Илюшин. Но мы не сможем воспрепятствовать передаче материалов в прокуратуру, если прокуратура их затребует.
Чубайс. В прокуратуре же Илюхин (председатель комитет Думы по безопасности, один из лидеров КПРФ. — Л. М.) как у себя дома.
Илюшин. А если я попрошу Скуратова держать у себя документы?..
(Илюшин по телефону звонит Скуратову.)
Чубайс. Начните с того, что попросите его перенести передачу материалов.
Илюшин. Юрий Ильич, вот какой вопрос возник: можно было бы сделать таким образом, чтобы документы, которые вам придут от Трофимова, ни к кому, кроме вас, в ближайшее время не попали? И чтобы они у вас некоторое время полежали до совета с Борисом Николаевичем, после того как вы с ними ознакомитесь лично?.. Надо именно так и сделать, потому что у нас ест сведения опасаться того, что это очень быстро перетечет, если кто-то у вас будет заниматься другой, в стан наших противников… Да, пусть это лучше полежит у вас лично, и никому не передавайте в производство. А потом подумаем, ладно? Потому что нам это нежелательно.
Чубайс. Что, если вторым шагом попросить Бориса Николаевича…
Илюшин. Вообще похоронить?
Чубайс. Нет, затребовать у Скуратова документы себе на анализ. Затребовать полный комплект документов.
Илюшин. Понимаете, у меня отношения тоже с ним такие, официальные. Я не могу сказать то, что я могу сказать любому.
Чубайс. У Скуратова в принципе позиция нормальная. Но дело не в нем. В прокуратуре в целом.
Илюшин. Тем более хорошо, что мы все эти дела упредили.
Чубайс. Надо найти выходы на Барсукова и Коржакова и объяснить им ясно и однозначно ситуацию: либо они ведут себя по-человечески, либо будем сажать. Потому что это продолжение борьбы сейчас на острие приведет просто к…
Илюшин. Они не успокоились, да?
Чубайс. Вы же видите —. информация проходит! Откуда же еще?..»
Прочитав в «Московском комсомольце» эту расшифровку, многие были потрясены: вот, значит, как делается большая политика? Илюшин и Чубайс оказались еще и наивными — не подумали, что их могут прослушивать.
Потом я спросил Евгения Савостьянова, который до Трофимова возглавлял столичное управление госбезопасности, а потом стал заместителем Чубайса в администрации президента: как же запись такого предельно откровенного разговора стала достоянием общественности?
— Разговор в «Президент-отеле»? Это, как я считаю, яркий пример махинаций Службы безопасности президента, которая была полностью в курсе всех вопросов, без которой ни один вопрос не решался и которая одновременно пыталась собирать грязь на своих коллег. Это уже личная склонность Коржакова к интриге и стремление продвинуться ценой гибели тех, кто работает рядом с тобой…
Конечно, всю эту историю с картонной коробкой, набитой долларами, долго еще поминали с раздражением и брезгливостью. Но если вдуматься, то эти полмиллиона долларов не такая уж большая цена за демократию. Альтернативой была отмена президентских выборов, чрезвычайное положение, танки на улицах… Тогда, в 1996 году, у Ельцина был выбор. Он мог не рисковать своим положением, не мучить свое больное сердце поездками по стране и танцами с молодежью на сцене. Достаточно было прислушаться к Коржакову и отменить выборы. Ельцин мог получить все голоса даром — с помощью танков, спецназа и госбезопасности, а он старался их купить.
После увольнения личные отношения Барсукова с президентом не разрушились. Михаил Иванович, в отличие от Коржакова, разоблачительных книг не писал, интервью не давал и вообще скрывался от журналистов. В одном из очень немногих газетных интервью он сказал: «С членами семьи президента у меня были и остаются ровные, теплые отношения. В этом плане после моей отставки ничего не изменилось и в наших контактах с семьями дочерей президента. Тем более, что мы соседи, и отношения у нас по-соседски добрые».
В сентябре 1997 года Барсуков написал рапорт с просьбой уволить его из Вооруженных сил. Президент приказал подыскать ему новое занятие. Искали, правда, целый год. Найти подобающий пост оказалось делом не простым. В конце концов назначили начальником управления по обслуживанию спецобъектов администрации президента (в прошлом Четырнадцатое управление КГБ). управление ведает бомбоубежищами и резервными пунктами управления страной на случай чрезвычайной ситуации.
В последних числах октября 1998 года в семье Барсукова произошла трагедия. Его сын Игорь, старший лейтенант Службы внешней разведки, застрелился дома из наградного пистолета. Ему было всего двадцать пять лет, он только что закончил специальное учебное заведение и начал службу.
Возможно, эта история подействовала на Ельцина, и он распорядился подыскать Барсукову место получше. В ноябре 1998 года генерал армии Михаил Иванович Барсуков был назначен начальником управления военной инспекции аппарата Совета безопасности России. Управление военной инспекции ведает использованием бюджетных денег, выделенных Вооруженным силам.
