Для нас появление слежки было в какой-то мере явлением положительным. Гораздо лучше было знать, что они работают, и принимать необходимые меры предосторожности, чем постоянно гадать, есть слежка или нет.
Мы прекрасно понимали, что новые власти используют старые возможности САВАК в силу необходимости, так как своей собственной организации безопасности у них еще не было. И будут они использовать их, пока те не помогут им подготовить новые кадры. Точно так же произошло и после революции в России, когда третье жандармское управление было почти полностью использовано в работе новой ВЧК. Однако теперь в службе сотрудников САВАК новому режиму было одно существенное различие. Если раньше они были всей душой преданы шахскому режиму, то теперь они работали не за совесть, а за страх. Новые власти им, естественно, не доверяли и осуществляли за ними постоянный контроль, назначив на все руководящие посты своих людей, в основном мулл. Малейшее подозрение в недовольстве и в нелояльности новой власти со стороны сотрудника САВАК могло означать только одно — смерть. Это обстоятельство делало их еще более опасными для нас.
Вскоре открылась и упомянутая ранее будка по продаже безалкогольных напитков как раз напротив входа в посольство. Из этой будки, как и раньше, те же самые сотрудники САВАК продолжали вести наблюдение за нашими передвижениями. Все мы знали этих людей, и они знали всех нас. Но теперь они старались не встречаться с нами глазами. Я как-то без задних мыслей подошел к этой будке купить несколько бутылок фруктовой воды. Поздоровался. Мужчина в будке ответил, не поднимая глаз.
— Как жизнь? — спросил я его, и в моем голосе прозвучало естественное сочувствие.
Он ничего не ответил. Только поднял на меня глаза, пожал плечами, виновато улыбнулся и глубоко вздохнул. И в этом взгляде было все. И извинение за то, что они проиграли, и за то, что теперь они вынуждены служить новому ненавистному режиму. Он как бы говорил: «Это генералы наши теперь в Европе и Америке. А нам, рядовым, что теперь делать, с голоду дохнуть? А ведь у нас семьи».
После этого он избегал встречаться со мной взглядом. Да я и не настаивал. Зачем было приносить ему неприятности.
Советские руководители, осознав, что пришедший к власти в Иране новый режим стабилизируется, начали наверстывать упущенное в контактах с Хомейни. Из Москвы послу поступило указание встретиться с Хомейни и объявить ему о признании Иранской Исламской Республики Советским Союзом. Поскольку 1 марта Хомейни покинул Тегеран и перебрался в город Кум, продемонстрировав тем самым свою веру в стабильность новой власти, советскому послу Виноградову пришлось проделать путь в 120 километров на автомашине для того, чтобы увидеть иранского лидера. С собой он взял молодого дипломата в качестве переводчика и сотрудника консульского отдела Казакова, который также был офицером резидентуры КГБ. Однако это посла совершенно не интересовало, а даже удручало. Как известно, посол не пылал любовью к КГБ. Казаков был нужен послу в этой поездке для того, чтобы осуществить консульское вмешательство в случае неприятностей. Посол явно нервничал. Особой симпатии к иностранцам новые власти не проповедовали.
Хомейни принял советского посла сдержанно, выслушал его и, практически ничего не сказав, отпустил. Казаков при этой встрече, естественно, не присутствовал. Посол оставил его охранять свою машину. Однако, с точки зрения резидентуры, нашему офицеру и не нужно было присутствовать на этой встрече, чтобы знать, что там говорилось. Переводчик посла, будучи осведомителем КГБ, доложил резиденту все во всех подробностях в тот же день.
После первой встречи с Хомейни советского посла Москва не успокаивалась. Она ожидала услышать от Хомейни что-то конкретное, а не протокольные вежливости. Послу было дано указание организовать еще одну встречу с Хомейни. Иранский лидер опять принял посла и не дал никаких конкретных ответов. Советские предложения были обычными. Добрососедские отношения, продолжение помощи в экономическом развитии, расширение торговли и культурных связей. Москва опять приказала послу встретиться с Хомейни и выяснить его реакцию на наши предложения. Хомейни в третий раз принял советского посла, и опять результат был тем же. Ничего конкретного иранский лидер не сказал. И послу опять поступил приказ еще раз встретиться с Хомейни. Нужно отметить, что все вышеупомянутые встречи происходили одна за другой каждую неделю. Нам было ясно, что иранцы своим поведением дают понять, что они не хотят принимать «советскую руку помощи». Это было совершенно очевидно. Однако посол таких выводов в своих сообщениях в Москву не делал. Он сглаживал отрицательную реакцию Хомейни до такой степени, что можно было подумать, что иранский лидер не так уж и плохо относится к СССР. И вот уже в четвертый раз за три недели из Москвы пришло указание послу встретиться с Хомейни. Чистые дипломаты их протокольного отдела говорили, что им уже стыдно звонить в приемную Хомейни и напрашиваться на визит, когда совершенно ясно, что его там видеть не хотят. Мы в резидентуре откровенно, но только между собой, потешались над этой ситуацией. Наш Казаков страдал чисто физически. Ведь каждый раз отъезд на визит к Хомейни начинался в 4 часа утра.
