33Этими гордыми выражениями (их религиозная оболочка не должна заслонять содержание) возвеличивалась прекрасная Русская земля, которой в мытарствах вражеского плена гордятся её дети. Это же отмечалось и в программных речах Владимира Мономаха, в которых он призывал к объединению всех русских сил перед внешней угрозой, которые не раз цитируются в «Повести временных лет».
Во времена, когда относительно централизованная монархия Владимира Мономаха и его сына Мстислава сменялась федеративным государством их потомков, сдвиги в государственной структуре сказались и на древнерусской письменности. Становится другим само мировоззрение книжников, меняются их представления об окружающем мире. Но и в разгар феодальной раздробленности в сердцах русских людей продолжала жить и набирала силы идея государственного единства Руси.
Центробежные тенденции политической и, в известной мере, экономической жизни, делающиеся всё более отчётливыми с 30-х годов XII века, были замечены древнерусскими историками и писателями. Не стоит преувеличивать степень их общественной сознательности, их идеология была идеологией людей, живших в мире бесконечных княжеских междоусобиц. Но, хотя летописцы XII – первого сорокалетия XIII веков и ставили на первое место собственную землю, Киевскую или Владимиро-Суздальскую, Новгородскую или Галицкую, для всех них главной оставалась идея общей необходимости борьбы с внешним врагом, единства и независимости Русской земли.
Нарастающие феодальные усобицы заставляли книжников задумываться над смыслом событий политической жизни, писать специальные повести о отношениях между князьями и вносить их в свои летописи. Эти ярко написанные, эмоционально напряжённые повести рассказывают о феодальных войнах и примирениях, политических убийствах, нарушениях соглашений и изменах. Можно назвать повести об убийствах Игоря Ольговича (Киевская летопись), скитания вдовы Романа Мстиславича с малыми сыновьями Данилом и Васильком (Галицко-Волынская летопись). Вместе с тем, во всех повестях сохранилось представление о Руси как о едином целом. Идея единой Русской земли жила и в сознании воюющих между собой феодальных властителей, которые часто пытались обосновать свои политические амбиции необходимостью восстановления утраченного единства Киевского государства.
Так же, как с началом феодальной раздробленности поднимались новые экономические и политические центры, претендовавшие на ведущую роль в благородном деле объединения Руси, в Восточной Европе второй половины XII – XIII веков возникали новые центры летописания, как правило, в стольных градах главных феодальных княжеств. Если в XI – начале XII веков летописание было княжеским и церковным, то во времена феодальной раздробленности рождаются городские летописи, что объективно отражало возросшую роль горожан в политической жизни Страны. В этих новых по характеру летописях гораздо сильнее, чем в их предшественниках, ощущается народное влияние. Местные или областные своды (Киевский, Суздальский, Черниговский, Переяславский и другие) сближали ощущение единства происхождения и общности исторической судьбы восточных славян.
Древнерусское общество с нарастанием феодальной раздробленности всё острее реагирует на отсутствие действительно общерусского летописания, о чём, в частности, свидетельствуют попытки восстановления прежней его широты в великих княжествах и землях 70-х – 80-х годов XII века. Есть веские основания полагать, что генетически это было связано с необходимостью более тесного сплочения восточнославянских сил перед угрозой вторжения половецких орд. Такая угроза особенно усилилась в то время. Ещё недавно местные по содержанию и кругозору летописи и летописные своды начинают обогащаться данными об общерусских событиях и явлениях, для чего используются летописи других земель и городов.
