При первой же встрече, едва Белов представил Станислава, тот произвел впечатление на Томаса своими основательными знаниями в области японской истории, литературы и политики. Томас признался, что ему доставляет удовольствие беседовать с иностранцем на родном языке, — по-английски он говорит с трудом и вынужден больше слушать. Чтобы поднять в его глазах свой журналистский престиж, Левченко вручил ему копии собственных статей, опубликованных в англоязычном издании «Нового времени». Томас, разумеется, обещал их прочесть.
Возвращая при следующем свидании эти статьи, Томас заметил:
— Знаете, мне нравится ваш стиль. Но, простите, содержание статей выглядит несколько странным…
— Ну конечно же, это чистая пропаганда. Увы, приходится писать именно так. Но я-то по крайней мере сознаю, что это чушь. А ведь основная масса журналистов пишет ерунду, даже не отдавая себе в этом отчета, не правда ли?
— Верно, верно! — рассмеялся Томас.
Очень вежливо и тонко Томас, однако, заметил, что ему претят репрессии, применяемые в СССР к инакомыслящим.
— Боюсь, вы правы. В этих историях с диссидентами есть доля истины, — дипломатично заметил Левченко. — Но ведь все приходится оценивать в сравнении, в исторической перспективе. Посмотрите, как далеко мы ушли от сталинских порядков!
Оглянувшись кругом и понизив голос, он добавил:
— Конечно, нельзя отрицать, что надо бы отойти от тех порядков еще намного дальше:..
Они позлословили насчет нового советского посла в Японии — Дмитрия Полянского, которого выперли из Политбюро и отправили сюда в ссылку.[10] Полянский выглядел, одевался и вел себя как дремучий провинциал. Нужно было видеть, как он вышагивает, по-бычьи нагнув голову, сцепив руки за спиной или, наоборот, держа ладони у груди, словно собираясь молиться или умывать лицо. На дипломатических встречах он смотрел на собеседников, постоянно осклабившись. Эта усмешка могла ввести в заблуждение: то ли она принадлежала человеку всеведущему и потому смотрящему на всех с неким сарказмом, то ли — умственно отсталому. Он развлекал японцев длинными газетными тирадами о советском сельском хозяйстве или же детски наивными вопросами: например, как это им удается получать так много мяса и молока с такой маленькой площади.
С того дня, как Левченко познакомился с Томасом, прошло месяца три. Как-то к концу обеда, проведенного вдвоем, Левченко заказал бутылку французского коньяка, и Томас, придя в хорошее настроение, налил себе одну, а затем и вторую рюмку.
— Откровенно говоря, русские мне всегда казались изрядными грубиянами, — заметил он. — Но вы — культурный человек, и мне бы хотелось, чтобы мы стали друзьями…
— Я — русский, вы — японец, — отозвался Левченко. — Но в первую очередь мы оба — люди. Мы, конечно же, друзья!
Обхаживая Томаса, Станислав нащупывал в нем черты, которые позволили бы уверенно применить к нему все ту же универсальную формулу «MICE». Томас был гурманом, неравнодушным к шикарным ресторанам. Он всегда был безупречно одет, носил дорогие, сшитые на заказ костюмы, шелковые сорочки, изысканные галстуки. По некоторым его репликам можно было догадаться, что его жену тоже отличает тонкий вкус. Фотография дома Томаса, доставленная агентом резидентуры, вполне соответствовала общему впечатлению от этого человека: содержание такого дома должно было обходиться недешево. Станислав решил, что если предложить Томасу дополнительный источник доходов, тому трудно будет удержаться от соблазна.
С другой стороны, Левченко казалось, что Томаса едва ли удовлетворяет его роль политического обозревателя. Ему бы хотелось, наверное, добиться такого положения, когда бы выражаемые им идеи и мнения реально влияли на ход событий. Итак, резюмировал Станислав, надо сделать ставку сразу на «М» и «Е», то есть деньги плюс самоутверждение.
— Этой ночью мне пришло в голову: каким же я был слепцом и каким нечутким человеком, — начал он. — Дело в том, что «Новое время» регулярно издает конфиденциальный обзор событий, с которым во всей Москве знакомится не более двухсот человек. Но если расценивать эту малочисленную группу с точки зрения ее влияния на мировые события, то вряд ли кто-то способен с ней соперничать; В любом крупном государстве, даже в Соединенных Штатах, «Новое время» приглашает сотрудничать наиболее выдающихся журналистов. А здесь, в Японии, мне просто повезло: я познакомился и подружился с самым выдающимся аналитиком японской политической жизни, но мне до сих пор не приходила в голову такая очевидная мысль… почему бы вам, господин Томас, не начать писать в «Новое время»? Разумеется, журнал будет платить гонорар, исходя из ставок, принятых здесь, в Японии. То есть, — подчеркнул Левченко, — по тысяче иен за страницу.
— О чем же вы хотите, чтобы я написал? — спросил Томас.
— Да, Бог мой, берите любые темы! Вы же знаете о японской политической жизни несравненно больше моего. В основном, конечно, желательно, чтобы вы писали о том, что, по вашему мнению, необходимо знать руководителям Советского Союза.
Это вовсе не выглядело предложением раскрывать японские правительственные секреты или пойти на нарушение законов, действующих в стране. Все, что говорил Левченко, не выходило за пределы разумных журналистских интересов, — и Томас принял предложение.
