о распорядка, без которого Мать-Природа ни шагу (впрочем, о ней ничего он не знал и не ведал).
Поэтому был Самосынов мир полон чудотворных капризов:один раз делалось в нем что-то так- и все тут, а другой раз- этак, совершенно иначе, тоже безо всякой причины.А если кому-нибудь там предстояло погибнуть,всегда еще можно было этого избежать,поскольку Далдай решил не допускать необратимых событий. И прекрасно жилось в его мыслях мондрецам,драконьерам,что добывали Кальцоний,и клофундрам,и добрианне, и обретонцам- столетия целые. Между тем отвалились мусорные руки его и отбросные ноги, и ржавчиной окрасилась в луже вода вокруг прекрасного некогда стана,и корпус погружался мало-помалу в грязную глину.А он как раз со вниманием и любовью новые созвездья развешивал в вечном мраке сознания своего, что служило ему целым Гозмозом, и, как умел, бескорыстно старался все созданное его помышлением в памяти удержать; и хотя болела от этого голова,он не сдавался, ибо чувствовал, что нужен своему Гозмозу и всерьез за него отвечает.Тем временем ржавчина прогрызала верхнюю его жесть,о чем он,понятно, не знал, а донный черепок Трурлева горшка (того самого, что дал ему жизнь тысячелетья назад), колыхаясь на грязной волне, понемногу приближался к Далдаю,который одним лишь несчастным лбом еще высовывался из лужи.И как раз в ту минуту,когда Далдай пригрезил себе кроткую прозрачно-стеклянную Бавкиду и верного ее Ондрагора, что странствовали средь темных солнц воображения его при всеобщем молчании народов гозмозовых,включая моленцев, и тихо меж собою перекликались, — проржавевший череп лопнул от легкого удара горшка, сдвинутого порывом ветра, хлынула жижа коричневая в сердцевину медных витков и погасила электричество логических контуров,и обратился Гозмоз Далдаев в небытие,совершеннее которого ничего нет.А те, что ему положили начало и целому скопищу миров заодно, никогда не узнали об этом.
Тут черная машина поклонилась, а король Гениален призадумался, меланхолически и глубоко,так что пирующие стали даже на Трурля коситься: мол,зачем опечалил ум государев такой историей?Король,однако,вдруг улыбнулся и спросил:
— Ну, что там у тебя осталось в запасе,почтеннейшая?
— Государь,- ответила, низко склонившись, машина,- расскажу тебе историю удивительную и бездонную о Хлориане Теоретии, двухименном Ляпостоле, интеллектрике и мыслянте мамонском.
Однажды славный конструктор Клапауций, желая отдохнуть после тяжких трудов (он смастерил для короля Гробомила Машину,Которой Не Было,- но это особая история),попал на планету мамонидов и слонялся по ней туда и сюда, ища одиночества,пока не увидел на самом краю лесной чащи избушку, заросшую диким кибарбарисом; а над избушкой поднимался дымок. Хотел он ее обойти, однако, заметив стоящие у стены пустые бочки из-под чернил и видом таковым изумленный,заглянул внутрь.За столом,сделанным из валуна, на втором валуне, поменьше, который служил табуретом,сидел старец, до того закопченный, заржавелый, залатанный, что просто не верилось.На лбу у него имелось множество вмятин,глаза обращались в глазницах с великим скрипом, да и члены скрипели,несмазанные, и на одних лишь проволочках да веревочках держалась в нем кое-какая жизнь,которую он на ужасном вел безамперье, о чем без слов говорили разбросанные там и сям куски янтаря; потиранием оных несчастный добывал животворный ток! При виде такой нищеты сердце у сердобольного Клапауция оборвалось,и он уже потихоньку потянулся за кошельком, как вдруг старец,лишь теперь углядевший его своим помутнелым оком,пискливо заголосил:
— А,пришел наконец?!
— Ну,пришел…- пробормотал Клапауций, удивленный, что его уже ждут там, где он и быть-то не собирался.