В 80-х годах XII века летописание Владимира на Клязьме привлекает в свой состав известия летописи Южного Переяслава, что обогащает первую свидетельствами о событиях политической и культурной жизни Южной Руси, особенно ценными сведениями о положении на границах с половцами. Так же новгородское летописание стремится выйти за рамки северорусской тематики и использует Киевскую летопись для создания целостного полотна общерусской истории. Примером подобной тематической экспансии местного летописания может быть и статья Новгородской первой летописи младшего извода за 1171 году: «Умер князь Владимир в Киеве... В том же году отобрал князь (новгородский) посадницы во у Жирослава и выгнал его из Новгорода, и тот пошел в Суздаль... В том же году сел на стол в Киеве Роман Ростиславич.» 34
При поверхностном знакомстве с Киевским сводом (Киевская летопись, памятник истории и литературы, составная часть Ипатьевского списка, является продолжением «Повести временных лет» и предшествует Галицко-Волынской летописи, охватывает события 1118—1199 годов – примечание переводчика) 1199 года создается впечатление, будто он рассказывает в основном о княжеских междоусобицах, бесконечных феодальных войнах и набегах половцев, которые использовали несогласия на Руси. Но при подробном анализе этого источника, одного из главных по истории Древнерусского государства эпохи феодальной раздробленности, учёные сделали вывод, что он последовательно отстаивает общерусскую идею единства, так же, как и другие местные летописи последнего двадцатилетия XII – первого сорокалетия XIII веков. Даже галицкий летописец XIII века, создающий впечатляющую картину феодальных распрей и, порой, полной децентрализации Галицко-Волынского княжества, постоянно призывает к объединению края, к восстановлению восточнославянской политической общности. По словам Б. А. Рыбакова, «мозаика из областных княжеских летописей не создавала сама по себе единой и стройной концепции русской истории, но в сумме своих сведений давала достаточно полное представление о ходе русской жизни от Галича до Рязани и от Новгорода до Чёрного моря.» 35
Ради соблюдения исторической правды следует отметить, что призывы к отстаиванию единства Русской земли в воображении летописцев мирно уживались с их попыткой изобразить свой город и свою землю как центр (по крайней мере, один из центров) Руси. Обе эти, на первый взгляд, противоположные тенденции полностью отвечали политическому кредо княжеско-боярской верхушки: отстаивать собственный вариант единства государства с собственной столицей.
Так же, как и летописи, другие произведения древнерусской литературы эпохи феодальной раздробленности подчёркивают необходимость сохранения целостности Русской земли. Показательным в этом плане является «Слово о полку Игореве», о котором К. Маркс писал: «Суть поэмы – призыв русских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищ.» 36Обращение к верхам феодального общества с требованием забыть несогласия и сплотить дружины для отпора хищным кочевникам пронизывает «Слово» от начала до конца. Необходимость объединения всех русских земель и княжеств против врага автор «Слова» аргументирует изображением неблагоприятных последствий похода Игоря Святославича против половцев 1185 года, картинами губительных итогов княжеских «котор» (распрей).
Этническое и культурное единство Киевского государства утверждают и древнерусские фольклорные памятники – былины. Их коллективный создатель – народ – осуждал усобицы князей и бояр, воспевал былые времена, когда (при Владимире Святославиче) государство было централизованным. Это дало основания одному из первых исследователей былинного жанра, известному российскому дореволюционному фольклористу О. Ф. Миллеру заявить: «И в южной, украинской Руси, в немногих уцелевших там обломках былинного эпоса, и в Руси северной, сохранившей с большей полнотой этот древний, прибывший только с юга эпос, наполнивший в былую пору всю Русь, – повсеместно одна основа, как, в сущности, всюду один и тот же нераздельный дух Русской земли.» 37
Одним из главных доказательств этнического и культурного единства древнерусской народности является общность культурного наследия, доставшегося от неё русской, украинской и белорусской народностям. Культура братских восточнославянских народов всеми своими корнями берёт начало в культуре древнерусской, что подкрепляется, прежде всего, устным народным творчеством.
Недавно советским учёным-фольклористам удалось доказать, что древние русские и украинские исторические песни, в частности о турецкой и татарской неволе, имеют немало общих черт. Вместе с тем, они остаются вполне оригинальными памятниками. Оказалось, что в основе упомянутых песен, датируемых в основном XV – XVII веками, лежат те же самые явления. Как русские, так и украинские песни упомянутой тематики родились благодаря развитию в новых исторических условиях давних традиций, общих для фольклора обоих народов. Сначала складывались песни о монголо-татарском нашествии и татарском иге. Это происходило во второй половине XIII – начале XIV веков. «Эти песни,– пишет известный советский фольклорист Б. М. Путилов, – не были ещё ни русскими, ни украинскими, они принадлежали русскому (древнерусскому. – Авт.) народу той эпохи, когда сначала определялись предпосылки, а дальше начался процесс образования трёх восточнославянских народностей. Песни эти достались в наследство русским, украинцам и белорусам.» 38
Следы былинного эпоса проступают в украинских народных думах XVI – XVII веков, что свидетельствует о значительном распространении былин в Южной Руси в предшествующий период. Можно считать, что былины и думы представляют собой словно ветви одного дерева, хотя и выросли они в разное время. В XVI – XVII веках украинский народ хранил