещания. Темами докладов были иногда вопросы текущей политики Ирана, иногда вопросы истории страны. Доклады, составляемые чистыми дипломатами по материалам открытой прессы, представляли малый интерес для офицеров КГБ и ГРУ. Однажды было объявлено, что в следующий четверг на совещании посол сделает доклад о его пребывании в Египте. Это звучало довольно интересно. Не знаю, было ли известно чистым о роли посла в египетском фиаско, но большинство офицеров КГБ и ГРУ знали эти подробности. Зачем послу потребовалось ворошить прошлое, тем более что роль его там была совсем не положительной. Наверное, он хотел оправдаться, по крайней мере в своих глазах.
В этот день комната была заполнена до отказа. Всем хотелось услышать, как постарается оправдаться Виноградов. Доклад сам по себе был скучный. Посол перечислял свои встречи с Садатом, стараясь подчеркнуть свое влияние на этого человека. Я не буду пересказывать его содержание. Но вот Фадейкин по ходу доклада начал задавать послу вопросы. Он интересовался, что случилось с тем или иным политическим деятелем Египта после выдворения советских военных советников. Посол не отвечал, игнорируя вопросы Фадейкина. Фадейкин называл имена просоветских политических деятелей, которые были уничтожены Садатом после ухода советских. Наконец посол сорвался. Он бросил на стол свой карандаш и истерически завизжал, что не может вести доклад в подобной обстановке. Фадейкин же сказал: