были сюда, как только им стало известно о попытке захвата посольства.
Мы прошли к воротам посольства. Нападавшие уже были выдворены с нашей территории, однако за воротами продолжала бушевать толпа. Советский флаг был сорван с флагштока и сожжен. Вместо него теперь развивалась грязно-серая тряпка с надписью «Алла о акбар». Толпа беспрестанно скандировала «Смерть Советскому Союзу, русские, убирайтесь вон из Афганистана» и различные религиозные лозунги. Когда я подошел ближе к воротам, толпа начала звереть. Стражи посоветовали мне отойти в комендатуру, чтобы еще больше не накалять страсти. Внутри помещение комендатуры было полностью разгромлено. Все стекла выбиты, телефоны и аппараты внешней и внутренней сигнализации разбиты в мелкие кусочки. Мебель переломана.
Вдруг ко мне подошел страж и сказал, что в посольстве пожар и нужно срочно вызвать пожарную команду. Я посмотрел на здание и увидел, что дым валил из окна референтуры. Было ясно, что там уничтожали секретные документы. Не моргнув глазом, я объяснил стражу, что дым идет из помещения посольской кухни и сейчас там начали варить обед. Страж поверил.
Команда на уничтожение референтуры была дана через несколько минут после начала нападения на посольство. После случая с американцами было довольно трудно решить, что это — провокация или настоящий захват посольства. Поэтому посол и резиденты КГБ и ГРУ предпочли не рисковать и дали приказ на уничтожение секретной документации и аппаратуры. По правилам безопасности все в референтуре должно быть уничтожено за тридцать минут. Путей уничтожения секретов два. Все секретные документы сжигаются в печках с кислородным поддувом. В нашей референтуре их было только две. Вся секретная аппаратура и шифровальные машины разбиваются в мелкие куски с помощью обычной кувалды. На практике все это оказалось не так-то просто. В референтуре скопилось столько секретной документации, что только на сожжение ушло часа два, к тому же вскоре после начала сожжения одна из печей дала трещину по всему корпусу и ее пришлось заглушить. Референтура заполнилась дымом. Шифровальщикам пришлось работать в противогазах. Что же касалось повреждения аппаратуры, то до этого руки дошли только тогда, когда все уже почти успокоилось, и продолжалась эта операция не два, не три часа, а почти целую неделю после нападения. Это выявило, насколько несовершенна была наша система уничтожения секретов. Никаких компьютеров у нас и в помине не было. Все хранилось на бумаге. Не было у нас и дезинтеграторов для уничтожения всей этой кучи бумаги. Все по старинке, огнем да кувалдой.
Кроме документов, были, как утверждалось, уничтожены и деньги резидентуры КГБ. За день до нападения для офицеров резидентуры была подготовлена зарплата, разложена по конвертам и в коробке передана на хранение в референтуру. По словам наших шифровальщиков, они, зная, что в коробке находятся деньги, бросили ее в огонь. В другом случае один из офицеров ГРУ хранил все свои сбережения в своей рабочей папке. В момент уничтожения все содержимое папки полетело в печь, включая и его деньги.
Но одно дело — разбить все, и совсем другое — избавиться от искореженных аппаратов. По правилам безопасности все, что было разбито, должно быть аккуратно классифицировано и затем направлено в Москву дипломатической почтой. Таким образом вскоре объем дипломатической почты из Тегерана в Москву возрос неимоверно. Каждая диппочта теперь весила в среднем килограммов по 700, тогда как обычная — около 120. В огромных ящиках мы отправляли изуродованные телетайпы, шифровальные машины, радиостанции и всякую мелкую аппаратуру, предназначенную для оперативного использования КГБ. Иранцы, естественно, понятия не имели о том, что референтура в советском посольстве была уничтожена. Увидев огромные вализы с диппочтой, они наверняка подумали, что КГБ у них что-то украл. Уж как им хотелось заглянуть в эти ящики! Стражи революции в аэропорту постоянно пытались создать для нас трудности в отправке диппочты. Ясно, они хотели найти возможность заглянуть внутрь. Но, не имея такой возможности, они использовали любой момент, чтобы как-то ухитриться и пощупать, потрогать вализы. Можно представить себе их разочарование, если бы они узнали, что дипломатической почтой мы переправляем в Москву металлолом.
Не было иранской службе безопасности и стражам революции от нас покоя, так как сразу же после завершения отправки нашего металлолома мы начали получать огромные ящики с новой аппаратурой. Сотни килограммов дипломатической почты из Москвы каждые две недели. Ящики были продолговатыми и напоминали ящики с оружием. Уж не знаю, что бедные иранцы думали. Наверное, что советское посольство готовило переворот в Иране. Лично для нас, дипломатов, вовлеченных в отправку диппочты, проблема была чисто физическая. Все эти ящики приходилось таскать на своих плечах. Механизации у нас не было никакой, а носильщикам в аэропорту мы не доверяли из соображений безопасности.
Вскоре после нападения мы взглянули новыми глазами на содержимое самой резидентуры КГБ и пришли к выводу, что много из того, что там было, нам совершенно не нужно. Так, например, огромная карта Тегерана на стене общей комнаты резидентуры явно указывала на свою шпионскую принадлежность. В комнате обычного дипломата если и есть карта города, то только обычная. Очистить свои рабочие столы от всех ненужных бумаг. Трудно себе представить, сколько хлама было обнаружено. После того как все кабинеты резидентуры были очищены от хлама, начальник линии контрразведки лично проверил столы офицеров. И вот в столе офицера нашей информационной службы было обнаружено что-то невероятное.
Офицером информационной службы была полковник Александра Кузина. Ей было уже за пятьдесят. Всю свою жизнь она проработала в информационной службе КГБ и «сидела» на Иране. Несмотря на то что она была разведена, она продолжала приезжать в командировки в Иран. Она была в своем роде монументом резидентуры. Ее крашеные черные волосы и мясистое лицо не давали определить ее национальность. Для меня она всегда ассоциировалась с персонажем из известного фильма о Джеймсе Бонде «Из России с любовью» Розой Клеб. Что-то в них обеих было общего. В резидентуре офицеры называли ее уменьшительно «тетя Шура». Так в учреждениях обычно называют уборщиц. И вот при окончательной проверке письменных столов офицеров резидентуры начальник линии «КР» Денисов обнаружил в столе тети Шуры ни много ни мало, а более 400 различного рода информационных телеграмм или отдельных их частей. Эти телеграммы были тщательно припрятаны в ее столе, и только настойчивость Денисова довела его до этой находки.
Даты на этих телеграммах уходили на несколько лет назад. С юридической точки зрения это было явное нарушение правил безопасности и прямое должностное преступление. Любая телеграмма должна уничтожаться после отправки ее в Москву. Поначалу тетя Шура пыталась отшутиться. При старых резидентах, может быть, это и сошло бы ей с рук, но не при Шебаршине. Тетя Шура была одним из злейших ненавистников Шебаршина и постоянно сплетничала за его спиной. Особо она ничего не боялась, у нее в Центре были какие-то связи. И вот теперь она явно попалась и выкручиваться было бесполезно. При разбирательстве выяснилось следующее. В последние годы тетя Шура начала терять память, и, чтобы это как-то компенсировать, она собирала различные клише и понравившиеся ей фразы, а то и целые телеграммы. Информационные темы время от времени повторяются, а у тети Шуры на все случаи жизни был готовый вариант. Дело оказалось серьезнее, чем казалось сначала, так как многие телеграммы имели дату еще предыдущей командировки тети Шуры. Значит, она их где-то хранила или кому-то оставляла на хранение. Было ясно, что в этом деле была замешана не одна Шура. Из всего этого мог разрастись большой скандал. Резидент Шебаршин на скандал идти не хотел, поэтому дело замяли. Тете Шуре же было сказано, что при первой же возможности она будет отправлена в Москву. Шура не возражала. Лишь бы все было тихо.
В январе весь состав канадского посольства покинул Иран. Как позднее оказалось, среди канадцев были шесть американских дипломатов, которые скрывались в канадском посольстве три месяца. Американцы были снабжены канадскими паспортами, и вся операция была проведена успешно. Иранцы узнали об этом только тогда, когда началась шумиха в западной прессе. Иранские власти начали угрожать Канаде, на что получили резонный ответ: «Канада больше не имеет никаких интересов в Иране и не считает поддержание дипломатических отношений с этой страной целесообразным».
Мы в советском посольстве аплодировали смелости и решительности канадцев, и особенно тому, как они ткнули в зубы иранским властям. «Молодцы канадцы, — говорили мы. — Недаром их хоккей стоит на уровне русского. Но вот что же американцы-то ничего не могут сделать для освобождения своих дипломатов? Все-таки супердержава — и не может ничего поделать с такой мизерной страной, как Иран». Мы откровенно считали, что советские власти, какие бы они ни были, нас бы в таком положении не оставили. Многие в Тегеране в то время, да и многие из нас, в душе верили, что в одно прекрасное утро мы увидим на улицах каски американских солдат и жизнь в Иране вернется в нормальное русло. В первые месяцы 1980 года к нам поступало столько информации о скором антихомейнистском перевороте, что в конце концов мы перестали обращать на нее внимание. Это желаемое выдавалось за действительное.
Ожидаемое всеми нами американское утро наступило в апреле 1980 года, но только все произошло не совсем так, как мы это себе представляли. Иранская пресса сообщила о провале американской военной операции по освобождению заложников. Мы не верили иранским сообщениям до тех пор, пока не получили подтверждение из западных средств массовой информации. Оказалось, что американцы начали операцию по проведению «молниеносного» рейда на Тегеран. Во время остановки для заправки и перегруппировки в иранской пустыне Табас они попали в песчаную бурю. Вертолет при попытке взлететь упал на транспортный самолет с горючим, и все охватило пламенем. Погибли восемь американских военнослужащих. Операция была отменена. В руки иранцев попали вещественные доказательства, включая и карту Тегерана, на которой были помечены американское посольство и другие объекты.