Первый же представленный им материал ясно показал КГБ, что деньги интересуют Томаса даже больше, чем возможность «раскрывать глаза» Кремлю. Он вручил Станиславу скорее не статью, а пухлое пятидесятистраничное сочинение с массой водянистых рассуждений, многословных отступлений от основной темы и совершенно ненужных экскурсов в историю, — во всем этом проглядывало стремление автора получить возможно больший гонорар.
После того как Томас написал три или четыре таких «статьи», Левченко вынужден был сказать ему, что «Новое время» сократило объем своего бюллетеня, предназначенного для московской правящей верхушки.
— Отныне мы нуждаемся в сжатых, трех-четырехстраничных обзорах, насыщенных фактами. Тем не менее во имя сохранения наиболее ценных наших авторов, редакция поручила сообщить им, что гонорары останутся на прежнем уровне.
На этот раз Томас представил долгожданную «конфетку».
В его статье было прямо сказано, что японский премьер-министр сознательно поощряет критику своих действий справа, со стороны консервативных кругов. И делает он это для того, чтобы предупредить или нейтрализовать нападки со стороны либералов, которые обвиняют премьера в том, что он оттягивает заключение соглашения с Китаем. Левченко объявил, что ему приказано заплатить за эту статью 60 тысяч иен.
— Они считают, что ваша последняя статья представляет очень значительный интерес, — сообщил он.
В дальнейшем Томас все более откровенно выбалтывал государственные секреты, и гонорар, получаемый им от КГБ, начал составлять около 500 долларов в месяц — не ахти сколько, однако это означало примерно пятнадцатипроцентную добавку к его доходам. Причем за нее он не отчитывался ни перед налоговым управлением, ни перед собственной женой. К тому же КГБ хорошо знал, что Томасу, уже привыкшему к этим легко достающимся деньгам, в случае чего будет не так-то легко отказаться от них.
Сославшись на чрезмерную подозрительность и пронырливость японской контрразведки, Левченко убедил Томаса, что им надо встречаться тайно, — точно так же, как он сумел внушить это Кингу. Дважды он нарочно пропустил назначенное Томасу свидание, чтобы тот лучше осознал необходимость конспирации.
— Прошу прощения, — сконфуженно объяснял Станислав при ближайшей встрече, — но я заметил какую-то подозрительную машину, следовавшую за мной, и не захотел подвергать вас напрасному риску.
Эта перестраховка и условный язык, которым им отныне приходилось пользоваться, назначая свидания по телефону, несколько даже развлекали Томаса. Он с удовольствием включился в игру.
— Чем вы думаете заняться сегодня после обеда? — спросил его как-то Левченко.
— Да я пригласил на чашку чая одного профессора… Заодно потолкуем с ним о Полинезии…
— А вы не собираетесь заглянуть по дороге в свой служебный кабинет?
— Вроде бы не собирался. А в чем дело, собственно?
— Видите ли… У меня с собой несколько денежных документов. Если кто-нибудь о них узнает, будет скандал. Я их получил, когда уже отправлялся на встречу с вами, и не смог забросить в посольство. Вот я и подумал: может быть, вы согласитесь подержать эти бумаги у себя до понедельника?
— Я ничего не имею против, но только не смогу вернуть их вам в понедельник. Меня не будет в городе. Если можно во вторник — тогда другое дело.
— Отлично. Давайте пообедаем вместе во вторник вечером!
Конверт с документами перешел к Томасу. Во вторник, получив его обратно, Левченко отправился в резидентуру, где, несмотря на поздний час, его дожидался офицер из отдела технических операций. Обследовав конверт с помощью специальной оптики, он заявил:
— Нет, могу поручиться, что его не вскрывали.
Вскоре Левченко подверг Томаса еще одному испытанию. Японская контрразведка арестовала майора ГРУ Александра Мачехина за несколько минут до того, как он получил рулончик микропленки от мичмана американского военно-морского флота. Мачехину удалось выбросить пленку, но он вступил в драку с задержавшим его полицейским и угодил за решетку. Как корреспондент агентства печати Новости дипломатическим иммунитетом он не пользовался, и отправить его за решетку японский суд мог на довольно длительный срок. Левченко поинтересовался у Томаса, не может ли тот через свою газету как-нибудь повлиять на общественное мнение, чтобы спасти Мачехина от тюрьмы.
— Это очень трудно, — ответил Томас. — Все основные газеты Японии, в том числе и моя, занимают жесткую антисоветскую позицию. Сейчас просто невозможно напечатать статью, благоприятную для Советского Союза.
— Да, конечно… — согласился Левченко. — Ну, а что если, допустим, первая половина статьи будет антисоветской, скажем будет подчеркнуто, что Советы широко практикуют шпионаж тут, на территории Японии… А вот во второй части — обратить внимание на некоторые неясности в этом деле… Что, если все это — провокация, подстроенная американской военно-морской разведкой? Куда подевался этот самый мичман? Если это действительно шпионская афера, почему же он не был арестован, — ведь он-то и есть настоящий шпион! И еще: оправдались ли слухи, что Мачехина подвергали пыткам? Что же, это постоянная практика японской полиции — вечно подыгрывать американцам и выгораживать их? Разве Япония что-то выиграет, если ввяжется в еще один серьезный конфликт с Советским Союзом, когда отношения между обоими государствами и без того до крайности натянуты?