— Теперь?!Так сгинь же,пропади,переломай себе руки,хребет и ноги,- зашелся ужасным визгом старик и начал швырять в остолбеневшего Клапауция всем, что было у него под рукой,то есть,по большей части,всяческой рухлядью. Когда же он притомился и швырять перестал,бомбардируемый принялся деликатно выспрашивать, чему он обязан таким приемом.Старец, правда, временами еще огрызался:«А чтоб тебя накоротко замкнуло! Чтоб тебя навеки заело, мержавчик!»- однако ж немного погодя поостыл и позволил умилостивить себя настолько,что,подняв назидательно палец,посапывая, ругаясь время от времени и часто искря, отчего в избушке озоном пованивало,такими словами свою историю рассказал:
— Знай,чужеземец,что я мыслянт,из мыслянтов первый,онтологией занимающийся по призванию, а имя мое(блеск которого затмит когда-нибудь звезды) — Хлориан Теоретии Ляпостол.Родился я от бедных родителей и сызмальства чувствовал тягу к мышлению,исследующему бытие;а шестнадцати лет написал первый свой труд под названием «Боготрон».Это общая теория апостериорных божеств, каковые божества потому должны быть встроены в Космос высшими цивилизациями, что,как известно,материя первична и в самом начале никто не мыслит. Значит, на заре мироздания безмыслие царило полнейшее;и впрямь, погляди-ка на этот Космос- ничего себе вид!!- Здесь задохнулся от гнева старец,затопал,а затем, ослабев, продолжал:- Я объяснил тебе необходимость приделывания богов задним числом, раз уж передним их не было; и всякая цивилизация, занимающаяся интеллектрикой,ведет дело прямехонько к построению Абсолютного Всемогутора, или ректификатора зла,то бишь выпрямителя путей Разума. В этом труде я поместил и план первого Боготрона,а также характеристику его мощности, измеряемой в богонах- единицах всемогущества; один богон соответствует чудотворению в радиусе миллиарда парсеков.Когда сей труд был напечатан моим иждивением, я выбежал поскорее на улицу в полной уверенности, что народ немедля меня на руках понесет,увенчает цветами,осыплет золотом;куда там- хоть бы киберняга какая меня похвалила!Скорее изумленный этим, нежели разочарованный, я тотчас сел и написал «Бичевание Разума» в двух томах,где разъяснил, что перед каждой цивилизацией имеются два пути,а именно- либо себя самое замучить,либо до смерти заласкать.То либо другое она совершает, пожирая мало-помалу Космос и перерабатывая остатки звезд в унитазы,колесики, шестеренки, портсигары и подушечки-думки, а происходит так оттого, что, не умея Космос понять, она норовит все Непонятное как-нибудь переиначить в Понятное и не унимается,пока туманности в клоаки не переделает, а планеты в диваны и бомбы, руководствуясь при этом Высшей Идеей Порядка, ибо лишь Космос заасфальтированный, канализированный и каталогизированный кажется ей в меру пристойным. Во втором же томе, названном «Advocatus Materiae» [«Адвокат материи»(лат.)],я объяснил, что Разуму по причине его ненасытности лишь тогда хорошо,когда удается какой-нибудь гейзер космический поработить или атомный рой приневолить к изготовлению мази против веснушек,после чего он не мешкая набрасывается на следующий феномен,дабы и этот трофей приторочить к поясу средь прочей сциентистской добычи.Когда же и эти два тома великолепных мир молчанием встретил,я сказал себе,что главное- терпение и упорство. А потому после защиты Мирозданья от Разума,который я вывернул наизнанку,а также Разума от Мирозданья,которого безвинность в том состоит, что Материя единственно от безмыслия своего на паскудства всяческие горазда,по внезапному вдохновению написал я «Закройщика Бытия», где логически доказал, что споры философов- дело бессмысленное, ибо каждый должен иметь философию собственную, скроенную, как и штаны, по мерке. Поскольку же и этот трактат канул в глухое безмолвие,я тотчас сочинил следующий и в нем изложил все мыслимые гипотезы относительно Космоса:первую, согласно которой нет его вовсе;вторую,что это следствие промахов некоего Творилы, который пытался мир сотворить, ни черта в этом деле не смысля;третью, что мирозданье есть бред какого-то Сверхмозга,который на почве себя самого взбесился бесконечным манером;четвертую,что это бездарно материализованная мысль;пятую,что это по-идиотски мыслящая материя,- и,уверенный в себе,ожидал жестоких со мною споров, шумихи,укоров,восхищения,лавров, наконец, нападок и анафем; однако ж опять ровным счетом ничего не случилось.Тут изумлению моему не было границ. Я подумал,что, может быть, слишком мало изучаю прочих мыслянтов, и, спешно приобретя их писания,изучил по очереди знаменитейших,как-то: Френезиуса Четку,Бульфона Струнцеля,основателя школы струнцлистов, Турбулеона Кратафалка, Сфериция Логара и самого Лемюэля Лысого.
Однако ничего достойного внимания я у них не нашел.Тем временем мои труды расходились мало-помалу,значит,думалось мне, кто-то их все же читает, а раз читает,результат не замедлит сказаться.Я,в частности,не сомневался,что меня призовет Тиран и потребует, чтобы я занялся им самим как главнейшей темой и хвалу бы ему возглашал.Я даже в точности обдумал,что отвечу ему: мол,Истина для меня все и ради нее я жизнь готов положить;Тиран же,алкая похвал,которые мог бы измыслить блестящий ум мой, попробует приманить меня медом своих милостей и бросит к моим ногам звенящие кошельки, а видя мою непреклонность, скажет по наущенью софистов,что-де,раз уж я занимаюсь Космосом, стоило бы и им заняться- ведь в некотором роде и он частица Космоса. Я же в лицо ему издевку швырну и буду выдан на муки;а потому заранее закалял тело, дабы жесточайшие истязания выдержать.Но дни проходили и месяцы,а Тиран — ничего; выходит, и к мукам зря я себя готовил.Лишь какой-то бумагомарака по имени Дубомил написал в бульварном листке,что баламут Хлориашка бредит безбожной белибердой в книжонке,озаглавленной «Босотрон, или Абсолютный Всегомутор». Я бросился к трудам своим- и точно, по недосмотру печатника на титуле были перепутаны буквы…Сперва я хотел побить негодяя,но рассудок взял верх."Придет еще мое время!- сказал я себе.- Не может этого быть, чтобы кто-то, словно горох,сыпал день и ночь абсолютные истины, слепящие блеском Окончательного Познания,-и все напрасно!Придет известность, придет слава, трон из слоновой кости, титул Мыслянина Первого, поклоненье народов, отдохновенье под сенью сада, собственная школа,любящие ученики и восторженные толпы!» Ибо как раз такие мечты лелеет любой из мыслянтов,о чужеземец! Говорят, конечно, будто голод они утоляют одним лишь Познанием