ны руководства «Хальг». Эти обстоятельства привели к тому, что ЦК КПСС поручил КГБ вербовать членов «Парчам», чтобы «держать под контролем их прокитайскую деятельность». Задание это для КГБ было очень легким, так как парчамовцы были готовы сотрудничать с советскими. Поэтому руководство фракции «Парчам» было полно советских агентов, включая и самого Бабрака Кармаля. Кстати, никакой прокитайской активности в «Парчам» обнаружено не было. Разведке КГБ было совершенно ясно, что руководители «Хальг» обвинили «Парчам» в прокитайских симпатиях для того, чтобы занять привилегированное положение по отношению Советского Союза. Через своих агентов в «Парчам» разведка КГБ получала много информации и о фракции «Хальг». Парчамовцы с большим удовольствием рассказывали все, что знали о своих политических соперниках. Таким образом, разведка КГБ располагала обширной информацией на обе фракции компартии Афганистана.
Чтобы избежать раздоров, советское руководство убедило афганцев создать коалиционное правительство, в которое вошли бы представители обеих фракций. Но самым главным вопросом был вопрос, кто возглавит это правительство и страну.
Политбюро приказало КГБ подготовить для них всю информацию по Афганистану, включая и данные на лидеров фракций Тараки и Кармаля.
По мнению экспертов из КГБ, президентом Афганистана стоило сделать Бабрака Кармаля, который за годы сотрудничества с советской разведкой зарекомендовал себя как просоветски настроенный, дисциплинированный, разумный, прислушивающийся к советам и следующий им человек. Кармаль был бы беспрекословным проводником советской политики и выполнял бы все указания Кремля.
Тараки же в этом докладе характеризовался как человек своенравный, упрямый, вспыльчивый и не терпящий возражений, не гибкий и не глубокий. Манипулировать таким человеком было бы очень трудно.
Несмотря на все эти рекомендации экспертов, политбюро поддержало кандидатуру Тараки, и он стал президентом Афганистана. Мотивировка этого решения была следующей: «Мы знаем товарища Тараки лично, как преданного делу коммунизма борца, с просоветской ориентацией. Товарищ Кармаль нам лично мало известен». За этим «лично» стоял возглавлявший тогда идеологию в партии Суслов, влияние которого было в политбюро сильнее, чем даже самого генерального секретаря Брежнева. Вот это «лично» и послужило причиной тому, что позднее произошло в Афганистане.
С первых же дней после переворота Советский Союз направил в Афганистан советников по абсолютно всем аспектам для того, «чтобы помочь молодому социалистическому государству строить новую жизнь». Советские советники сидели в партаппарате, министерствах, ведомствах, везде. В Афганистан были также направлены представительства КГБ и МВД, чтобы помочь создать новые силы безопасности и полиции.
На посту президента Афганистана Тараки сразу же своими действиями полностью подтвердил характеристику, данную ему в упомянутом докладе КГБ.
Он начал практически превращаться в единоличного правителя, игнорируя советы как своих, так и советских. Тараки рьяно приступил к проведению коммунистического преобразования в стране. Начал он с аграрной реформы. Помещичье и церковное землевладение было упразднено. Однако земля не была роздана крестьянам в личное пользование. Вместо этого Тараки приказал организовать колхозы (коллективные хозяйства советского образца, где земля принадлежит государству). Советские советники старались убедить его воздержаться от этого шага, говоря, что это является преждевременным и может привести к волнениям в стране. Однако Тараки этого видеть не хотел. По его словам, он «намеревался строить коммунизм в своей стране, точно следуя учению Маркса — Ленина и был не намерен идти на уступки всякой помещичье-буржуазной сволочи». «Вы ведь в Советском Союзе создали колхозы», — говорил он. На это ему советские прямо отвечали, что «да, создали, но теперь мы видим, что это было ошибочным шагом, зачем же вам повторять наши ошибки».
Начал Тараки и широкую антирелигиозную кампанию в стране. Советские советники за головы хватались. Это в Афганистане-то, где 100 % населения являются фанатически преданными исламу мусульманами. Но спорить с Тараки было бесполезно. Когда все аргументы кончались, он просто заявлял, что является афганцем и лучше знает, как обходиться со своим народом. Особо рьяных советников он просто убирал из Афганистана, жалуясь лично Брежневу, с которым у него была прямая связь. А тот, слабоумный, не разбирался, кто прав, кто виноват. «Товарищ Тараки лучше знает свою страну», — говорил Брежнев, повторяя любимую фразу афганского президента.
Вскоре Тараки начал давить и представителей фракции «Парчам», убедив Брежнева, что они являются «скрытыми врагами революции». Руководство «Парчам» было устранено с государственных постов. Те, кто поважнее, были направлены послами в различные страны мира, те, кто помельче, были просто брошены в тюрьмы. Руководитель «Парчам» Бабрак Кармаль был направлен послом в Чехословакию.
