Кроме этого, тогда я уже воображал, что сказав, что-нибудь, я тем самым выдам других и стану “предателем”. После этого случая отношение ко мне родителей, в особенности сестер, изменилось. От меня больше дома ничего не скрывают, ибо на факте убедились, что я все равно никому ничего не расскажу.
Сестра Мария начинает меня вводить в курс своей деятельности. Она мне рассказывает, что связана с «партизанами», помогает им, встречается с ними.
Тогда же я от сестры узнал, что она встречается с “партизаном” “КАРМЕЛЮКОМ”, который действует в нашем районе. В то же время я впервые знакомлюсь с таким “партизаном”. Это была девушка-нелегалка под кличкой “Надя”, которая часто приходила к сестре.
В том же 1947 году я во Львове на квартире живу вместе с жителем села Барщевице ВИТИНСКИМ Михаилом Петровичем, 1929 года рождения. Через него и его товарищей я ближе знакомлюсь с националистическим движением. ВИТИНСКИЙ был лично связан с “КАРМЕЛЮКОМ” и встречался с ним. Кроме того он был связан с сестрой. ВИТИНСКИЙ привозил во Львов националистическую литературу, которую ему давал “КАРМЕЛЮК”, и мы ее вместе читали.
Под влиянием этой литературы я начинаю, так сказать, идейно оформляться.
Разобраться в этом писании глубже я не мог и поэтому принимаю все эти националистические идеи за чистую монету. Про себя, конечно, я тогда решил, что пойду по тому же пути, что “КАРМЕЛЮК и ему подобные.
В 1948 году я поступаю во Львовский государственный педагогический институт на физико-математический факультет. В том же году я впервые встречаюсь с “КАРМЕЛЮКОМ”. Встреча была случайной и происходила в доме родителей. “КАРМЕЛЮК” пришел к сестре, но как раз этой ночью я оказался дома. Правда, немного раньше сестра Мария мне сказала, что “КАРМЕЛЮК” очень хотел бы со мной встретиться. При первой встрече “КАРМЕЛЮК” расспрашивал об институте, об учебе, а также начал рассказывать кто такие бандеровды, за что они воюют и т. д.
До 1950 года я еще несколько раз встречаюсь с “КАРМЕЛЮКОМ”, “СЛАВКО” и другими.
Все эти встречи носят случайный характер. Условленных встреч у нас с “КАРМЕЛЮКОМ” не было.
При всех этих встречах разговор шел главным образом о новой возможной войне Америки с Советским Союзом, с том, что в результате этой войны должна быть построена “Самостийна Украина”, о задачах националистов в данный момент. Уже тогда “КАРМЕЛЮК” начал внушать мне, что рано или поздно мне придется вступить в организацию и перейти на нелегальное положение, т. е. уйти в “партизаны”. Тогда я конечно не имел ничего против того, чтобы уйти с “КАРМЕЛЮКОМ”, потому, что не разбираясь в действительном смысле этой борьбы и набив себе голову националистическими идеями из их литературы, она мне представлялась действительно борьбой за “освобождение”. Главное же то, что всю эту “партизанщину” я представлял себе в романтическом виде, и она была для меня очень привлекательна.
Но, несмотря на это, занятия в институте, лекции об украинских буржуазных националистах, очевидные успехи советской власти в Западной Украине, все это привело к тому, что я начал сомневаться в правоте националистов.
Этого, конечно, было недостаточно чтобы порвать всякие отношения с националистами и кроме того я был уверен, что заявив в органы про свою связь с оуновцами я тем самым, дам сам на себя показания и меня после этого посадят в тюрьму. На приказ Министра госбезопасности под влиянием родителей и самого “КАРМЕЛЮКА” я смотрел как на своего рода ловушку».
Поясним, что речь шла об очередной амнистии для тех, кто не совершил серьезных преступлений (например, скрывался в лесах от призыва в Советскую армию или помогал бандеровцам). Всего с 1944 года по 1949 год было провозглашено 6 амнистий.
«Сойти с этого ложного пути мне помогли органы МТБ. Весной 1950 года меня вызвали в железнодорожное отделение охраны МГБ ст. Львов-Подзамче. Там мне разъяснили о действительной роли украинских буржуазных националистов как врагов советской власти и в первую очередь украинского народа и указали, что предо мною стоят два пути, и вся дальнейшая моя жизнь зависит от того, по которому из них я пойду.
Первый — это дальше поддерживать связь с оуновцами, что в конечном счете приведет меня к тюремному заключению и второй — это честно во всем признаться, помочь органам власти уничтожить имеющихся в районе бандитов и стать честным советским гражданином».
Фактически это была попытка вербовки «в лоб». Причем у Богдана Сташинского не было выбора. За ним было организовано наружное наблюдение и о его связях с бандподпольем чекистам было известно. Ситуация радикально отличалась от той, что произошла с ним в 1947 году. Тогда его задержали на основании доноса, ну, и возможно, информации о том, что его ближайшие родственники симпатизируют западноукраинским националистам. Что-то предъявить тогда ему было нечего. А сейчас все было серьезно. Было и еще одно отличие. Если в 1947 году он не был связан с бандподпольем и попав в поле зрения органов госбезопасности он не смог бы вывести чекистов на бандеровцев. А сейчас, даже отказавшись от сотрудничества с МГБ, он все равно бы засветил бандитов. Вот только последние могли бы решить, что он стукач со всеми вытекающими для него последствиями. Был и третий вариант — просто прекратить общаться со всеми, кто так или иначе был связан с бандпопольем, но он почему-то Богданом Сташинским даже не рассматривался или, по тем или иным причинам, был для него недоступен. Например, его бы не позволили реализовать сами чекисты. Все же человек, который знаком с лидером местной банды, которую почему-то не получается ликвидировать, более ценен как агент, чем обычный мирный обыватель.
