на страхе угрозы. Внешнее противоречие между усилением репрессивных функций государства и неолиберальным экономическим дискурсом, проповедующим «минимальное государство», – что, например, позволяет Лоику Вакану пуститься в критику либеральной идеологии как скрывающей подъём «карательного государства», – может быть понято только сквозь призму кибернетической гипотезы. Лиотар объясняет: «В любой кибернетической системе обязательно присутствует базисная единица отсчёта, которая позволяет измерить отклонение, произведённое включением в систему некоего события, затем, благодаря сему измерению, перевести это событие в информацию для системы и наконец, если речь идёт о налаженной гомеостатической системе, обнулить это отклонение и вернуть систему к тому количеству энергии или информации, которое содержалось в ней до того. […]
Страница журнала “Tiqqun” с оригинальным текстом
Задержимся здесь на минуту. Мы видим, что принятие такой точки зрения на общество, то есть деспотическая фантазия о главе, коего стоит поставить на предполагаемое место центрального нуля и тем самым отождествить с матричным […] может разве что принудить его к расширению своего представления об угрозе и, следовательно, защите. Ибо какое событие не повлечёт с этой точки зрения угрозы? Да никакое; совсем наоборот, ведь являясь пертурбациями циклического порядка, воспроизводя то же самое, все события требуют мобилизации энергии с целью присвоения и устранения. Это слишком абстрактно? Нужен “пример”? Вот вам проект, который учиняют высшие французские сферы, организуя под эгидой Оперативного центра сухопутных войск “Оперативную защиту территории”, организацию, специально предназначенную для предотвращения “внутренних” угроз, способных родиться в смутных складках “социального тела”, чьей прозорливой головой, не больше и не меньше, мнит себя штаб: эта прозорливость называется национальной картотекой; […] перевод события в информацию для системы именуется документацией […]; в итоге исполнение регулирующих распоряжений и их вписывание в “социальное тело”, особенно если представить себе это последнее в виде жертвы какой-нибудь сильной эмоции, например, панического страха, способного потрясти его во всех смыслах в случае развязывания ядерной войны (в равной степени поймите и так: если поднимется незнамо какая сочтённая безумной волна недовольства, протеста, гражданского неповиновения), – это исполнение требует досконального и тонкого проникновения передающих каналов в социальную “плоть”, то есть, как о том великолепно говорит высокопоставленный офицер, "полиции стихийных движений”»17. Тюрьма, таким образом, находится на вершине пирамиды механизмов контроля, гарантом последней инстанции, что никакое событие не побеспокоит социальное тело, не нарушит оборот людей и благ. И поскольку логика кибернетики в том, чтобы заменить централизованные, оседлые формы контроля на средства выслеживания, кочевые формы контроля, то и тюрьма как классический механизм надзора очевидным образом дополняется такими формами сбора данных, как, например, электронные браслеты. Развитие “community police” в англосаксонском мире и «окружная полиция» во Франции соответствуют кибернетической логике предотвращения событий, создания обратной связи. По этой логике любые волнения в какой-либо зоне лучше всего будут погашены именно самыми ближними подзонами.
Если подавление при кибернетическом подходе играет роль предотвращения событий, то неизбежным его следствием становится предвидение как способ борьбы с неопределённостью будущего. И здесь ставка делается на технологии статистики. Но если присущие социальному государству технологии целиком бросаются на предсказание рисков, вероятностных и нет, то технологии, свойственные кибернетическому капитализму, стремятся увеличить число сфер ответственности. Дискурс о рисках – это движущая сила кибернетической гипотезы: сначала его широко распространяют, чтобы затем он проник внутрь и усвоился. Потому что риск лучше принимается тогда, когда те, кто его испытывает, думают, что сами пошли на него, считают себя ответственными, и в особенности когда чувствуют, что в силах сами его контролировать и управлять им. Но как признаёт один из экспертов, «нулевого риска» не существует: «Понятие риска ослабляет причинно-следственные связи, но при этом не стирает их целиком. Даже напротив, увеличивает их число. […] Воспринимать опасность как риск неизбежно означает признать, что мы никогда не защитимся от него полностью: им можно управлять, приручать его, но никак не уничтожить»18. И под предлогом своего постоянного присутствия в системе риск становится идеальным инструментом для утверждения новых форм власти, которые содействуют всё возрастающему влиянию механизмов на индивидов и коллективы. Он устраняет любую почву для конфликта, в обязательном порядке собирая всех индивидов вокруг управления угрозами, которые якобы одинаково касаются каждого. Аргумент, который ЛЮДИ хотели нас заставить проглотить, в следующем: чем больше защиты, тем больше сопутствующего производства беззащитности. И если вы думаете, что растёт незащищённость, в то время как предвидение становится всё более безошибочным, значит это вы сами боитесь рисков. А раз вы боитесь рисков, значит вы не доверяете системе целиком контролировать вашу жизнь, тогда ваш страх может быть заразным и представляет уже реальную опасность недоверия системе. Иначе говоря, бояться рисков – значит самому представлять риск для общества. Императив рыночного круговорота, на котором строится кибернетический капитализм, преобразуется в общую фобию, выдумку про саморазрушение. Общество контроля есть параноидальное общество, что подтверждается постоянным размножением в его лоне теорий заговора. Следовательно, каждый индивид при кибернетическом капитализме субъективируется в опасного дивидуума[18], в некоего врага сбалансированного общества.