Афганский народ всегда был терпеливым и политически неактивным. Неважно, кто у власти, лишь бы не пытались изменить уклад их жизни. Но вот пришедшая к власти народно-демократическая партия Афганистана во главе с Тараки провозгласила себя умом и совестью народа (на советский манер) и начала проводить реформы, подрывавшие самые основы жизни афганского народа. В стране постепенно начали вспыхивать волнения. Первые волнения возникли в пуштунских племенах, которые испокон веков жили независимо он центральной власти. Для этих людей властью были глава племени и имам в мечети. И вот теперь кабульский режим старался это изменить. Однако сделать это было не так-то просто. Традиционно все население племени носит оружие, включая и детей. И они были готовы применить это оружие для отстаивания своей независимости. Кабульский режим стал сталкиваться все чаще с вооруженным сопротивлением местного населения. Однако сначала это были только отдельные случаи. Для того чтобы решить проблему подчинения племен, Тараки принял решение об их разоружении. Эта инициатива Тараки натолкнулась на сильное противодействие и, по сути дела, стала начальной точкой повстанческого движения в Афганистане. Племена разоружаться отказались и начали вооруженную борьбу с кабульским режимом.
Все это происходило без какого бы то ни было одобрения со стороны советских советников. Наоборот, они старались противодействовать, но это не помогало. Тараки разослал секретные инструкции своим функционерам, говорящие, что они должны слушать и соглашаться с советскими, однако делать только то, что поступает в приказах непосредственно от него.
Советским представителям в Афганистане было ясно, что Тараки ведет страну к катастрофе, однако в политбюро это видеть не хотели.
Это было началом афганской трагедии.
Все, что мне удалось узнать о событиях в Афганистане от своих друзей и знакомых, было интересно, но особого впечатления на меня не произвело. Для меня это было еще одним доказательством безмозглой политики брежневско-сусловского руководства. Меня больше занимало то, что происходило в Иране. А события там развивались довольно стремительно.
Именно этот отпуск 1978 года на южном берегу Крыма получился замечательным. Мы прилетели в Симферополь и сразу же на такси отправились в гости к нашим тегеранским друзьям Боре и Маше Гуляевым. Родители Бориса жили в собственном доме на окраине города, Боря и Маша гостили у них, а мы воспользовались возможностью повидаться.
Условия в Ливадии конкретно у нас были довольно скромными, мы жили в комнате в так называемом Свитском корпусе, туалет и душ общие, но нас все устраивало. Свитский корпус был отдан «для отдыха рабочих и крестьян» очень давно, и я, к своему удивлению, среди старых фотографий нашла фото такой же комнаты, а может быть, даже нашей, сделанное в 1935 году во время инспекционной поездки моего деда, ведь он был начальником инспекции Наркомзема.
Совсем недалеко от Ливадии отдыхала еще одна наша тегеранская знакомая — врач-рентгенолог Наталия Вячеславовна с мужем. И вот когда мы приехали к ним во Фрунзенское, то почувствовали разительное отличие от возможностей КГБ и КПСС. Собственный уединенный пляж с завезенным песком и мелкой галькой, небольшое здание на несколько номеров, у моря почти никого, все только для своих. Наталия Вячеславовна была врачом в «кремлевке», а ее муж Николай Михайлович был журналистом, членом редколлегии журнала «Наука и жизнь». Он станет одним из немногих людей, которые не изменили своего отношения ко мне после 1982 года; желая поддержать меня, он даже пытался приглашать меня на светские мероприятия типа приема в посольстве ЧССР и другие, но я не хотела портить ему репутацию и отказывалась от предложений.
Через несколько лет, в 1984 году, я снова оказалась в Ливадии и, как всегда, с опозданием поняла, что нельзя мне с кем-то другим быть там, где мы с Володей были так счастливы. Я в слезах выдержала пару часов, спасалась просто бегством. Хорошо, что тот, с кем я была, понял или сделал вид, что понял, а не счел меня сумасшедшей.
Глава 11
Я вернулся в Иран из отпуска в начале сентября 1978 года. За время моего полуторамесячного отсутствия политическое положение в стране неузнаваемо изменилось.
От моего тихого и спокойного Тегерана не осталось и следа. Демонстрации теперь происходили почти каждый день, и их мощь постоянно нарастала. С самого начала волнений в декабре 1977 года шахский режим проявлял нерешительность. Этому во многом способствовала позиция американцев и, в частности, президента Картера, который, будучи приверженцем защиты прав человека, не советовал шаху применять жесткие меры для подавления волнений в стране. Да и сам шах, надо заметить, не склонен был это делать. Чувствуя слабину и нерешительность режима, оппозиция усиливала свою деятельность. Помимо демонстраций, по всей стране начали происходить забастовки рабочих и служащих. Самой крупной забастовкой была забастовка рабочих нефтедобывающей промышленности. В Иране начались перебои с бензином и продовольствием.