То обстоятельство, что Шебаршин пришел в КГБ со стороны, и особенно то, что он был до этого осведомителем КГБ, вызывало к нему особую неприязнь офицеров 8-го отдела. Стукачей в КГБ не любят. Кроме того, возмущало еще и то, что у Шебаршина практически не было опыта агентурной работы. Но что могли сделать злопыхатели при поддержке такого высокопоставленного патрона, как Медяник? Оставалось только шипеть за спиной, корча рожи, и надеяться на то, что неопытный Шебаршин скоро «сломает себе шею» в сложной обстановке в Иране. Нужно сказать, что Шебаршин не пользовался популярностью и в его старом 17-м отделе по тем же причинам.
В первые дни Шебаршин вел себя очень тихо. Он просиживал большую часть времени в кабинете резидента с Казанкиным и принимал дела. Да и принимать-то особо было нечего. Как раньше метко заметил бывший резидент Фадейкин, «резидентура — полтора агента». Казанкин вел себя очень покровительственно по отношению к Шебаршину. Называл его при всех уменьшительным именем Леня. Обычно старшие офицеры должны более уважительно относиться друг к другу, особенно в присутствии младших по званию. Всем видом своим Казанкин старался продемонстрировать свое превосходство, поощряя тем самым отрицательное отношение офицеров резидентуры к новому резиденту. Шебаршин вел себя спокойно и на конфликт не шел. За время работы в КГБ он уже привык к тому, что на симпатии к себе ему рассчитывать не приходилось.
Наконец Казанкин уехал, и Шебаршин остался полновластным хозяином резидентуры. Однако особо ничего не изменилось. Он продолжал проводить большую часть времени в своем кабинете, где либо читал, либо писал. Несмотря на трудности, связанные с революцией и сменой резидента, Центр свои требования ничуть не смягчил, и каждый день резидентура должна была направлять как минимум две информационные телеграммы на актуальные политические темы. В первое время Шебаршин сам эти телеграммы и писал или переписывал то, что написано другими. Ему не нравился стиль, а стилист он был хороший.
Поскольку он владел языком урду, то ему было не так трудно освоить персидский язык. Вскоре он уже мог довольно прилично читать персидские газеты, однако говорить на персидском он не решался. К чтению открытой прессы он относился очень серьезно, совершенно справедливо считая, что при постоянном внимательном анализе прессы всегда можно прийти к правильным аналитическим выводам. Если происходило какое-то важное событие, то Шебаршин вырезал заголовок из газеты и прикалывал его на противоположную письменному столу стену. Вскоре эта стена покрылась вырезками из газет. Это тоже было хорошим методом, так как информация к размышлению постоянно была перед глазами и не нужно было рыться в папках, чтобы напомнить себе о том или ином событии.
Шебаршин курил трубку. Он предпочитал ароматический голландский табак «Амфора» с очень сильным запахом. Если этот запах нравится, то жить можно. Но если нет, то жизнь становится просто невыносимой. Запах этого табака настолько сильный и устойчивый, что он проникал во все помещения резидентуры. Большинство наших офицеров этот запах терпеть не могли. Еще один повод для неприязни к резиденту.
Отсутствие практического опыта в заграничной работе порой сказывалось у резидента в мелочах. Уже в начале его пребывания в Тегеране встал вопрос о замене нескольких автомашин резидентуры на новые. Отвечавший за это оперативный водитель резидентуры доложил об этом Шебаршину, и тот быстро принял решение.
— На замену старых автомашин мы закупим японские «Тойоты», — сказал он.
— Леонид Владимирович, у нас ведь в автопарке «Мерседесы», БМВ, «Вольво», «Пежо», — недоуменно ответил водитель. — Есть две «Тойоты», но они через два года пришли в такое плохое техническое состояние, что ими никто не хочет пользоваться. Неужели вы считаете, что «Тойота» лучше «Мерседеса»?
— Лучше, лучше, — раздраженно сказал Шебаршин, — у нас в Дели в резидентуре были одни «Тойоты», и никто не жаловался. Делайте, как я вам говорю, заказывайте «Тойоты».
Возмущению оперативного водителя не было предела.
— «Тойота» лучше «Мерседеса»! — не уставал повторять он, особенно разгоряченный алкоголем. — Ну и резидента нам прислали.
Справедливости ради нужно отметить, что этот разговор произошел до того, как Шебаршин начал пользоваться предназначенной для него автомашиной «Мерседес-380». Практика есть критерий истины. Попробовав «Мерседес», он больше вопрос о «Тойотах» не поднимал.
В личной жизни Шебаршин жил скромно, и это довольно сильно отличало его от его предшественников. Большую часть времени он проводил в резидентуре, работая над информацией. В остальное он был дома с книгой. Шебаршин был начитанным человеком. Более того, он был, что мы в СССР называем «книжником». То есть человеком, собирающим редкие книги. У него не было друзей из числа офицеров резидентуры. И не потому, что интеллектуально резидент стоял выше других. Были и среди нас книжники. А потому, что прекрасно осознавая положение, он ожидал подвохов и подножек. В этой ситуации было самым разумным держать дистанцию.
