В резидентуре КГБ нам было известно практически все, что происходило с начала вооруженного восстания. Но известно это было не потому, что у нас были кругом агенты, просто мы осуществляли постоянный радиоперехват почти всех радиопереговоров в Тегеране: армии, пожарных, скорой помощи, всех. На пункте перехвата «Импульс» было установлено круглосуточное дежурство для того, чтобы контролировать события.
Таким образом, нам было известно, что полицейские участки один за другим переходили в руки восставших. Настроение полиции было паническим. Многие не хотели стрелять в народ и предпочитали переходить на сторону восставших. Солдаты переходили на сторону оппозиции и сдавали оружие. Так военные, охранявшие британское посольство, без сопротивления отдали свое оружие оппозиции. Муджахиды и федаи нападали на армейские склады оружия и раздавали его населению. Восставшие атаковали и раскрыли тюрьмы, освободив оттуда всех без разбора: и политических, и уголовников, и даже тех, кто был злейшим врагом оппозиции. Например, бывший шеф САВАК генерал Насири, посаженный в тюрьму еще шахом, тоже был освобожден. Двери его камеры были открыты, и он почти уже покидал территорию тюрьмы, когда в нем узнали бывшего шефа САВАК и вновь посадили под замок, предварительно как следует избив.
Контроль в городе постепенно переходил в руки оппозиции. 10 февраля я дежурил на пункте радиоперехвата, контролируя происходящее. В эфире был полный сумбур. Часть радиосредств еще сохранялась у властей, но часть уже попала в руки восставших. Почти никто не мог ни с кем связаться, и поэтому говорили все сразу. Вдруг я услышал, как два полицейских участка связались между собой. На одной стороне был правительственный полицейский, на другой — представитель восставших. Когда они уяснили себе, кто есть кто, они, не стесняясь в выражениях, решили излить друг на друга свои политические кредо.
— А, восставшие, — начал полицейский, — я твою мать и ваших Хомейни, Ленина, Маркса, Брежнева в рот е…!
— А, а, а, я, — задыхаясь от гнева, орал представитель восставших, — вашего шаха, Картера и… и… и… и… — он не мог больше припомнить имен, — я тоже в рот е…!
Так они продолжали изощряться в знании политических институтов и их представителей по обеим сторонам до тех пор, пока в их беседу, совсем не обычную для вежливых иранцев, не вступил голос пожилого образованного человека.
— Прекратите сейчас же эту грязную перебранку! Ведь вы же оба иранцы, представители великой культуры. Вы что, не понимаете, что ваш разговор сейчас слышит весь мир?!
Как ни странно, это вмешательство охлаждающе подействовало на обоих, и они прекратили переговоры пристыженные. Странно, но и я почувствовал себя пристыженным, так как я ведь потешался над их перебранкой.
11 февраля в 3 часа дня правительство Бахтияра ушло в отставку и новое правительство взяло власть. Так все шахское превратилось в оппозицию. Как просто!
Последним монолитным оплотом приверженности шахскому режиму были казармы гвардейцев шаха. Они сопротивлялись до последнего и наконец 12 февраля сдались на волю победителям, понеся тяжелые потери. В тот же день иранская армия «во избежание кровопролития» ушла в казармы и объявила себя вне политики. Таким образом, власть в стране перешла полностью в руки сторонников Хомейни.
Теперь солдат на улицах видно не было. По городу носились автомашины и бронетранспортеры с молодыми вооруженными людьми, членами уже не подпольных организаций муджахидов и федаев. Они продолжали захватывать различные правительственные учреждения, арестовывать известных офицеров САВАК и полиции. Представителей духовенства — мулл с автоматами, захватывающими власть, — никто в эти дни не видел.
14 февраля не было уже никого сомнения в том, что шахский режим был повержен окончательно. Бои в Тегеране почти прекратились. Только иногда были слышны отдельные выстрелы.
Мы, до этого сидевшие в посольстве и по домам, теперь почувствовали, что можно без опаски выходить на улицы. Как уже упоминалось, резидентура КГБ до этого момента не имела никаких контактов с представителями антишахской оппозиции. Теперь положение изменилось. Нам необходимо было наверстывать упущенное, и время сейчас для этого было самое подходящее. Твердой власти в стране установлено еще не было. САВАК бездействовал. Молодые люди с оружием в руках были в массе своей настроены просоветски. 14 февраля всем офицерам резидентуры было дано указание выйти в город и начать немедленно «ловить рыбу в мутной воде» до того момента, когда новые власти, опомнившись, вновь прижмут нашу деятельность, как в старые времена. В этом у нас не было никакого сомнения. Большинство из нас пошли в Тегеранский университет, теперь там располагались штабы организаций муджахидов и федаев.
