Главные центры «смысленных и мудрых» полян находились южнее Киева, на Роси и на Тясмине, где складывалась богатая дружинная культура, особенно проявившаяся в VI в.[112]. Ее демократический полюс представлен более широкой (географически) Пеньковской культурой, а дружинный, аристократический полюс — оружием, серебряными височными украшениями, пальчатыми фибулами, заимствованными в Причерноморье. Возможно, что создатели дружинной культуры Среднего Поднепровья носили имя русов, обитавших на северо-запад от азовских амазонок; Пеньковскую культуру убедительно связывают с антами, занимавшими «неизмеримые пространства» севернее Азовского моря и атаковавшими Византию. Русский племенной союз был, по всей вероятности, прочным ядром антских земель с подвижным населением. В составе русов могли быть и потомки тех праславян, которые в свое время входили в условную «Скифию» — наибольшее количество земледельческих крепостей скифского времени находилось в бассейне Тясмина (летописной Тисмени), где впервые были обнаружены древности Пеньковского типа.
Как известно из летописи, поляне и русы некогда слились воедино, образовав общий племенной союз: «Поляне, яже ныне зовомая Русь». Но и во времена летописца еще знали полян, заслоненных русами: «И до сее братия (Кий, Щек и Хорив) бяху поляне… от нихъ же суть поляне Кыеве и до сего дьне»[113]. Мы не знаем достоверно, в какое время произошло объединение киевских полян с русами (по Роси и Тясмину), но наиболее вероятной является эпоха накануне и во время балканских походов славян, когда Среднее Поднепровье было и перепутьем северных племен, и местом формирования новых союзов, и исходной точкой походов, устремленных «в тропу трояню чрес поля на горы». Консолидацию важнейших славянских племен ускоряла и внешняя опасность — появление в степях «обров» — авар, разгромивших дулебов.
Русско-полянская земля устояла и сохранила свою независимость в VI в. Крепость близ устья Десны на днепровских высотах была исторически необходима. Князь, создавший ее, опираясь на среднеднепровские дружины полян, руси и «северы», получал известную власть над всеми теми племенами, стержневые реки которых текли к Киеву: древлянами (Ирпень, Тетерев), дреговичами (Припять, Днепр), кривичами (Десна, Днепр), северянами (Десна с Сеймом) и радимичами (Сож).
В конце V — начале VI в. наряду с прежними неукрепленными селищами в землях Кривичей, Дреговичей, Радимичей появляются укрепления, небольшие острожки; примером может служить городище Колочин на Днепре выше устья Припяти. Исследователи полагают, что эти острожки служили не для постоянного проживания в них, а лишь как убежища на случай опасности; население жило постоянно в деревнях, расположенных иногда у самого острожка или поодаль от него. Факт почти одновременного возникновения сотен укрепленных острожков на огромной территории в высшей степени примечателен — появилась какая-то опасность. Едва ли речь может идти о внешней опасности типа аварского или хазарского нашествия — здесь, в глубине непроходимых лесов и болот, появление кочевников невозможно. Вероятнее всего, эту повсеместную опасность, заставившую строить «грады» — укрепления, убежища, следует видеть в изменении социальных условий как внутри перечисленных племенных союзов, так и по соседству с ними.
Прежде всего это рост дружин и стратификация дружин по племенной принадлежности: дружины и князья мелких племен, входивших в федерацию, и дружины самой федерации того обширного союза восьми — десяти племен, который имел и свою «столицу» и своего князя, как об этом и пишет Нестор, называя «свои княжения» у Полян, Древлян, Дреговичей, Полочан, Словен. Опасностью было появление в землях того или иного первичного племени не столько своих племенных дружинников (без ведома которых нельзя было и «град» воздвигнуть), сколько «великого князя» всех кривичей или всех дреговичей с дружинами с целью поборов. Эти князья племенных союзов (княжений) при переходе от высшей ступени родо-племенного строя общества к государственности должны были широко пользоваться такой полупервобытной формой, как полюдье. Можно думать, что в древлянском княжении было свое полюдье, в кривичском — свое и т. д.
Киев возникает одновременно не только с массовым продвижением на юг, с созданием мощного племенного союза Полян — Руси, но и с интереснейшим процессом создания городищ-острожков на большой территории, служивших то ли убежищами от ставших воинственными соседей, то ли укрытиями от племенных дружинников или же узловыми пунктами княжеского полюдья. Следовательно, Нестор имел право поставить в один ряд вопрос, «кто в Киеве нача первее княжить», с вопросом о становлении государственности, «како Русская земля стала есть». Не будем упрекать средневекового историка за то, что начало процесса феодализации он принял за окончательное оформление государства — он уловил то, что не всегда улавливают современные нам историки: важный переломный момент в социальной природе восточнославянского мира. Этот переломный момент он символически изобразил как основание Киева в земле Полян.
