У нас есть счастливая возможность узнать, как читали летопись Грабянки и какую науку из него извлекали образованные украинцы XVIII века. В1725 году Яков Маркович (дед автора описания Малороссии) записал в своем дневнике за і июня несколько событий: приезд «господ Гамалий», посещение «в лагере» Миклашевских, а также визит «до прилучан пп. Федора, Горленка и прочиих, где книжку писанную літописную о козаках взялисмо для прочитання». Книгой этой оказалась именно летопись Грабянки. После еще нескольких развлечений дня (кулачного боя между своими и гамалиевскими казаками) Маркович решил заглянуть в летопись. Вот на что он обратил внимание и вот с каким образом самой ранней украинской истории остался:
Книжку тую, позиченную, літопись, читаючи начиталисмо: 1-to, что козаки от річки прозиваемой Козара назвались, первей, козарами, а потом, за временем, прозвани козаками. 2-do, князи их козарстіи обладали кіевскою и другими странами, а взимали дань от двора, по білковой шкурі, а от плуга по шелягу. 3-tio, Гедим, вел. князь литовскій, подбил под свою область Кіев и другіе сторони и намісником там своим оставил князя Голшанского. 4-to, 1471 року, Казімир четвертій, король полскій, княженіе кіевское на воєводство перемінил.[154]
Между «во-вторых» и «в-третьих», то есть между временами, когда хазары собирали дань со славян, и «литовским завоеванием», именно там, где мы ожидали бы найти хотя бы упоминание о Киевской Руси, Маркович не отметил ничего существенного для украинского прошлого. И трудно его в этом винить: в летописи действительно нет никаких сведений из киево-русской истории.
Летопись Грабянки можно без преувеличения считать самым влиятельным историческим синтезом Украины XVIII века. Ее активную историографическую жизнь продолжила публикация текста Федором Туманским в 1793 году в журнале «Российский магазин». Впрочем, менее известные попытки украинской истории XVIII века, многочисленные рукописные «краткие летописи» или даже опубликованные в печати тексты также не включают события киевского прошлого в свое изложение. Украинская историография XVIII века твердо придерживается «казацкого мифа».[155]
XIX век унаследовал «казацкий» миф. Начиная с 1820-х годов восприятие украинской истории формировалось двумя большими синтезами — анонимной «Историей русов» и «Историей Малой России» Дмитрия Бантыша-Каменского. Обе появляются в активном обороте примерно в одно время — в начале 1820-х годов: Бантыш-Каменский публикует первое издание в 1822 году, первое документальное свидетельство об «Истории русов» датируется 1825 годом (хотя можно предполагать более раннюю дату создания[156]). Два произведения, как считают, представляют собой идеологические полюса: история анонима — автономистская и романтическая, история Бантыша-Каменского — официозная и «академическая». Нас, впрочем, кроме хронологического совпадения, интересует еще одна общая черта двух памятников: при том, что обе имеют «Русь» в заглавии, обе практически полностью игнорируют древнерусские времена.
Литературная судьба «Истории русов» — от ее сенсационного появления до 1840-х годов — была на удивление удачной. Псевдоэпиграф (приписанный Георгию Конисскому, архиепископу могилевскому) и, скорее всего, сознательная мистификация, этот текст упал на благодатную почву. Два поколения российских и украинских романтиков черпали в нем и сведения о прошлом Украины, и общий смысл украинской истории. Под ее влиянием в разное время находились Максимович, Гоголь, Маркевич, Костомаров, Кулиш, Шевченко, Рылеев, Пушкин, Срезневский, Погодин и другие.[157] Когда бы ни написали «Историю русов» и кто бы ни был ее автором, произведение оказалось чрезвычайно созвучным с тем пониманием исторической правды, которое культивировал романтизм. «История русов» является политическим памфлетом, который преподносит себя как историческую хронику, она наполнена апокрифическими документами и речами, описывает никогда не происходившие события. Долгое время текст считали достоверным источником, разочаровавшись в нем лишь с наступлением 1850-х годов. Новая эпоха как-то вдруг и ясно увидела в «Истории русов» все те «недостатки», которых так долго не замечали в ней поколения 1820-1840-х годов. Наблюдательные скептики еще тогда указали на ряд сомнительных сведений и утверждений произведения, что нисколько не помешало общей очарованности текстом. Романтизм искал в истории не документальной точности мелочных фактов (того, что поэт называл «тьмой мелких истин»), а высокой поэтической правды. Когда же «правда» расходилась с фактами, тем хуже для фактов: «нас возвышающий обман» был важнее. Романтизм вполне сознательно «обманывался» «Историей русов» и ее образом высокого, героического и победоносного прошлого казацкой Украины.
