Материалы докладывались первому секретарю обкома Жданову в 1939 году и были сочтены недостойными внимания. Кубаткин материалы оперативного учета приказал уничтожить, поскольку по инструкции не имел права собирать документы подобного рода на партийных работников такого ранга. Теперь это решение было сочтено попыткой скрыть шпионскую деятельность Капустина.
21 июля 1949 года министр Абакумов отправил рапорт генерала Родионова Сталину, и тот дал санкцию на арест Кубаткина и Капустина.
Дело Кубаткина рассмотрело Особое совещание при МГБ, и за «преступное бездействие» ему дали двадцать лет. Но это было лишь начало, потому что его пристегнули к основной ленинградской группе и начали новое дело.
27 октября 1950 года Военная коллегия приговорила Кубаткина к расстрелу, и в тот же день его предали смерти. Осудили его жену и сына-студента, мать и сестру выслали из родных мест как социально опасных…
А Кузнецов и не подозревал, что им уже занимается министерство государственной безопасности. Чтобы его изолировать, недавнего секретаря ЦК вдруг отправили на военную переподготовку. Он с удовольствием надел форму и отправился на военные курсы, все экзамены сдал на пятерки. Преподаватели не могли понять, как к нему относиться.
Однажды в субботу Кузнецову позвонил заместитель председателя Комиссии партийного контроля при ЦК Матвей Федорович Шкирятов и сказал, что его просит зайти Маленков.
Валерий Кузнецов вспоминает:
— Отец обрадовался, думал: вспомнили о нем, значит, дадут новое назначение, будет работать. Он пошел пешком, до Кремля недалеко. Выйдя на улицу, он оглянулся, помахал рукой, и больше мы его не видели.
Через два с половиной часа в квартире Кузнецовых начался обыск. Кузнецова арестовали прямо в кремлевском кабинете Маленкова и посадили в особую тюрьму, которая принадлежала не министерству госбезопасности и не министерству внутренних дел, а Комиссии партийного контроля при ЦК партии. Особую тюрьму создали в 1950 году по личному указанию Сталина, который и чекистам не доверял.
Организацией тюрьмы занимался сам министр внутренних дел Сергей Никифорович Круглов.
«В 1950-м, — рассказывал потом Круглов, — по указаниям Маленкова, который давал их от имени ЦК партии и со ссылкой на тов. Сталина, МВД было предложено освободить отдельное тюремное помещение, назвать начальника этой тюрьмы, укомплектовать тюрьму надзирателями и вахтерами и в дальнейшем этой тюрьмой не заниматься, так как она будет подчинена ЦК и КПК».
Тюрьма была рассчитана на 30–40 заключенных с особыми условиями содержания. Оборудовали 35 кабинетов для следователей. Начальником тюрьмы был назначен полковник Александр Петрович Клейменов, бывший матрос и заведующий радиостанцией. В НКВД он пришел по партийному набору в 1937 году. С 1944 года он был заместителем начальника тюремного управления НКГБ — МГБ — МВД (а в 1954 году возглавит тюремный отдел КГБ). Заместителем Клейменову прислали сотрудника аппарата ЦК. Им объяснили, что отныне они подчиняются непосредственно Маленкову и заместителю председателя Комиссии партийного контроля Матвею Федоровичу Шкирятову.
В этой тюрьме содержались арестованные по ленинградскому делу. И там же установили «вертушку», чтобы следователи могли напрямую докладывать Маленкову о ходе допросов. Со временем сюда доставят и бывшего министра Абакумова…
Валерий Кузнецов:
— Мама не хотела верить в случившееся. Она почему-то думала, что отца отправили в Испанию делать революцию, поэтому муж не может ни позвонить, ни написать. Маму вскоре арестовали, а мы с сестрой ходили, пытались хоть что-нибудь узнать о родителях, но нас отовсюду гнали. Потом выставили из квартиры.
Семью Кузнецова не оставили в покое. Каждый день сына арестованного секретаря ЦК встречал у школы чекист в штатском, вырывал у него из рук портфель и вытряхивал все учебники и тетрадки на землю. Причем старался, чтобы они попали в лужу. Валерий Кузнецов стал прятать тетрадки за пояс: неудобно было перед учителями, что все грязное.
Арестованную жену Кузнецова заставляли подписать показания, что ее муж враг народа. Она отказывалась.
Валерий Кузнецов:
— Маму пытали, часами держали в железном шкафу. Она рассказала об этом только через много лет после того, как ее отпустили…
С Вознесенским разделались иначе. Один из заместителей председателя Госснаба написал в Бюро Совета министров, что Госплан занижает план промышленного производства.
Совет министров и политбюро приняли 5 марта 1949 года постановление: «Признать нетерпимыми факты обмана Госпланом правительства, преступную практику подгонки цифр, осудить неправильную линию Госплана в планировании темпов роста промышленного производства, недобросовестное отношение к выполнению директив партии и правительства».
В тот же день Вознесенский был освобожден от должности заместителя главы правительства и председателя Госплана. Через день его вывели из политбюро.