Нет ничего удивительного в том, что главные коллаборационисты Капитала (каковыми во Франции можно считать Франсуа Эвальда или Дени Кесслера) в своих построениях утверждают, что Государство всеобщего благоденствия, типичное для фордистской модели общественной регуляции, снизив общественные риски, отучило индивидов быть ответственными. Следовательно, цель ликвидации систем социальной защиты, которую мы наблюдаем с начала 1980-х, в том, чтобы сделать каждого ответственным, перераспределяя «риски», которые в рамках единого социального тела несли только капиталисты, на каждого. В конечном итоге, речь о том, чтобы вдолбить в голову каждого индивида идею воспроизводства общества, чтобы он ничего не ждал от него, но жертвовал для него всем. Ведь общественная регуляция катастроф и всего непредвиденного уже не может происходить так, как боролись с чумой в Средние века: за счёт общественной изоляции, козла отпущения, смирительных рубашек и заборов. Если каждый должен нести ответственность за риск, который привносит в общество, то ЛЮДИ его уже не могут исключить, не лишившись потенциального источника выгоды. Итак, благодаря кибернетическому капитализму таким образом параллельно идут социализация экономики и усиление «принципа ответственности». Он производит гражданина как «опасного дивидуума», который самонейтрализует свою способность к разрушению порядка. Таким образом, нужно сделать самоконтроль общим местом, как благоприятное условие для размножения механизмов контроля и их эффективного переключения. При кибернетическом капитализме любой кризис подготавливает усиление его механизмов. Споры про ГМО, как и «эпидемия коровьего бешенства», окончательно позволили за последние годы ввести во Франции беспрецедентный сквозной контроль за дивидуумами и вещами. Возросшая профессионализация контроля – который наряду со страхованием является тем сектором экономики, чей рост гарантируется кибернетической логикой, – всего лишь оборотная сторона роста гражданина как политической субъективности, полностью самостоятельно подавляющей тот риск, какой она объективно несёт. Так гражданская бдительность вносит свой вклад в улучшение механизмов управления.
Если рост контроля в конце XIX века шёл путём разрушения личных связей – отчего ЛЮДИ могли вести разговоры об «исчезновении сообществ» – при кибернетическом капитализме теперь ткутся новые социальные связи, целиком проникнутые императивом управления собой и другими во имя общественного единства: такое становление человека механизмом воплощается в гражданине Империи. Нынешняя важность новых систем «гражданин-механизм», которые перекапывают старые государственные институты и приводят в движение коллективно-гражданскую туманность, показывает, что огромная общественная машина, которой призван быть кибернетический капитализм, не может обойтись без людей, хотя некоторым неверующим кибернетикам потребовалось немало времени, чтобы это осознать, как подтверждает это следующее разочарованное признание середины 1980-х:
«Системная автоматизация действительно стала бы радикальным средством преодоления физических и умственных границ, которые чаще всего становятся причиной человеческих ошибок: минутная потеря бдительности из-за усталости, стресса или однообразия; неспособность быстро обработать одновременно поступающую противоречивую информацию, а значит справляться с чересчур сложными ситуациями; недооценка рисков под грузом обстоятельств (аврал, давление начальства…); ошибки представлений, приводящие к переоценке защищённости систем, обычно демонстрирующих надёжность (сообщают о случае, когда пилот категорически отказывался верить, что один из его двигателей горит). При этом, следует задуматься, не приведёт ли изъятие из системы человека, часто воспринимаемого как слабое звено в связке человек/машина, к созданию радикально новых уязвимостей, не будет ли это лишь расширением ошибки представлений и потери бдительности, которые, как мы видели, часто бывают обратным эффектом чувства чрезмерной защищённости. Как бы то ни было, это требует дискуссии».