Все утро мы провели в теплой и безопасной комнате, распаковывая снаряжение Чака, словно в турпоходе, – и чувство опасности исчезло. У моего малыша был сильный жар, но меня почти переполняла радость оттого, что он заболел обычным гриппом или простудой.
Фоном работало радио. Диктор перечислял закрытые трассы – I-95, I-89, платная автодорога в Нью-Джерси, и сообщал об отключении электричества в домах – на северо-востоке страны их число предположительно превысило десять миллионов. Метро не работало. По слухам, перебои с электричеством вызвал сбой в сети – такой же, что и несколько лет назад, только серьезнее, из-за бурана.
Голос радиоведущего – единственная ниточка, связывающая нас с внешним миром – позволил нам чувствовать себя как обычно. Обычный день, в ходе которого жители Нью-Йорка начнут восстанавливать свой город после очередной катастрофы. Сообщения о птичьем гриппе совпадали с нашими ощущениями – Центр контроля заболеваний не подтверждает случаев заболевания, и источник предупреждений не был выявлен.
Алкоголь меня взбодрил, и я пошел проведать Бородиных, вспомнив, что дочь Ирины, которая жила в соседнем здании, вместе с семьей уехала на праздники. По радио нас просили проверить, как дела у пожилых соседей, но мне почему-то казалось, что у Бородиных все в порядке.
Правда, я все равно к ним пошел.
Я постучал в дверь. «Входите, входите», – отозвалась Ирина, и я вошел. Все как обычно: Ирина сидела в кресле-качалке и вязала, а Александр спал на кресле перед телевизором вместе с Горби. Единственное отличие заключалось в том, что все были укутаны в одеяла.
В квартире стоял ледяной холод.
– Чаю хочешь? – спросила Ирина.
Я посмотрел, как она делает еще одну петлю и вдруг подумал, будут ли у меня такие же ловкие руки в девяносто лет. Хорошо, если я вообще дотяну до девяноста.
– Да, пожалуйста.
На кухне у них было что-то вроде древней походной печки, и на ней, окруженный облаком пара, стоял горячий чайник. Хотя Бородины – евреи, половину их гостиной все равно занимала большая нарядная елка. В прошлом году я очень удивился, когда они попросили меня помочь им с покупкой елки, однако сейчас я уже знал, что она не рождественская, а новогодняя.
В любом случае, это была самая красивая елка на нашем этаже.
Ирина открыла дверь кладовки, чтобы достать сахар, и я впервые обратил внимание, что кладовка забита от пола до потолка консервными банками, а также пакетами с фасолью и рисом.
– Старая привычка, – улыбнулась Ирина, заметив мой взгляд, и налила мне чаю. – Как твой маленький принц?
– Хорошо. Ну, то есть он болен, но с ним все будет нормально, – ответил я, держа чашку обеими руками. – Как тут холодно! Не хотите перебраться к Чаку?
– А! – снисходительно фыркнула она, – ерунда. После войны я несколько лет зимовала в бараках в Сибири. Мне жаль, что тебе холодно, но я открыла окна, чтобы проветрить.
Александр громко захрапел, вставив свой комментарий в наш разговор. Мы рассмеялись.
– Вам что-нибудь нужно? Если что, заходите к соседям – в любое время.
Ирина с улыбкой покачала головой.
– Нет. У нас все в порядке. Будем сидеть тихо, никого не трогать.
Она отхлебнула чаю и подумала.
– А если тебе что-то понадобится, Михаил, заходи, da? Мы будем наблюдать.
Я пообещал зайти, и мы еще немного поболтали. Меня поразило спокойствие Ирины. Я очень сильно ощущал нехватку электричества, мне казалось, что я лишился одного из органов чувств, что без гула механизмов я ослеп или оглох. В соседней квартире, в окружении устройств и приспособлений Чака, слушая голос радиоведущего, я чувствовал себя почти нормально. А у Ирины все было по-другому – холоднее, это точно, но при этом спокойнее и безопаснее.
Она принадлежала к другому поколению. Наверное, в ее жизни техника играла не столь важную роль, как в нашей.
Поблагодарив Ирину за чай, я пошел проведать Люка. В коридоре уже собрались соседи, закутанные в шарфы и теплые куртки. Судя по их лицам, сейчас им было куда хуже, чем мне.
– Проклятая администрация здания! – рычал Ричард, глядя в мою сторону. – Кого-то за это уволят. У тебя нагреватели есть?
– Нет, но у Чака есть какие-то штуки для отопления, ты ведь его знаешь…
– Он продаст их мне? – Ричард шагнул ко мне. – В квартире адский холод!
Я предостерегающе поднял руку.
– Извини, тебе лучше не подходить – птичий грипп, и все такое. Я спрошу Чака.
Ричард нахмурился, но все же остановился.
Я открыл дверь квартиры Чака и немедленно почувствовал волну тепла. Утро становится все лучше. Зайдя внутрь, я уже собирался посмеяться вместе с Чаком над Ричардом, когда заметил, что все сидят неподвижно и смотрят на радио.
– В чем дело? – спросил я, закрывая дверь.
– Тс-с-с, – яростно зашипела Лорен.
«Масштабы крушения пока неизвестны. Также неизвестно, сошел ли поезд с рельсов или с чем-то столкнулся», – сказали по радио.
– Что произошло?