Торговый, а может быть, и таможенный пункт у киевских высот существовал задолго до постройки князем Кием «града», получившего его имя. Как назывался этот «докиевский» Киев?
Константин Багрянородный и на этот счет сообщает интересные сведения. Рассказав о том, что ладьи-однодревки сходятся к Киеву из Новгорода, Смоленска, Чернигова, цесарь пишет, что все они «собираются в киевской крепости, называемой Самбатас (Σαμβατασ)». Император хорошо знал Киев и упоминал его неоднократно, но в данном случае назвал, очевидно, какую-то часть города, связанную с рекою, гаванью, затоном. Уже высказывалась мысль: не является ли название киевской крепости Самбат древним именем торгового пункта, подступавшего (судя по находкам римских монет на Подоле) к самому Днепру? Это могла быть одна из небольших гор, расположенных близ Подола. Этимология слова неясна[114].
Большой интерес представляет сопоставление легенды о трех братьях-строителях города с реальной топографией киевских высот. Конфигурация правого берега Днепра в районе Киева с его оврагами, мысами и крутобокими останцами является результатом древних размывов коренного берега как потоками Почайны и Глубочицы, так и водами древней Десны, оттеснившими воды Днепра к правому берегу. Высокий берег Днепра на территорий Киева тянется с юго-востока на северо-запад, отступая от реки в том месте, где Днепр образует луку. Здесь в Днепр широким устьем впадает Почайна, представляющая собой превосходную гавань — затон. Полукруглое низменное пространство между Почайной и высоким правым берегом носило название Подола и было заселено еще в первые века пашей эры. Бели смотреть на киевские высоты со стороны Почайны, то слева направо (с юго-востока на северо-запад) открывается следующая обширная панорама: на левом ее краю мыс основного киевского плато, по летописной терминологии, просто Гора. Она носила название Андреевской, или Старокиевской. Коренной берег отступает далее вглубь плато, на запад, почти перпендикулярно Днепру и образует мысы, овраги и останцы (Дитинка, Копырев конец или Клинец, и др.). Овраги были использованы гончарами и кожевниками. Прямо за Подолом, окаймляя его с юго-запада, находились вытянутые в одну линию три горы: южная, ближайшая к Горе, — Замковая гора (Киселевка, Фроловская гора); далее на северо-запад — Щековица, а за ней, в наибольшем отдалении от Днепра, — Лысая гора (Юрковица, Иорданские высоты).
Между этими четырьмя горами исследователи и распределяли «грады» трех героев летописной легенды. Конечно, при анализе тех приурочений, которые производились в связи с легендой о трех братьях, следует исходить из того, что двое из них могли получить свои имена от существовавших местных топонимических названий. Впервые такое предостережение сделал еще В. Н. Татищев[115]. Большинство исследователей сходится на том, что город Кия это — Андреевская гора, город Щека — Щековица, а город Хорива — или Лысая гора или же Замковая гора.
Щековица не вызывает сомнения потому, что так она называлась в эпоху Мономаха («идеже ныне зоветься Щековица»), так ее именовали в XVII в.[116], так она называется и в настоящее время.
Хоревица, с которой связали имя третьего брата, определяется различно. Ни летописной, ни более поздней традиции нет. Возможно, следует присоединиться к давнему мнению В. Б. Антоновича (поддержанному М. К. Каргером и П. П. Толочко), что Хоревица — это Лысая гора. Судя по своеобразному наименованию, это была одна из тех ритуальных гор, на которых, по народному поверью, проводили свой шабаш киевские ведьмы. Рядом с Лысой горой находился огромный языческий курганный могильник[117]. Хоревица, названная в армянской записи Хореан, в поздних источниках XVI–XVII вв. отождествлялась с Вышгородом[118]. Теоретически это можно допустить, так как в той же армянской записи только Хореан отмечен как город, находящийся «в области Палуни» (Полян), т. е. как бы в стороне от городов старших братьев. Город (или область) Хореван знает Ибн-Русте, упоминая, что здесь русы размещают пленных славян[119]. Но Вышгород ли это или гора Хоревица (Юрковица) в Киеве, остается неясным.
Сложнее обстоит дело с городом основного героя легенды — Кия. Не оспаривая единодушного мнения исследователей о том, что город построен на Андреевской, Старокиевской горе, где впоследствии на протяжении четырех столетий (с IX по XIII в.) находился центр жизни Киева, следует внести совершенно необходимую поправку: крепость на Андреевской горе была не первичным, а вторичным местом пребывания князя Кия. Это непреложно следует как из русской летописной записи, так и из армянской записи Зеноба Глака в «Истории Тарона».