В Госплан назначили уполномоченного ЦК. В июле он представил в ЦК записку о том, что «в период работы Вознесенского Н. А. председателем Госплана пропало большое количество секретных материалов, составляющих по своему содержанию государственную тайну».
В 1943-м была введена уголовная ответственность за случайную утерю секретных документов. В 1947-м закон «Об отвественности за разглашение государственной тайны и за утрату документов, содержащих государственную тайну» ужесточил наказание: за разглашение секретной информации отправляли в лагерь на срок от десяти до пятнадцати лет. Утвердили и новый, очень широкий список сведений, который составлял государственную тайну.
7 сентября Бюро Комиссии партийного контроля предложило ЦК «за нарушение советских законов об охране государственной тайны» исключить Вознесенского из ЦК и предать суду. Через неделю его вывели из состава ЦК, а 27 октября 1949 года арестовали.
В Ленинграде прошли массовые аресты. Самых заметных людей расстреляли. Из видных ленинградцев уцелел только будущий глава правительства Алексей Николаевич Косыгин, кстати родственник Кузнецова.
Валерий Кузнецов:
— Ни о суде, ни о смертном приговоре мы не знали. Только через год или полтора Микоян сказал моей сестре: «Скажи своим, что Алексея Александровича больше нет…»
Алла Кузнецова вышла замуж за сына Микояна Серго, и Анастас Иванович не возражал, хотя такое родство в те годы могло оказаться губительным.
Зато в трудную минуту исчезли другие родственники Кузнецовых — будущий глава правительства Алексей Николаевич Косыгин и его семейство. Испугались. Когда вдову Кузнецова (уже в хрущевские времена) выпустили, жена Косыгина Клавдия Андреевна прислала ей шубу и записку: «Зина, ты меня должна понять, я боялась за судьбу Алеши».
Под Косыгиным, тоже выходцем из Ленинграда, кресло зашаталось, но все обошлось. Сталин Косыгина привечал, называл Косыгой:
— Ну как, Косыга, дела?
Будущему главе правительства в голову не приходило обидеться на барский тон вождя, который называл его, как дворового человека, кличкой…
Дочь Косыгина вышла замуж за Джермена Гвишиани, сына крупного чекиста — начальника личной охраны Берии Михаила Максимовича Гвишиани. Он родился в Тифлисской губернии, окончил двухклассное училище и больше нигде не учился, работал помощником повара и сторожем в больнице.
Летом 1928 года его взяли помощником оперуполномоченного в Ахалцихский райотдел ГПУ Грузии. Через семь лет он уже работал в аппарате НКВД Грузии и получил орден Трудового Красного Знамени Грузинской ССР.
Его служебный взлет начался в 1938 году. В его личном деле хранится такой документ:
«В связи с установленными нашими органами неоднократными намерениями участникор антисоветских формирований Грузии совершить террористический акт в отношении секретаря ЦК КП(б) Грузии тов. Берия — Гвишиани был назначен руководителем личной охраны тов. Берия и членов Правительства ГрузССР. На этой работе проявил себя как исключительно инициативный и энергичный работник и четко выполнял все задания».
Никто на Берию не покушался, это он себе набивал цену. Но Гвишиани приметил и назначил первым заместителем наркома внутренних дел Грузии, а в конце все того же 1938-го забрал с собой в Москву. Михаил Гвишиани получил внеочередное специальное звание — майор госбезопасности — и постановлением политбюро — должность начальника 3-го спецотдела Главного управления госбезопасности НКВД СССР (обыски, аресты, наружное наблюдение).
И почти сразу же Берия дал Гвишиани самостоятельную работу — он уехал начальником управления НКВД по Приморскому краю. Там он проработал много лет. Его сын Джермен без стеснения рассказывал о том, что в доме была прислуга — из числа заключенных.
Гвишиани-младший появился на свет в 1928 году, тогда его отец поступил на службу в органы госбезопасности. Поэтому он придумал сыну такое имя — Джермен, сложив первые буквы фамилий Дзержинского и Менжинского.
После расстрела Берии Михаила Гвишиани уволили в запас, в 1954 году он лишился звания генерал-лейтенанта «как дискредитировавший себя за время работы в органах и недостойный в связи с этим высокого звания генерала». Звания тогда лишали немногих — в основном тех, кто основательно запачкался кровью. Говорили, что от суда и расстрела его спас заместитель главы правительства Алексей Николаевич Косыгин. Помочь несчастному семейству Алексея Кузнецова испугался, а бериевского палача поддержал…
Бывший генерал вернулся в Тбилиси, где работал в Государственном научно-техническом комитете при Совете министров Грузинской ССР. Можно сказать, под началом своего сына.
Карьера Джермена Гвишиани, зятя Косыгина, сложилась на редкость удачно. Он стал заместителем председателя Госкомитета по науке и технике, курировал Управление внешних сношений — замечательная выездная работа. Потом еще и стал академиком. Бывший заместитель министра внешней торговли Владимир Сушков пишет, что косыгинского зятя западные фирмачи принимали с особой щедростью, не жалея денег на развлечения, так, одевался Гвишиани, знавший толк в жизни, только в Лондоне.