«Подумав над этим предложением, я согласился на сотрудничество с органами госбезопасности, т. е. избрал второй путь.
В первое время работа моя заключалась только в собирании сведений. Теперь я часто приезжаю к родителям и поэтому чаще встречаюсь с “КАРМЕЛЮКОМ”, беру от него литературу. Беседы между нами дальше ведутся только на тему, как выразился “КАРМЕЛЮК”, “нашой боротьби” (т. е. оуновской).
В это же время сотрудники все время ведут со мной разъяснительно-воспитательную работу. Став на путь борьбы с оуновским подпольем я стараюсь работать так, чтобы быстрее с ним покончить, ликвидировать “КАРМЕЛЮКА” и других. Но это мне пока не удается, а одна неудачная операция ставит меня в такое положение, как будто я веду двойную игру».
Говоря другими словами, агент не оправдал надежды чекистов и не смог оказать помощь в ликвидации банды. Возможно, что с ним серьезно поговорили, объяснив, чем может закончиться плохая работа.
«И вот, чтобы быстрее ликвидировать бандитов нашего района, узнать всю бандитскую районную организацию, связь, связи с бандитами других районов, а также показать, что мои обещания помочь органам ликвидировать бандитов не одни лишь обещания на словах — я предложил органам план, по которому должен буду уйти в подполье под предлогом того, что меня преследуют органы с целью ареста.
После согласия последних, и предварительной подготовки в марте 1951 года я ушел в банду “КАРМЕЛЮКА”.
Свой переход к “КАРМЕЛЮКУ” я осуществлял через сестру Марию. Последней я сказал, что меня ищут органы МГБ и поэтому мне нужно уходить в подполье, она в свою очередь рассказала это “КАРМЕЛЮКУ” и он согласился меня взять с собой.
Со стороны “КАРМЕЛЮКА” мне было оказано полное доверие. Прямо у меня дома он мне вручил оружие и повел в свой схрон.
О полном доверии его ко мне свидетельствует еще и тот факт, что “КАРМЕЛЮК” взял меня на свою собственную ответственность, без предварительной проверки и согласия на это высшего провода, и только после двухнедельного моего пребывания в банде заявил об этом своему надрайонному проводнику “БУЙ-ТУРУ” (Роман Щепанский, один из руководителей ОУН на Украине. — Примеч. ред.). Последний при этой встрече заявил “КАРМЕЛЮКУ”, что после некоторого времени моего пребывания и знакомства с подпольем он возьмет меня к себе.
Доверию ко мне “КАРМЕЛЮКА” способствовал тот факт, что “КАРМЕЛЮК” дружил с сестрой Марией и считался дома как будущий ее муж (это все намечалось сделать при “Самостийной Украини” (сыграть свадьбу, когда Украина обретет независимость. — Примеч. ред.)).
Про мой уход в банду знали только родители и КАЧУР Анна Михайловна и Екатерина Михайловна (жительницы села Барщевице) — брат которых Прослав М. 1932 года рождения, под кличкой “БОГДАН” был в боевке “КАРМЕЛЮКА”».
Далее Богдан Сташинский рассказывает о своем нахождение в банде. Т. к. было начало пятидесятых годов, то бандеровцы крайне редко устраивали акции (убийства, уничтожение государственного и колхозного имущества и т. п.), а больше были озабочены вопросами выживания. Да и численность банд была минимальной.
«В банде я пробыл 3 месяца. За это время кроме “БОГДАНА” и “БОРИСА” встречался с бандитами “СЛАВКО” (ЗАРИЧНЫЙ Михаил 1930 г.), “МОРОЗЕНКО” (1931 г.), “СТЕФАН” (СТАХУР 1932 г.), “СКАЛА” (лет 35).
В первое время нас ходило четверо: “КАРМЕЛЮК”, “БОРИС”, “БОГДАН” и я. Потом “БОГДАН” ушел в другой район, и нас осталось трое. В банде мне дали кличку “ОЛЕГ”.
Вся наша деятельность заключалась в том, что мы периодически обходили весь район, собирали различные сведения, продукты, деньги, распространяли националистическую литературу. Кроме этого два раза в месяц мы ходили на связь к другим бандитам и к “БУЙ-ТУРУ”.
В силу всяких обстоятельств с “БУЙ-ТУРОМ” не встречался ни будучи в банде, ни раньше. В боевке “КАРМЕЛЮКА” я официально числился рядовым боевиком, но в действительности занимал положение другое. Во всех вопросах “КАРМЕЛЮК” всегда со мной советовался и что было обязательно для всех, на меня не распространялось.
Достаточно сказать, что я несколько раз писал во Львов письма сотруднику, с которым я работал, и в которых помещал мероприятия по ликвидации бандитов. “КАРМЕЛЮКУ” я говорил, что пишу эти письма к девушке, но сам он ни разу не поинтересовался, что я пишу, почему не обыкновенными буквами, а азбукой Морзе. Запретить же мне это делать он даже и не думал.