Глава 23НИКОЛАЙ ДМИТРИЕВИЧ КОВАЛЕВ
20 июня 1996 года после отставки Барсукова исполняющим обязанности директора Федеральной службы безопасности был назначен генерал-полковник Николай Дмитриевич Ковалев. 9 июля его утвердили в должности.
Он родился в 1949 году в Москве. После школы работал монтером-радистом в «Мосэнерго». Окончил Московский институт электронного машиностроения. Два года трудился по специальности — инженером в конструкторском бюро полупроводникового машиностроения.
В 1974-м его пригласили в КГБ. Начинал младшим оперуполномоченным Первомайского райотдела управления КГБ по Москве и Московской области. Потом был сотрудником пятой службы Московского управления КГБ (борьба с идеологическими диверсиями).
Ковалев занимался борьбой с западными радиостанциями, вещавшими на русском языке, следил, чтобы не было идеологических диверсий во время Московской Олимпиады 1980 года. Потом он обижался, когда сотрудников пятой службы называли «душителями свободы». Соглашался, конечно, что КГБ сажал людей по 70-й статье — «антисоветская агитация и пропаганда». Но ведь немногих же, так, несколько человек в год…
Московское управление КГБ в определенном смысле держалось самостоятельно, между столичным управлением и центральным аппаратом даже существовала конкуренция, была профессиональная ревность. Начальником московского управления долгие годы был генерал Алидин, который благодаря знакомству с Брежневым чувствовал себя более чем уверенно. Поэтому московское управление во многом работало автономно. И его линия не всегда совпадала с рекомендациями и приказами центрального аппарата.
Два года Ковалев прослужил в Афганистане. В одном из документов, оценивающих деятельность Ковалева в Афганистане, сказано так: «В экстремальной ситуации, связанной с риском для жизни, умеет принять единственно верное решение, которое ведет к спасению жизни людей». Кадровики посчитали формулировку слишком неформальной. Ковалев начал службе в Афганистане в тот момент, когда многим офицерам стало ясно, что победить в ней невозможно и важнее всего сохранить своих солдат. Ради спасения людей можно было идти на переговоры хоть с дьяволом.
— Раз в месяц каждую из отдаленных застав надо было снабдить водой и продовольствием на месяц, — вспоминает Ковалев. — Всякий раз колонна попадала под ожесточенный обстрел моджахедов и несла потери. И всякий раз перед операцией обсуждался такой пункт — «планируемые потери». Предполагалось, что убитых может быть до двадцати человек, а раненых — около ста. То есть боевые действия еще не начались, а уже запланирована чья-то смерть… Я попросил отложить операцию на два-три дня и за это время встретился с афганскими полевыми командирами. Говорил им так: «Если вы будете в нас стрелять, нам придется подавить ваше сопротивление, у вас будут большие потери. Если же вы дадите нам пройти, то мы обещаем не расширять зону нашей ответственности, не устраивать засады и так далее». И удалось договориться. Мы провели колонну без единого выстрела. Люди остались живы.
Но попытки поладить с полевыми командирами — это не дипломатические переговоры с икрой и шампанским. Оперативная группа Ковалева занималась среди прочего вызволением советских солдат из плена:
— Однажды мы семь часов вели переговоры с руководителями одного бандформирования об освобождении нашего сержанта. Мы были вдвоем с переводчиком. И семь часов мы, разговаривая, исполняли что-то вроде танца. Моджахеды пытались поставить нас под прицел своих снайперов и пулеметчиков, а мы старались занять такую позицию, чтобы нас прикрывали спины моджахедов. И этот танец в этой напряженной обстановке со стороны выглядел, наверное, нелепо. И вдруг переговоры оборвались, афганцы разбежались, и вокруг нас образовалась пустота. Переводчик говорит: «По-моему, нам конец». Я думаю о том, сумею ли сделать хотя бы один выстрел. И вдруг выводят нашего сержанта…
Сам Ковалев вполне мог и не вернуться из Афганистана. Это была служба не в тылу, а на передовой:
— Эпизод был такой. Мы шли вдвоем, вдруг выстрел снайпера — падает мой товарищ. Я часто думал потом: почему он выстрелил в него, а не в меня? Я прочитал много военной литературы и понял, что в снайпере живет охотник. Из чисто спортивного интереса он сначала выбирает цель помельче. Крупная цель — менее интересна, потому что она никуда не уйдет. Поэтому снайпер и выстрелил в моего товарища, оставив меня «на потом».
Оперативная группа, которой руководил Ковалев, ушла из Афганистана вместе с последними солдатами в 1989 году. В Москве Ковалев вернулся на прежнюю должность.
Афганистан изменил многих людей, которые прошли через ад войны. Они так и не смогли внутренне демобилизоваться и выпустить из рук оружие.
— Я к этой категории не отношусь, — решительно говорит Николай Дмитриевич. — Вернулся и с головой окунулся в новые проблемы.