Читатель «Истории русов» выносил из нее впечатление об украинской истории едва ли не тождественное уроку Якова Марковича, извлеченному из чтения летописи Грабянки. Пролистав рукопись до конца, этот читатель вряд ли помнил, что где-то в самом ее начале речь шла о временах киевских князей. Если распределение объема, отведенного под ту или иную тему, должно свидетельствовать о степени ее приоритетности для автора, следует отметить, что Киевская Русь занимала далекие маргинесы на карте его исторического сознания. Из всех князей автор «Истории русов» знает (или считает целесообразным вспомнить) только святого Владимира, Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха. Из всех событий киевской истории он (автор) приводит лишь крещение Руси (Владимир), устройство в Киеве «училища» и «библиотеки» (Ярослав), а также получение от императора «царского» титула и короны (Мономах). Три князя и три события сопровождаются тройкой дат: 988 год (крещение), 1161 год (распад на отдельные княжения) и 1238 год — нашествие «Мунгальських Татар».
Весь этот рассказ занимает едва ли одну (!) страницу из 257 в издании 1846 года[158]. После монгольского нашествия автор «Истории русов» сразу же переходит к Гедимину и литовскому завоеванию.
Дмитрий Бантыш-Каменский был одним из наших «путешественников», речь о которых шла в предыдущей главе. Родственно связанный с Малороссией, младший Бантыш впервые увидел ее в 1808 году по пути в Сербию. Свои впечатления от поездки (между ними и заметки о Малороссии) молодой человек издал в 1810 году под названием «Путешествие в Молдавию, Валахию и Сербию». В 1816 году Бантыш-Каменский был назначен в канцелярию малороссийского генерал-губернатора князя Николая Репнина. Вторая встреча со страной, где родился его отец, а также содействие генерал-губернатора побудили Бантыша-Каменского к написанию систематической истории края. Следствием длительной работы стало издание в 1822 году четырехтомной «Истории Малой России». Книгу хорошо приняли в самых различных кругах[159]. В отличие от «Истории русов», труд Бантыша-Каменского был написан «ученым способом», то есть ее автор пытался создать изложение истории, основанное на документах и источниках. «История Малой России» оказалась вполне успешной: в 1830 году вышло второе издание, а в 1838 — третье (еще одно издание появилось в 1903 году). Успех был обеспечен как тем фактом, что это была первая попытка подобного рода, так и довольно приличной подготовкой ее автора к историческим занятиям.
Если к «Истории Малой России» применить тот же критерий, что и выше к «Истории русов», то есть принять объем текста за показатель важности темы или эпохи, окажется, что оба произведения совпадают в оценке места Киевской Руси в истории Украины. В обеих «историях» три с половиной века киевской истории до нашествия монголов сильно уступают временам «литовского» господства и совершенно теряются на фоне подробного, неспешного и любовного изложения истории казачества. В издании 1903 года, повторяющем последнее прижизненное, Бантыш-Каменский отвел Киевской Руси лишь семь страниц из 492, то есть менее двух процентов объема[160]. По сравнению с половиной процента в «Истории русов» то был почти четырехкратный рост, но все же величина микроскопическая. Математик мог бы сказать, что такой величиной при вычислениях можно пренебречь.
Глава четвертаяОт «российского Иерусалима» к «славянским Помпеям»
Оглядываясь в воспоминаниях на Киев своего детства (в конце XVIII века), барон Филипп Вигель писал:
Во дни оны Киев был проезжий, пограничный город и почти столица Малороссии; кругом его были расположены войска; в нем стекались и воинские чиновные лица, и украинские помещики по делам и тяжбам, и великороссийские набожные дворяне с семействами для поклонения святым мощам, и, наконец, просто путешественники, которые для развлечения посещали тогда южную Россию, как ныне ездят в чужие края.[161]
Киев считался кульминацией «малороссийского тура», без посещения древней русской столицы, без поклонения киевским святыням вряд ли можно было считать поездку сколько-нибудь удачной.
Российские путешественники находят в Малороссии два города, где безошибочно узнают собственную историю. Первым была Полтава, место знаменитой победы Петра Великого над Карлом. Россия, как все еще считают в начале века, родилась «с гением Петра». На поле Полтавской битвы путешественник мог почувствовать себя присутствующим при родовых схватках великой империи.
Это, впрочем, была «новая» Россия, европейская и просвещенная. Прикоснуться к источнику России «древней» путешественник ехал в Киев.
Поездка в Киев — безусловно, часть общей моды — имела, однако, и более глубокий смысл. Подъезжая к городу, путешественник начинал замечать вокруг себя толпу богомольцев, и чем ближе к Киеву, тем более многочисленную. Паломников путешествующий встречал везде: на почтовых станциях, в местечках и селах, на дорогах, вместе с толпой богомольцев путешественник переправлялся под Киевом через Днепр. Он становился частью массы странников и — вольно или невольно — начинал думать о себе как о паломнике к святым местам.