Первые члены партии «Туде» начали появляться в посольстве сразу вскоре прихода Хомейни к власти. Вернувшиеся из СССР, они передавали нам свои советские документы. Это были не паспорта, а свидетельства на возвращение. Большинство членов «Туде», проживавших в Советском Союзе, были лицами без гражданства. Иногда свидетельства на возвращение нам приносили их владельцы, но в основном мы получали их через одного и того же человека. Это был связной курьер от центрального комитета «Туде» к нам. Он был армянин, старый член партии «Туде», проведший в тюрьме 26 лет и освобожденный только после революции. Поначалу он приносил только документы, и дежурные коменданты направляли его ко мне, так как я обычно принимал большинство посетителей. Однако вскоре с документами он начал передавать записочки. Записочки эти были написаны на маленьких листочках бумаги, туго свернутых в еще меньшие квадратики. Связной доставал их из-под брючного ремня и передавал мне, ни слова не говоря и только многозначительно тараща глаза. Он вообще был очень осторожен. Находясь в моем кабинете, он практически ничего не говорил, а только предпочитал подчеркивать многозначительность того или иного выражением глаз. Наверняка его проинструктировали о том, что наше консульство может быть прослушано иранской службой безопасности.
Когда связной положил передо мной первую записку, я, привыкший к провокациям, брать ее не стал, а спросил, что это значит. Связной приложил палец к губам и жестами объяснил, что это от руководства партии «Туде» в посольство. Кому, спросил я. Он опять зажестикулировал, что, мол, там знают. Ну знают так знают, и я отнес эту записку резиденту Шебаршину. Выслушав мой доклад, он злобно сказал: «Все-таки решили связаться с этим дерьмом!» Хотя он и не назвал прямо, было ясно, о ком он говорил. Решение о поддержании нами контактов с партией «Туде» могло быть принято только международным отделом ЦК КПСС.
Не сумев установить хорошие отношения с новым иранским режимом путем прямых контактов с Хомейни, советское руководство решило использовать партию «Туде» в качестве троянского коня. Как уже говорилось, Москва сменила генерального секретаря «Туде», назначив на этот пост родственника Хомейни Нуриддина Киянури. Этот шаг должен был сблизить «Туде» с режимом. Киянури вернулся в Иран только в апреле 1979 года. Все это время с января он проходил специальную подготовку в международном отделе ЦК КПСС. Его там готовили к организации будущей работы в Иране. Странно звучит, не правда ли? Все привыкли отождествлять выражение «специальная подготовка» с такими организациями, как КГБ, ГРУ, ЦРУ. А здесь международный отдел ЦК коммунистической партии Советского Союза. Однако это действительно так.
Международный отдел ЦК КПСС осуществляет контакты со всеми коммунистическими партиями мира. Контакты эти могут быть как легальными в странах, где коммунистические партии существуют открыто, так и нелегальными в странах, где компартии находятся в подполье. Прямые и открытые контакты с компартией осуществляются сотрудниками международного отдела. Риска здесь никакого. Контакты же с компартиями, находящимися в подполье, осуществляются конспиративно с использованием возможностей, находящихся в распоряжении международного отдела. А возможности эти включают в себя и КГБ, и ГРУ и подобные им организации в странах социалистического лагеря. При этом КГБ, к примеру, не ведет эту работу, а только используется для ее осуществления. Подобная работа в КГБ называется выполнением специального задания ЦК. Международный отдел может затребовать себе нелегала из управления «С» ПГУ КГБ для выполнения такого задания. При этом суть задания будет известна только нелегалу, и он, будучи офицером КГБ, еще и дает подписку о неразглашении сути задания. Все донесения от этого нелегала направляются прямо в международный отдел, и их содержание неизвестно в КГБ.
При подготовке членов иностранных коммунистических партий международный отдел может использовать офицеров КГБ, однако на это время они полностью находятся в подчинении международного отдела. В высшей партийной школе при международном отделе существует секция по подготовке нелегальных или просто секретных членов иностранных компартий. Эта работа осуществляется на основе незыблемой теории международного коммунизма. Это уже как аксиома. Каждая коммунистическая партия в несоциалистической стране, даже если она существует вполне легально, должна иметь своих секретных членов. Эта практика преследует две цели. Во-первых, если вдруг власти страны решат запретить действия коммунистической партии и разгромят ее легальное крыло, то секретные члены смогут продолжить работу в подполье. Во-вторых, в мирное время коммунистические партии направляют своих секретных членов в различные учреждения страны для сбора информации в областях, закрытых для коммунистов, и для оказания влияния на политическую жизнь страны. Например, в развитых капиталистических странах такими областями могут быть оборона, секретные службы, политические партии, включая и правящую, профсоюзы и