Чак распихивал пакеты и сумки, прижимая к груди ушибленную дверью руку. Снег настойчиво барабанил в стекло, а ветер яростно кружил снежинки. За окном не было видно даже соседнего здания, которое находилось в шести метрах от нашего.
Настоящая белая мгла.
– Поезд разбился, – тихо ответил Чак. – Сегодня утром, на полпути между Нью-Йорком и Бостоном, но узнали об этом только сейчас. По крайней мере, только сейчас об этом сообщили.
«…страшные потери; возможно, погибли сотни людей – если и не от столкновения, то от холода…»
12.30
– Может, просто засунем это внутрь и выведем трубу наружу?
Мои руки замерзли даже в плотных перчатках, и я уже устал высовываться из окна почти в ста футах над землей. Сколько я ни стряхивал снег, он все равно скапливался на лице и шее и таял, а холодные ручейки затекали под одежду.
– У нас нет времени варить швы и проверять их на прочность, – объяснил Чак.
Установить генератор рядом с гостиной оказалось сложнее, чем мы думали. Ситуацию усугублял тот факт, что Чак фактически работал одной рукой – вторая распухла и стала похожа на фиолетовый грейпфрут.
Тони пошел помогать жильцам со второго этажа, а Пэм вернулась в пункт Красного Креста. Лорен и Сьюзи повели детей играть в свободную спальню, и мы открыли окна. Квартира замерзала, ее заваливал тающий снег.
– Отравление угарным газом действительно приводит к тихой, спокойной смерти, – добавил Чак, – но у меня другие планы на Рождество.
– Ты доделал наконец? – простонал я.
– Осталось подсоединить кабели.
Он еще поковырялся, негромко ругаясь.
– Так, отпускай.
Облегченно вздохнув, я отпустил платформу из ДСП, на которую мы поставили генератор, и закрыл окно. Чак, стоящий рядом, ухмыльнулся мне и потянул здоровой рукой шнур стартера. Генератор икнул и заревел.
– Надеюсь, он там не замерзнет. – Чак закрыл окно, за которым висел генератор, оставив щелочку для кабелей.
В квартире не было балкона, и мы не хотели устанавливать генератор на пожарной лестнице, чтобы кто-нибудь не украл.
– Я больше боюсь, как бы его не залило, – заметил я. – Не уверен, что он рассчитан на работу под слоем тающего снега.
– Ну, посмотрим?
Чак отодрал от рулона несколько кусков изоленты и передал мне, чтобы я заклеил щель.
– Изолентой можно починить все, – рассмеялся он.
– Отлично. Дам тебе тысячу рулонов и отправлю ремонтировать электростанцию.
На этот раз рассмеялись мы оба.
Радио продолжало сообщать подробности о крушении поезда, усиливающемся буране и аварии в электросети. Вся Новая Англия оказалась парализована. Налетел еще один «Франкеншторм» – на этот раз мощный поток воздуха с северо-востока столкнулся с областью низкого давления, поднимающейся с юго-востока. Метеорологи предсказывали, что из-за него в Нью-Йорке выпадет три-четыре фута снега. Более пятнадцати миллионов людей остались без электричества, а многие из них еще и без пищи, тепла и доступа к службам спасения.
Информация о крушении поезда поступала самая противоречивая. Какие-то очевидцы утверждали, что военные прибыли на место почти мгновенно. СМИ сообщили о происшествии только через несколько часов, и поэтому пошли слухи о том, что армия пытается замолчать факт гибели поезда. Кроме того, ничего не сообщали о причинах катастрофы.
По мере того, как уточнялись масштабы бурана и расходились слухи об аварии на железной дороге, настроение в квартире из веселого превратилось в напряженное.
Я снял шапку и шарф, расстегнул одолженный у Чака пуховик и попытался вытряхнуть снег, попавший за шиворот. Перешагивая через коробки и мешки, Чак пошел к кухонной стойке, чтобы включить керосиновый обогреватель, а затем стал искать удлинители.
В дверь постучали.
На пороге стояла Пэм.
– Уже вернулась? – спросил я.
Услышав стук, в комнату вошли Лорен и Сьюзи.
– Пришлось уйти.
Пэм огляделась, словно загнанный зверь.
– Что с тобой? – спросила Лорен.
– Сегодня вышли только один врач и половина сестер. Мы делали все, что могли. Сначала люди спрашивали про птичий грипп, затем начали просить лекарства и требовать, чтобы мы их приютили. А потом сломался запасной генератор.
– Боже мой! – Лорен прижала ладонь ко рту. – И что было дальше?
– Мы пытались закрыть пункт, но не смогли – люди отказались уходить. Включилось аварийное освещение, но они запаниковали и стали хватать все, что попалось под руку. Я попробовала их остановить…
Пэм закрыла лицо руками и заплакала.
– Люди не готовы – потому что всегда считают, что проблемы решит кто-то другой. И обычно они правы… однако сейчас никто им не поможет.
Она была права.
Ньюйоркцы, как бы они ни зависели от инфраструктуры, почему-то считали себя непобедимыми. В моем родном городе, недалеко от Питтсбурга, электричество то и дело отключалось из-за грозы или даже из-за машины, которая врезалась в столб, а вот в Манхэттене перебои с электричеством казались немыслимыми. Типичный список вещей для экстремальной ситуации у жителя Нью-Йорка обычно включал в себя такие вещи, как вино, попкорн и мороженое, и во время катастроф самую большую опасность для нью-йоркцев часто представляла скука.