Территория Тегеранского университета была буквально запружена народом. В основном это были молодые люди, по виду представители среднего класса иранского общества, студенты. Они толпились вокруг штабов организаций муджахидов и федаев, которые они поддерживали. Штабы эти располагались в двух отдельных зданиях. Членов организаций муджахидов и федаев было очень легко отличить друг от друга. Обе организации, будучи подпольными и конспиративными при шахе, теперь разделились во мнениях в отношении новых властей. Муджахиды, полностью поверив Хомейни в том, что различные политические партии будут свободно и открыто действовать в Исламской республике, решили полностью расконспирироваться и открыли свои лица. Их членов теперь отличала только белая повязка вокруг головы. Федаи же считали, что еще рано полностью доверять новым властям и следует подождать и посмотреть, выполнят ли они свои обещания о демократии. Они говорили, что вполне возможно, что духовенство специально поощряет легализацию политических партий и групп с тем, чтобы выявить всех их членов и в удобный момент расправиться с ними без особого труда. Ну прямо как в воду глядели! Поэтому федаи продолжали скрывать свои лица, используя для этого клетчатые палестинские платки и темные очки. В общении они пользовались только псевдонимами.
К моему удивлению, в тот день в Тегеранском университете я встретил довольно много знакомых молодых иранцев, которых я знал по моей работе переводчиком (еще до КГБ) как в Москве, так и во время моей первой командировки в Иран. Они были в основном среди сочувствующих обеим организациям. Это меня вполне устраивало, так как с точки зрения нелегальной разведки я смотрел на них как на возможных кандидатов на роль специальных агентов. А правила предписывали, что такие кандидаты не должны были быть активными членами никаких политических организаций и групп. Подобные организации всегда находятся под пристальным вниманием властей, и имена некоторых членов могут быть им известны. Я планировал в этой благоприятной ситуации набрать как можно больше контактов, а затем уже в более спокойной обстановке не спеша разобраться, кто пригоден для серьезной работы, а кто нет. Как известно, жемчужины можно найти не в каждой раковине. Обстановка для этого была тогда удачная, так как члены и сторонники этих организаций были хотя и исламскими, но все же марксистами и к Советскому Союзу относились с симпатией. Поэтому, как только они узнавали, что я советский, сразу же завязывались дружеские беседы. Этому способствовало также и то обстоятельство, что при шахе общение с советскими могло принести иранцам большие неприятности с САВАК. Теперь это было еще одним выражением свободы. Но надолго ли?
Я провел в тот день в Тегеранском университете весь день, беседуя как с членами боевых отрядов федаев и муджахидов, так и с их сторонниками. У членов боевых организаций к советскому представителю, коим я для них являлся, была только одна просьба — «дайте нам оружие, пока еще есть возможность захватить власть. Потом будет поздно».
— Но ведь вы вооружены, — говорил я.
— Это все незначительно, на несколько дней. Нам нужны постоянные поставки.
Некоторые члены муджахидов и федаев, уже наученные горьким опытом попыток общения с советскими до свержения шаха, были настроены скептически и не хотели поддерживать с нами никаких контактов, говоря, что «вы нас и знать не хотели, когда мы были в подполье, а теперь пришли на все готовое! Нет, дорогие товарищи, мы теперь и без вас обойдемся». И в душе я был с ними совершенно согласен.
Где-то около 6 часов вечера к штабу федаев подлетел бронетранспортер, буквально облепленный молодыми ребятами в полевой палестинской форме и с закрытыми платками лицами. Все они были очень возбуждены. Из короткого разговора с одним из них мне удалось выяснить, что их боевые группы только что захватили американское посольство с находящимися в нем дипломатами. Вот это новость!
— Мы хотели захватить резидентуру ЦРУ и узнать все их секреты и имена американских агентов в Иране, — возбужденно говорил парень с закрытым лицом и в темных очках, — но представитель новых властей, некто Язди, передал нам приказ нового правительства ничего этого не делать и покинуть территорию посольства! А ты кто такой? — вдруг спросил он и подозрительно оглядел меня. — Американец?
— Нет-нет, — поспешил заверить я, — я русский из советского посольства.
— А, это нормально. Кстати, среди нас есть один русский, — сказал он и подвел меня к высокому парню с закрытым лицом. Я был представлен, и мы отошли с моим новым знакомым в сторону. Он оказался белым русским третьего поколения из семьи белоэмигрантов, осевших в Иране после 1917 года. По-русски он говорил почти без акцента, только в дореволюционной манере. После недолгого разговора он открыл свое лицо, сказав при этом, что меня ему опасаться нечего. Он был симпатичным парнем с серьезными голубыми глазами.
— Мы не открываем свои лица, так как уверены, что новым властям доверять нельзя. Видишь, как они отреагировали на захват американского посольства. В американском посольстве мы еще хотели найти туннель, ведущий в центральное здание САВАК. Этих саваковских туннелей по городу довольно много, и мы их стараемся отыскать.