Четвертый визит советского посла к Хомейни наконец-то принес конкретные результаты. Автомашину советского представителя остановили охранники у шлагбаума, перекрывавшего дорогу к канцелярии Хомейни. Молодой бородатый охранник заявил, что Хомейни больше не намерен с ним встречаться и по всем вопросам советское посольство должно обращаться исключительно в министерство иностранных дел Ирана. Это заявление было сделано через открытое окно автомашины. После этого один из охранников автоматом показал шоферу, что тому следует развернуть машину и отправляться в обратный путь. Это был явно подготовленный плевок в лицо представителя Советского Союза. Но ведь сам посол на это и напрашивался.
На обратном пути посол Виноградов всю дорогу скрежетал зубами, а все остальные — переводчик, Казаков и шофер — делали все возможное, чтобы подавить улыбки.
Позднее резидентуре КГБ через свои источники удалось выяснить истинную реакцию Хомейни на визиты нашего посла. Хомейни всегда отрицательно относился к СССР. Однако его политические советники убедили аятоллу в том, что не стоит открыто демонстрировать свою враждебность, а лучше все это сделать с использованием дипломатических приемов. Этим и объяснялась реакция Хомейни на встречи с послом. Однако, услышав, что советский посол настаивает на четвертой встрече, иранский лидер, потеряв терпение, сказал, что такой наглости он еще не видел: «Я не встречаюсь ни с американским, ни с английским, ни с французским послами. Почему я должен видеть советского посла? Нет, больше я с ним встречаться не намерен».
Постепенно со всего региона в Иран стали прибывать иностранные визитеры для того, чтобы или поживиться от нового режима, или привлечь его на свою сторону. Так, только в апреле 1979 года Иран посетили делегации Полисарио, Сирии, ливанских шиитов, Ливии в составе 70 человек. Одновременно Иран разорвал дипломатические отношения с Египтом.
Руки новых властей начали доходить и до более прозаических вещей. В середине апреля они запретили импорт в страну автомашин и алкогольных напитков. Это накладывало еще большие трудности на жизнь дипломатического корпуса.
С самого начала стали проявляться разногласия как между различными политическими группами и новыми властями, так и между отдельными личностями среди представителей новых властей. Так, уже через неделю после победы революции 20 февраля Хомейни публично осудил членов организации федаев за то, что они до сих пор скрывали свои лица. И это осуждение прозвучало несмотря на то, что боевые отряды федаев принимали самое активное участие в свержении шахского режима.
Представители обеих организаций не были допущены к власти. Они было просто легализованы, однако никто из них никаких ответственных постов не занимал. Это как раз эти организации были против установления в стране Исламской Республики в той форме, в которой ее видело духовенство. Однако мнение муджахидов и федаев было проигнорировано.
Среди верхушки духовенства был, однако, один человек, который считал, что с муджахидами и федаями обошлись несправедливо, и старался всячески поддерживать их требования и мнения. Это был аятолла Талегани, имам джомэ Тегерана. Талегани пользовался большой популярностью не только среди вышеназванных организаций, но и среди всего населения, особенно у тегеранцев. Каждую пятницу звучали его проповеди в тегеранском университете, в которых он призывал к милосердию, человеколюбию и следованию чистому исламу. Он явно намекал на то, что власти злоупотребляют смертными казнями и духовенство чрезмерно вмешивается в политику. Даже его внешность располагала к себе. Добродушное лицо с мягкими чертами. Этакий заботливый дедушка. Всю свою жизнь Талегани был активным противником шахского режима. За это он неоднократно подвергался тюремному заключению. И освобожден из тюрьмы последний раз он был в дни революции. Дети Талегани тоже принимали активное участие в борьбе с шахским режимом. Они были членами организации федаев.
Вскоре стало известно, что Хомейни проявляет недовольство миротворческими проповедями Талегани и старается оказать на него давление с тем, чтобы последний прекратил осуждать действия властей. В ответ на это Талегани выступил с проповедью, в которой откровенно рассказал об оказываемом на него давлении. Это вызвало волну широкого недовольства, особенно среди членов организаций федаев и муджахидов. Они организовали массовые демонстрации в поддержку Талегани, которые продолжались четыре дня. В заключение обе организации объявили, что они предоставляют все свои вооруженные формирования в распоряжение Талегани. Было совершенно ясно, что обе организации готовы выступить против противников Талегани по первому указанию своего духовного лидера. Талегани не использовал эту возможность. Это было против его натуры. Власти, напуганные таким поворотом дела и осознав реальную угрозу гражданской войны, пока оставили Талегани в покое.